Удовольствие, приди! aka Рассказы удовольствие языком и рукой

Глава 1

Тишину уютной квартиры Василия Викторовича разорвал грохот, от которого с дивана свалился кот Борис.

— МЯУ, БЛЯДЬ?! — проорал усатый, шерстью кверху.

— Вот именно, — пробормотал Василий, отрывая взгляд от тарелки с дошираком.

Дверь с грохотом слетела с петель, и в проёме возникли три фигуры. Два здоровых лба в кожаных куртках и... женщина.

Женщина была высокая, в строгом костюме цвета «мы тебя уже достали», с папкой под подмышкой и выражением лица, словно она вот-вот отправит Василия Викторовича в налоговую проверку лично.

— Василий Викторович Морковкин? — спросила она, хотя вопрос явно был риторическим. В папке уже лежала его фотография, биография и, возможно, список всех грехов, включая тот раз, когда он «случайно» стащил чужой заказ из «Яндекс.Еды».

— Да… это я, — ответил Василий, медленно отодвигая тарелку. — Но если это про тот кредит, то я всё объясню. Видите ли, кот…

— Кот не является уважительной причиной, — холодно парировала женщина. — Ваш долг — 3 142 867 рублей 42 копейки. С учётом пеней.

Борис фыркнул:

— Ну вот, Василий, я же говорил — не надо было вкладываться в тот стартап "магические кристаллы для просветления". Где кристаллы? Где просветление?

Один из «кожаных курток» хрустнул костяшками.

— Собирайся, должник. Ты едешь с нами.

И здесь Василий Викторович понял: что-то пошло не так. Причём очень не так. Надо было как-то выкручиваться.

— Слушай, дорогуша, а может, я как-нибудь отработаю по-быстрому? С тобой, например. Ты симпатичная, и я могу показать тебе пару интересных штук наедине. Тебе точно понравится, — сам не понимая, что за чушь сморозил, неловко закончил Василий.

— Только если с ними, — женщина показала на двух амбалов.

— Не, Вась, с ними явно не вариант, — философски заключил Борис, наблюдая, как один из «кожаных курток» с хрустом разминает шею.

Женщина вздохнула, словно разочарованная учительница, которая уже в сотый раз объясняет, что дважды два — не «сколько надо».

— Василий Викторович, вы пытаетесь договориться с представителями

Коллекторского Агентства «Лимб»

. Мы не берём бартер. Особенно ваш, — она брезгливо покосилась на его поношенную футболку с надписью «Я люблю магию».

Прозвучал щелчок наручников — но не обычных, а странных, с выгравированными рунами, которые светились зловещим фиолетовым.

— Эй, это вообще законно?! — попытался возмутиться Василий, но здесь на голову ему натянули мешок.

— Законно, особенно с подписанными вами бумагами, — ответила женщина и сразу обратилась к двум амбалам. — Пакуйте его быстрее.

Последнее, что Василий услышал перед тем, как сознание уплыло в темноту, был голос Бориса:

— Вась, если выживешь — напомни мне рассказать тебе про пункт 17 в твоём договоре с банком…

…

Очнулся он оттого, что по лицу бил резкий ветер. Точнее, должен был бить — но лица не было. Как и тела.

Василий Викторович существовал. Но в формате «душа в банке» — точнее, в небольшом кулоне из чёрного стекла, который сейчас лежал на ладони той самой женщины.

— Лот №666: душа должника Морковкина. Начинаем торги, — объявила она, а вокруг зашелестели… крылья?

Тьма вокруг содрогалась от теней, и в ней вспыхивали пары горящих глаз.

— Охуеть, — подумал Василий. И тут же испугался — а может ли он теперь вообще материться, будучи душой?

Торги прошли на удивление быстро.

— "Шесть червонцев!" — прошипел кто-то из темноты.

— "Семь! И череп должника из моей личной коллекции!" — добавил другой голос.

— Десять. И прекратите эту нудную торговлю — у меня обед через полчаса, — лениво бросила высокая демоница в платье из сгустков темной энергии. Её голос звучал так, будто она размышляла не о покупке человеческой души, а о выборе десерта к кофе.

Молоток стукнул.

— "Продано!"

Василий Викторович почувствовал, как его в кулоне поднимают и вешают на тонкую серебряную цепочку. Теперь он болтался где-то на уровне декольте демоницы, и если бы у него ещё было тело, он бы определённо покраснел.

— Эй! Я не согласен! Меня нельзя просто так продать! — закричал он, но его голос звучал приглушённо из-за толстого стекла.

Демоница рассмеялась, и её смех напомнил Василию звон разбитого хрусталя.

— Милый, тебя уже продали. Ты просрочил слишком много выплат.

Она потрогала кулон пальцем, и Василий почувствовал, как по его бесплотному "я" пробежала волна холода.

— А теперь веди себя тихо. У меня важная встреча.

Но Василий не собирался сидеть тихо, он бушевал внутри своей стеклянной тюрьмы, пытался удариться о стенки, кричал, даже пробовал материться (на всякий случай — вдруг демоны боятся нецензурной лексики), но кулон оставался целым, а его новая хозяйка даже не обратила на это внимания.

Внезапно он заметил нечто странное. В отражении стекла он увидел... себя. Но не того себя, каким он был сейчас — а своё настоящее тело. Оно стояло неподвижно, глаза были закрыты, а на лбу горел странный символ.

— Эй! Это же моё тело! Что вы с ним делаете?! — завопил Василий.

Демоница вздохнула:

— Тише, драгоценный. Его просто готовят к работе. Вам, людям, всегда так сложно объяснить самые простые вещи...

И тут Василий понял: что бы ни задумали демоны, это точно не входило в его планы. А значит, пора было что-то делать. Даже если ты — всего лишь душа в стеклянной ловушке.

— Хватит брыкаться, сиськам щекотно, — сразу проворчала демоница, придерживая кулон пальцем.

...

Шли дни, Василий Викторович не унимался. Он метался внутри стеклянной тюрьмы, яростно стучал в стенки и даже пытался плевать (что, учитывая отсутствие слюны, выглядело скорее комично, чем угрожающе).

— Я не остановлюсь, пока меня не выпустят и не вернут тело! Где право голоса, где возможность объяснить, что я не виноват!

Демоница подняла кулон перед глазами, и Василий впервые разглядел её как следует. Её зрачки были вертикальными, как у кошки, а в глубине янтарных глаз мерцали крошечные огоньки — будто где-то далеко внутри неё горели костры.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Какой же ты плохой мальчик, — протянула она, и в её голосе внезапно прозвучало что-то похожее на искреннее любопытство. — Ты точно раньше был человеком? Обычные души к этому моменту уже смиряются. Или сходят с ума. Или начинают петь похабные частушки. А ты... Ты какой-то неправильный.

— Ну извините, что не оправдываю ваши демонические ожидания — огрызнулся Василий. — Может, у меня просто принципы есть? Или, не знаю, чувство собственного достоинства!

Демоница задумалась, постукивая длинным ногтем по стеклу.

— Принципы... Достоинство... — она произнесла эти слова так, будто пробовала на вкус незнакомые блюда. — Интересно. А что ты скажешь на это?

Она щёлкнула пальцами, и кулон вдруг наполнился густым фиолетовым дымом. Василий закашлялся (хотя, опять же, лёгких у него не было — так что это был скорее рефлекторный жест души).

И вдруг он увидел.

Не просто отражение в стекле — а настоящее видение. Его тело, бледное и безжизненное, стояло посреди огромного зала, окружённое демонами в деловых костюмах. Один из них что-то втирал в его кожу, другой прикреплял к груди табличку с надписью "Лот №666-А: Тело. Без пробега. Гарантия 30 дней".

— Вы... вы уже продали моё тело?! — прохрипел Василий.

— Ну конечно, — демоница улыбнулась, обнажив ряд идеально белых зубов. — Душа без тела — это как кредит без залога. А тело без души... О, это универсальный инструмент. Его можно использовать как марионетку, как сосуд для другого духа или даже как модный аксессуар. Кстати, твоё идёт по крайне высокой цене — у тебя же аппендикс не вырезан? Вот. Премиум-категория.

Василий онемел. Нет, он, конечно, знал, что демоны — не самые приятные существа, но чтобы ТАК цинично...

И здесь он почувствовал что-то странное. Тепло. Где-то в глубине его бесплотного существа зародился крошечный огонёк.

— О-о-о, — протянула демоница, внезапно наклонившись ближе. — Что это у нас? Неужели... праведный гнев? В 2025 году? Это же раритет!

Василий не ответил. Он сосредоточился на этом чувстве, на этой ярости, которая разгоралась всё сильнее.

И кулон треснул.

Тонкая паутинка трещины побежала по идеально гладкой поверхности.

Демоница впервые с момента их знакомства выглядела искренне удивлённой.

— Ну надо же, — прошептала она. — Кажется, я недооценила тебя, человек...

Фиолетовый свет мелькнул в пальцах демоницы — и трещина на кулоне исчезла, будто её и не было. Василий тут же почувствовал, как невидимые оковы снова сжали его душу, не оставляя даже призрачной надежды на сопротивление.

— Вот, сиди тихо, будь умничкой, — демоница провела ногтем по стеклу, оставляя на нём сверкающий след. — Но если и дальше будешь бунтовать, то я засуну тебя в одно очень… интересное место. Где твоя прыть хорошо мне послужит какое-то время.

Голос её стал сладким как мёд с примесью цианида.

— Какое место? — не удержался Василий.

Демоница ухмыльнулась:

— Представь: крошечный адский мир, созданный специально для строптивых душ. Ты будешь вечно бежать по бесконечному коридору, а за тобой будет гнаться… ну, скажем так, кое-что очень мотивирующее.

— Кое-что?

— Твой неоплаченный кредит. В материализованном виде.

Василий содрогнулся. Он на короткий момент прдеставил, как выглядит его долг в демонических отчётах — огромная цифра с горящими красными глазами и острыми зубами.

— Ладно, ладно, я понял! Буду тихим! — поспешно согласился он.

Демоница рассмеялась и собиралась что-то ответить, но вдруг её ухо дёрнулось. Где-то вдалеке раздался звук — мягкий, но отчётливый удар лапой в дверь.

— Опять этот кот… — прошипела она, и в её голосе впервые прозвучало раздражение.

Василий насторожился.

— ЭТО ЧЕ БОРИС?!

Демоница резко встала, и кулон закачался на её шее.

— Он уже третий день ходит вокруг моего чертога. Вынюхивает. Царапает пороги. И самое противное — оставляет шерсть на моих коврах!

Василий едва сдержал смех. Даже здесь, в аду, Борис оставался собой — наглым, пушистым и совершенно неуправляемым.

— Он ищет меня?

— Он ищет проблемы, — демоница сняла кулон с шеи и поднесла к губам. — И если он сунется сюда…

Она приоткрыла рот, и Василий увидел, как в её глотке мерцает пламя.

— Я скормлю тебя себе на завтрак. Понял, человечишка?

Кулон снова закачался на её шее, а Василий задумался.

Борис рядом. Борис не сдаётся.

А значит, шанс ещё есть.

— А значит, и я не должен сдаваться!

Мысль пронеслась в сознании Василия, как искра по пороху. Он снова начал биться о стенки кулона — уже не просто в отчаянии, а с холодной, яростной решимостью. Стекло гудело, цепочка позвякивала, а демоница наконец не выдержала.

— Демоническую речь мы не понимаем, да? — возмущённо бросила она, срывая кулон с шеи. Её глаза вспыхнули алым, а в воздухе запахло гарью. — Что же, тогда тебе пора доставлять мне удовольствие вместо раздражения.

Василий не успел понять, что это значит — мир резко перевернулся, кулон затрясся, и через секунду он оказался...

В трусах.

— Э-э-э... — выдавил он.

— Что, человечишка, язык проглотил? — раздался сверху приглушённый голос. — А так орал, так брыкался!

Тёмное, душное пространство, обтянутое чёрным кружевом (демоница, как выяснилось, предпочитала стиль "готический соблазн"). Где-то сверху доносилось её довольное урчание:

— Ну что, человек? Теперь будешь вести себя прилично? Или тебе нравится там?

Василий онемел.

Не от страха.

Не от стыда.

А от ослепительной, бьющей в душу ярости.

— Ты... Ты даже не представляешь, как сильно ты ошиблась, — прошипел он. Голос его внезапно стал глубже, будто кто-то добавил в него десяток децибел. — Я согласен на ад! На погоню за мной материализованным кредитом! На вечные муки! Но ЭТО... Это переходит все границы.

Кулон подпрыгнул в такт шагам, и Василий с ужасом понял, что каждое движение теперь сопровождается опасным трением о полупрозрачную ткань чёрного кружева.

— Ты вообще понимаешь, что это сексуальное домогательство! — завопил он, отчаянно цепляясь за последние крохи своего достоинства.

— Ой, да ладно, — демоница равнодушно провела ладонью по бедру, и кулон с небывалой лёгкостью вдавился куда-то в тёплую складку. — Ты теперь вещь. А вещи носят там, где удобно. Мне, например, удобно, когда мой талисманчик греется... ммм... в интимной зоне.

Где-то снаружи раздался яростный кошачий вопль.

— МЯУ, СУКА!

— Ах, твой пушистый адвокат опять беспокоится, — демоница злорадно сжала кулон сильнее. — Как мило. Он даже не представляет, насколько близко мы сейчас.

Василий внезапно осознал кошмарную перспективу: если Борис всё-таки прорвётся сюда, то первое, что он увидит — это торчащую из трусов хозяйки кулона с его лучшим другом цепочку.

— Ты... ты ненормальная!

— Спасибо, дорогой, — она сладко потянулась, и кулон провалился ещё глубже. — Ох, кажется, мне начинает нравиться твой бунт. Такой... энергичный.

И здесь Василий почувствовал изменение. Плоть вокруг него вдруг стала... другой? Нет, это что-то иное. Магия?

— Ах да, — демоница игриво провела рукой по груди. — Я же забыла предупредить — моё тело источает закон греха. Через час ты будешь молить меня оставить тебя там навсегда.

Кулон начал нагреваться. Василий проглотил свой стыд и...

— БОРИС! ХВАТИТ КОГТИ МЯТЬ, В ОКНО ШУГАЙ, РАЗ ДВЕРЬ НЕ ОТКРЫТЬ!

Снаружи грохнуло, зазвенело стекло, и раздался победный вопль:

— ВАСЬ, Я ИДУ!... Стоп. Это... это её трусы? Серьёзно?

Кот замер в шоке.

Демоница рассмеялась, поглаживая трусики:

— Ну что, мальчики, один принёс удовольствие, другой справедливость?

— Ха, ты меня недооцениваешь! — закричал Василий, яростно бросаясь внутри кулона. — Борис, фас! Снизу я сам разберусь, а ты отмудохай её как следует сверху!

— Мррр, с удовольствием! — проурчал Борис, и в следующее мгновение его пушистая тень взмыла в воздух.

Демоница едва успела вскрикнуть, как острые когти впились ей в грудь, цепко вцепившись в дорогую кружевную ткань.

— А-аахх! — пронеслось по комнате, и она тут же прикусила губу, но было уже поздно — по её лицу разлилось странное, почти детское восхищение.

— Такого у меня ещё не было! — радостно выдохнула она, и её глаза загорелись алым огнём.

Борис, не ожидавший такой реакции, на мгновение застыл, но потом решил, что это какая-то демоническая уловка, и впился когтями глубже.

— Выпусти Васю, тварь! — зашипел он, брыкаясь задними лапами.

Но демоница только закатила глаза от удовольствия.

— Ооо да... сильнее... — прошептала она, и её крылья расправились за спиной, роняя с полок дорогие безделушки.

Василий, всё ещё зажатый внутри, почувствовал, как ситуация выходит из-под контроля.

— Борис, ты чего, прекрати её возбуждать!

— Я пытаюсь её убить! — возмущённо мяукнул кот, но демоница уже прижимала его к себе, нежно почёсывая за ухом.

— Какой хороший... какой злой котик... — бормотала она, и её голос дрожал от восторга.

Борис выгнул спину.

— Вась, она какая-то неправильная демоница!

— Да я уже понял! — отчаянно бросил Василий. — Но если она сейчас кончит, я ж умру от стыда!

Демоница, услышав это, рассмеялась и, наконец, вытащила кулон из трусов.

— Ох, мальчики... Вы просто прелесть. — Она облизнула губы.

Борис и Василий переглянулись, если это можно так назвать.

— С этого момента у вас будет о-очень много работы, — добавила он и хитро улыбнулась, как...

Треск раздался внезапно.

Фиолетовая энергия, которая должна была подчинять Василия, вдруг забила пульсирующими волнами из демоницы — в кулон.

— Что... что ты делаешь?! — демоница, не готовая к такому повороту событий, испугалась.

— Я? Ничего! — заорал Василий, но было уже поздно.

Кулон лопнул.

Стекло рассыпалось, но вместо того чтобы освободить душу, магия обволокла её, как горячая смола. Василий почувствовал, как у него появляется...

Спина.

Плечи.

Когти.

— Охренеть... — прошептал Борис, наблюдая, как из облака темной маны поднимается фигура.

Василий стоял перед ними — но это был уже не Василий, а низший демон со сломанными рогами, как у барана. Кожа — синевато-серая, в шрамах. Хвост худой, как у крысы. И глаза...

Глаза остались его.

— Ну и мразь же ты теперь! — восхищённо свистнул Борис.

Демоница отползла к стене дрожа.

— Ты... ты поглотил мою силу?!

Василий посмотрел на свои лапы — и рассмеялся.

— Похоже, что да. А знаешь, что это означает?

Он шагнул вперёд.

— То, что ты мне сильно задолжала за все эти издевательства. Теперь я твой кредитор.

Борис хищно улыбнулся.

— Вась, а давай её... ну, по полной?

Глава 2

Спокойствие демонического чертога разорвал звук, напоминающий смесь кошачьего вопля и предсмертного хрипа старого принтера. Борис, сидя на плече новоиспечённого демона Василия, оскалился в сторону дрожащей хозяйки преисподней, которая теперь прижалась к стене, как провинившийся офисный работник перед разгневанным начальником.

— Ну что, дорогуша, — Василий склонил голову, и его голос, теперь грубый, с лёгкой хрипотой, будто бы кто-то наступил на лады гитаре, прозвучал крайне зловеще, — теперь у нас с тобой особые отношения. Ты же любишь особые отношения, да?

Демоница, ещё минуту назад уверенная в своей победе, теперь напоминала скорее испуганного кролика, случайно забредшего в бар для байкеров. Её крылья, обычно гордо расправленные, беспомощно обвисли, а глаза, в которых ещё недавно плясали адские огоньки, округлились до размера блюдец.

— Ты... ты не можешь просто так поглотить мою силу! — попыталась она возразить, но голос её дрожал, выдавая всю тщетность сопротивления.

— О, могу, — Василий щёлкнул пальцами — вернее, тем, что у него теперь было вместо пальцев — и в воздухе вспыхнул крошечный фиолетовый огонёк. — Видишь? Это твоя магия. Теперь она моя. И знаешь, что самое забавное?

Он наклонился ближе, и демоница почувствовала, как по спине пробежал холодный пот.

— Ты сама научила меня, как ею пользоваться.

Борис фыркнул:

— Ну, если быть точным, она скорее втолкнула тебя в это знание. Буквально.

Демоница покраснела — что для существа с кожей цвета ночного неба было довольно впечатляющим зрелищем.

— Я... я могу предложить сделку! — выпалила она.

— О, опять эти ваши демонические сделки, — закатил глаза Василий. — Нет уж, дорогая. Теперь я устанавливаю правила.

Он огляделся. Чертог, ещё недавно казавшийся мрачным и величественным, теперь выглядел... потрёпанным. На полках валялись разбитые склянки с подозрительными жидкостями, на полу красовались клочья дорогой ткани со следами кошачьих когтей, а в углу дымился какой-то аппарат, похожий на помесь кофеварки и устройства для пыток.

— Первое, — Василий поднял коготь, — ты возвращаешь мне моё тело.

— Оно уже продано! — взвизгнула демоница.

— Второе, — он проигнорировал её возражение, — ты объясняешь, какого чёрта вообще происходит.

— Третье, — добавил Борис, — у нас будет бесплатная подписка на все демонические сервисы. И печеньки.

Демоница замерла, словно пытаясь понять, серьёзно ли кот только что потребовал печеньки в условиях капитуляции.

— Фух, — демоница провела рукой по порванному платью, и ткань мгновенно восстановилась. — Так... начнём сначала.

Она глубоко вздохнула, собрав остатки достоинства.

— Ты, Василий Викторович Морковкин, умер.

— ЧТО?!

— Ну, технически. Твоё тело ещё функционирует, но душа изъята, а значит, по нашим законам, ты — труп с просроченным кредитом.

— Но я же... Я ЖИВОЙ!

— Нет, — демоница покачала головой. — Ты осознающий. Это разные вещи.

Борис медленно моргнул.

— Вась, если ты труп, то кто тогда сейчас орёт?

— Отличный вопрос, — кивнула демоница. — Видишь ли, души должников — это... ммм... ценный ресурс. Их используют для поддержания магических процессов во всех слоях и кругах ада. Твоя, например, должна была пойти на питание для Порчи Вечности.

— Для чего?!

— Ну, это такая штука, которая... — она замялась, — ...ладно, просто представь огромный пылесос, который всасывает надежды и мечты.

— Охуенно, — пробормотал Василий.

— Но теперь, — демоница нервно закусила губы, — ты поглотил часть моей силы. И это... немного меняет правила игры.

— Немного? — Василий оскалился, демонстрируя новые клыки.

— Ладно, полностью! — она подняла руки в защитном жесте. — Теперь ты не просто душа. Ты... гибрид.

В комнате повисло молчание. Даже Борис на секунду задумался.

— То есть, — медленно проговорил Василий, — я теперь... получеловек-полудемон?

— Полутруп-полудемон, — поправила демоница. — Но да, суть ты уловил.

— И что это значит?

— Это значит, — она неожиданно улыбнулась, и в этой улыбке было что-то опасное, — что теперь у тебя реально большие проблемы.

Где-то вдалеке раздался громовой раскат, и стены чертога содрогнулись.

— Это что, у нас гости? — насторожился Борис.

— Хуже, — демоница побледнела. — Это коллекторы.

— КОЛЛЕКТОРЫ?!

— Ты… тоже в долгах? — вопросил кот, не веря своим ушам.

Малина смущённо потупилась.

— Ну… я взяла пару кредитов. На крылья новые… на этот чертог… на пару вечных проклятий…

— Сколько? — Василий скрестил руки на груди.

Демоница заёрзала.

— Э-э…

— СКОЛЬКО?

— ДВЕСТИ ВОСЕМЬДЕСЯТ ШЕСТЬ ГРЕХОВНЫХ ДУШ!

Наступила мёртвая тишина.

Борис первым нарушил её.

— Вась…

— Да?

— Мы влипли.

— Ну да, — она пожала плечами. — Вы думали, только у вас в мире смертных есть долги?

Василий почувствовал, как его новообретённые демонические инстинкты зашевелились где-то в глубине сознания, подсказывая: беги.

— Борис...

— Да, Вась?

— Мы спасаем её.

Борис упал на спину и забил лапами в воздухе.

— Ты совсем охренел?! Она же хотела тебя сожрать, засунула в трусы и вообще…

— А теперь она наша должница, — Василий оскалился. — И никто, слышишь, НИКТО не имеет права забирать наше имущество. Особенно какие-то треклятые коллекторы.

Малина посмотрела на него с неожиданным уважением.

— Ты… ты серьёзно?

— Абсолютно.

— Тогда вам точно надо валить, иначе они заберут ваши души в уплату моего долга.

— А ты?

— Сначала свалите, потом придумайте, как мне помочь, иначе даже начать не успеете.

Демоница вдруг метнулась к шкафу и выдернула оттуда небольшой мешок.

— Да-да, валите! Здесь немного старых вещей, они помогут!

— Почему ты...

— Потому что даже с моей силой ты им не ровня, — её голос стал ледяным, — а если они ещё и узнают, что большая часть моей маны теперь у тебя... — она не стала договаривать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ещё один раскат, ближе. Где-то снаружи завыл ветер, и в нём явственно слышалось чьё-то тяжёлое дыхание.

— ВАСЯ, ДАВАЙ! — Борис прыгнул на пол и рванул к окну.

Василий бросил последний взгляд на демоницу.

— Как тебя зовут?

— Малина.

— Серьёзно?

— Да, — она закатила глаза. — Родители были оригинальны.

— Ладно, Малина... я ещё вернусь.

Она ухмыльнулась.

— Если выживешь в аду — я найду тебя первой.

Василий рванул за Борисом, и через секунду они уже летели в тёмную бездну, Малина же осталась стоять среди разгромленного чертога, тихо шепча:

— И тогда, человечишка, мы сведём счёты.

...

Пустынные равнины Нижних Миров простирались до самого горизонта, сливаясь с кроваво-красным небом, по которому плыли чёрные, словно пропитанные сажей, облака. Воздух был крайне густым и тяжёлым. Казалось, будто его можно разрезать ножом, а вместо привычного запаха земли и трав здесь витал аромат гари, серы и чего-то ещё — сладковатого, словно тление древних костей.

Борис и Василий брели по извилистой тропе, петляющей между скал, похожих на застывшие языки пламени. Ветер свистел в ушах, а под ногами хрустел странный песок, который то и дело пытался укусить за пятки — буквально: мелкие зубастые тени выскакивали из земли, щёлкали челюстями и тут же растворялись в воздухе.

Василий огляделся. Кое-где из земли торчали обломки костей, а вдалеке маячили одинокие скалы, напоминающие гигантские клыки, вонзённые в плоть мира.

— Ну и жопа, — констатировал он, потирая затылок.

Борис, державшийся рядом, с легкостью перебирал лапами, будто пару минут назад вовсе не участвовал в побеге от адских коллекторов.

— Мяу, — заметил он философски.

— Как ты вообще сюда попал? — спросил Василий.

Кот остановился, задумался, а затем ответил с невозмутимостью истинного стратега:

— Ну, ты исчез. Я подумал: «Ваську похитили». Потом подумал: «А хули я, кот, буду делать один в пустой квартире?» Потом вспомнил, что ты мне как-то раз рассказывал про договор с банком, где был пункт про «изъятие души в случае неуплаты». Потом понюхал воздух, нашёл твой след — пахло дешёвым дошираком и отчаянием — и просто… пошёл за ним.

— Пошёл за ним? — Василий от удивления сморщился, что, учитывая его новые демонические черты, выглядело ещё более эффектно.

— Ну да. Прошёл сквозь зеркало в прихожей, потом через какую-то тёмную дыру, потом меня чуть не сожрала тень с зубами, но я её поцарапал, и она отстала. В общем, ничего сложного.

— Бля… — Василий сел на песок, ощущая всю абсурдность ситуации. — То есть ты, кот, просто взял и прошёл сквозь межмировую границу, потому что «хули сидеть дома»?

— А что, надо было заявление писать?

Василий застонал и схватился за демонические рога. Борис задумался, потом поднял лапу и ткнул когтем в сторону, откуда они прибежали.

— Слушай, а если так подумать… Ни ты, ни я не знаем, что здесь к чему. Убежали, как последние трусы, от каких-то чертей, и теперь непонятно, что собираемся делать. Не лучше было бы забрать демоницу с собой и заставить её работать на нас?

— Бля-я-я… — Василий растрепал волосы. — Как же ты прав.

Они переглянулись.

— Вась, — внезапно сказал Борис.

— Что?

— Ты это видишь?

Василий поднял взгляд.

Впереди, будто насмешка над самой логикой Нижних Миров, стояло здание.

Деревянное.

С вывеской.

И даже с неоновой надписью «БАР», которая то загоралась, то гасла, словно дышала.

— Это… бар?

— Ну, либо очень хитро замаскированный портал в другое измерение, — заметил Борис.

— Или ловушка.

— Или ловушка, да.

Они переглянулись.

— Но мы же зайдём? — спросил кот.

— Конечно, зайдём, — вздохнул Василий. — Мы же не идиоты.

Дверь скрипнула, пропуская их внутрь.

Первое, что бросилось в глаза — свет. Настоящий, тёплый, почти человеческий. Не адское пламя, не мерцание магических кристаллов, а обычные лампочки под потолком, прикрытые абажурами.

Второе — запах. Алкоголя, жареного мяса и… попкорна?

Третье — клиентура.

За стойкой сидел бармен с рогами, закрученными, как у козла, и протирал бокал тряпкой. В углу, склонившись над кружкой, дремал демон в потрёпанном плаще, а у стены два чертёнка с перебинтованными хвостами ожесточённо играли в дартс, используя вместо мишени живого, но явно пьяного летучего ската.

Борис первым подошёл к стойке.

— Мяу.

Бармен медленно опустил взгляд.

— У нас нет вискаса.

— А что есть?

— Кровь грешников, пламя чистилища и… — он потянулся под стойку, — …селёдочный самогон.

— Дайте два самогона, — сказал Василий, присаживаясь на табурет.

Бармен налил.

Борис потрогал лапой стакан, понюхал, затем осторожно лизнул.

— …Пить можно.

Василий сделал глоток.

— Охуенно.

— Так вам чего, просто выпить или проблемы решаете? — спросил бармен, подбрасывая бутылку.

— Проблемы, — признался Василий.

— Какие?

— Мы украли силу у одной демоницы, сбежали от коллекторов и теперь не знаем, что делать.

Бармен задумался.

— Ну прям настоящие демонюги… Хотите ещё бесплатного самогона?

— Да.

— Тогда слушайте сюда…

Бармен налил ещё по стопке, затем не спеша вытер руки о грязный фартук и обвёл взглядом зал. Убедившись, что никто не подслушивает, он наклонился через стойку, и его голос стал тихим, словно скрип пера по пергаменту.

— Не знаю, с какого уровня Ада вы пришли, но здешние коллекторы — это хуже, чем обычные демоны. Они не просто забирают души — они перерабатывают их. Если вас поймают, то либо сотрут память и заставят отрабатывать долг в самых мерзких кругах ада, либо…

Он достал из-под стойки небольшой чёрный камень и бросил его на пол. Камень с треском раскололся, и из него вырвался крошечный огненный червь, который тут же начал пожирать сам себя.

— …либо сделают из вас топливо для Порчи Вечности.

Василий и Борис переглянулись, решив не раскрывать правду. Если их приняли за демонов-должников с другого уровня ада, то пусть так и будет.

Один из чертёнков у стены внезапно вскрикнул — его напарник воткнул дротик ему прямо в хвост. Летучий скат, воспользовавшись моментом, вырвался и с шумом вылетел в открытое окно.

Бармен вздохнул.

— Вам нужно либо бежать так далеко, чтобы она вас никогда не нашли…

— Не вариант, — перебил Василий. — У меня есть здесь одно незаконченное дело.

— Либо, — продолжил бармен, — найти того, кто сильнее местных коллекторов и может с ними разобраться.

— И где нам его найти?

— Возможно, хозяин этого бара сможет помочь.

Тишина. Даже дерущиеся чертёнки замерли.

Борис приподнял ухо.

— И… где он?

Бармен ухмыльнулся, затем резко хлопнул ладонью по стойке.

Пол под ногами Василия и Бориса внезапно провалился, и они рухнули вниз, в кромешную тьму.

Последнее, что они услышали перед тем, как сознание начало уплывать, был голос бармена:

— Он будет ожидать вас.

…

Василий очнулся в небольшой каменной комнате. В воздухе пахло ладаном и чем-то металлическим, будто кровью, но старой, выдохшейся. Перед ним, на массивном троне из черепов и позолоченных костей, сидел…

Человек.

Ну, почти.

У него была обычная человеческая внешность — если не считать глаз. Их было три. Два — на привычных местах, а третий — прямо посреди лба, и он смотрел в упор на Василия не моргая.

— Ну что, — произнёс Хозяин Бара, и его голос звучал так, будто одновременно исходил из десяти глоток, — возникли непредвиденные трудности?

Борис, лежащий рядом, медленно открыл глаза.

— Вась…

— Да, я вижу.

— Это же…

— Да.

Хозяин Бара улыбнулся.

— Добро пожаловать в «Последний Глоток», мои демонические друзья. Меня зовут Асмодей.

Василий почувствовал, как по спине пробежал холодок. Асмодей рассмеялся, и его смех наполнил комнату эхом, будто десятки голосов подхватили его.

— Хотите стать моими новыми инвестициями?

Борис фыркнул.

— Охуенно. Опять кредиты.

Асмодей вскинул руку, и в воздухе вспыхнули огненные буквы, складываясь в контракт.

— Вы хотите силы? Хотите власть? Хотите выжить? У меня есть предложение.

Василий посмотрел на Бориса.

Кот пожал лапами.

— Вась, кажется, у него есть души грешников, которые кое-кому сейчас пригодились бы.

Василий вздохнул, затем поднял голову.

— Что ты предлагаешь?

Асмодей ухмыльнулся.

— Программу рефинансирования.

Тишина в каменной комнате повисла густым, почти осязаемым полотном. Василий перевёл взгляд с Асмодея на Бориса, потом обратно.

— Программу… чего?

— Рефинансирования, — повторил Асмодей, будто объяснял очевидные вещи. — Видите ли, у меня… — он развёл руками, — …нехватка кадров. Ищу трёх работников. Приводите ещё человека, желательно подругу с долгами, как у вас, или сделайте так, чтобы она сама к вам пришла. Пусть подпишет контракт, неважно, каким образом. А дальше я, великий Асмодей, закрою все ваши долги!

Борис прищурился.

— То есть ты хочешь, чтобы мы привели тебе демоницу работать в бар?

— Именно. Женских рук не хватает.

— А если она откажется?

Асмодей потёр подбородок.

— Ну, тогда я, конечно, смогу разом сдать вас всех троих коллекторам. Но зачем мне лишние движения? Какой, вообще, демон откажется закрыть свои долги одним махом.

Василий почувствовал, как в его демонической груди зашевелилось что-то подозрительное.

— И… какими будут условия?

— Один момент! — Асмодей хлопнул в ладоши, и в воздухе заново вспыхнул контракт, испещрённый мелкими рунами. — Подписать потребуется здесь, здесь… и вот тут маленьким шрифтом, где сказано, что в случае саботажа я имею право превратить вас в барный стул.

— В стул?!

— Ну знаете, для антуража.

Борис вздохнул. Василий задумался, а потом резко поднялся с табурета, сделав вид, что его вот-вот стошнит.

— Нет-нет-нет, мы не готовы! — закатил он глаза, изображая панику. — Нам надо подумать! Обсудить! Может, даже помолиться!

Асмодей медленно приподнял бровь (ту, что над центральным глазом).

— Молиться? В моём баре?

— Ну, мало ли, — Борис небрежно лизнул лапу. — Вдруг сработает?

Демон хмыкнул, но махнул рукой.

— Ладно. Дам вам время подумать.

Василий схватил Бориса под живот и почти что поволок его за дверь.

Выйдя из бара, они остановились.

— Слушай… — Борис огляделся и понизил голос до шёпота. — А ты не хочешь обмануть этого демонюгу, который хочет обмануть нас?

Кот сел, лениво поднял заднюю лапу и почесался.

— Ты точно кот? — Василий прищурился. — Понимаю, сейчас я больше похож на демона, но всё же…

— По факту, — перебил его Борис, — я же кот. У меня не может быть долгов. Ты сейчас вообще непонятно что — то ли труп, то ли демон, то ли бракованный латте. А значит…

— …Значит, мы можем подписать его контракт, но он по факту не сработает! — Василий хлопнул себя по лбу.

— Верно говоришь. Главное — заставить его подписать наш.

Борис хищно ухмыльнулся, обнажив клыки.

— Укажем там что-нибудь про мгновенный аванс…

— …И миску деликатесов для тебя, — закончил Василий.

— И миску деликатесов для меня, — кивнул кот.

Они переглянулись.

— Погнали.

Глава 3

Воздух в баре «Последний Глоток» казался густым, как сироп из грехов и отчаяния, пропитанный запахом пережаренного мяса и селедочного самогона, который, складывалось впечатление, мог растворить не только печень, но и остатки здравого смысла. Василий, теперь уже с рогами, больше напоминающими сломанные вешалки, и Борис, чья пушистая шерсть слегка дымилась после повторного падения в подземную комнату, переглянулись. Перед ними на столе лежал контракт Асмодея, испещренный рунами, которые шевелились, словно живые, и время от времени пытались укусить за пальцы.

— Ну что, Вась, — прошептал Борис, потирая лапой подбородок, — будем подписывать или придумаем что-то похитрее?

Василий медленно провел когтем по пергаменту, оставляя царапину, которая тут же затянулась, как рана на демоне после хорошей пьянки.

— Одно дело — подписать его контракт, другое — заставить его подписать наш, — ответил он, прикидывая, как бы сыграть на демонической самоуверенности.

Борис, не теряя времени, прыгнул на стойку, схватил салфетку (которая, судя по пятнам, успела побывать и в чьем-то напитке, и, возможно, в чьей-то крови) и начал царапать по ней когтем. Получившийся текст больше напоминал каракули пьяного паука, но суть была ясна: «Асмодей обязуется выдать аванс в размере 100 грешных душ, миску деликатесов для кота и не превращать подписантов в мебель до конца недели».

— Готово, — объявил пушистый, гордо тыча лапой в свое творение.

Асмодей, наблюдавший за этим с выражением лица человека, который случайно наступил на живого морского ежа, медленно поднял бровь.

— Это… что?

— Наш контракт, — важно пояснил Василий, размахивая салфеткой так, что с нее посыпались крошки. — Подпишешь — тогда и мы твой подпишем.

Демон склонился над салфеткой, его третий глаз сузился, пытаясь разобрать написанное, но безуспешно. Буквы плясали, сливались и местами просто исчезали, будто стыдясь собственной нелепости.

— Вы серьезно? — прошипел он. — Это даже не язык! Это… это хуже, чем почерк падшего ангела после десяти кругов ада!

— А ты попробуй прочитать вслух, — поддел его Борис, делая вид, что чистит лапу. — Может, так поймешь.

Асмодей закатил глаза (все три сразу) и сгреб салфетку в кулак, но тут Василий кашлянул и добавил:

— Ну, если боишься…

— Я?! Боюсь?! — голос демона взлетел на октаву, а где-то в углу зала лопнула бутылка с кровью грешников. — Да я за свою карьеру перехитрил столько душ, что если сложить их в кучу, получится гора выше твоего самомнения!

— Тогда в чем проблема? — Василий развел руками, изображая невинность, которой у него не было даже в прошлой жизни.

Асмодей замер, потом резко выдохнул пламя из ноздрей (что, видимо, было демоническим аналогом нервного смешка) и тыкнул пальцем в салфетку.

— Ладно! Но если это ловушка — я сделаю из вас не просто стулья, а унитазы!

Он подписался с таким размахом, что салфетка вспыхнула синим пламенем, но, к удивлению всех, не сгорела — видимо, магия контракта защитила ее.

— Теперь ваша очередь, — прошипел он, протягивая им свой пергамент.

Василий и Борис сделали вид, что внимательно изучают текст, хотя на самом деле просто искали самое красивое место для подписи. В конце концов, Василий мазнул когтем, а Борис оставил отпечаток лапы (слегка испачканный в селедочном жире).

— Отлично! — Асмодей потер руки, и в воздухе вспыхнули огненные буквы: «Аванс выдан». Из ниоткуда появился небольшой мешок, набитый чем-то шевелящимся, и миска, наполненная чем-то, что пахло одновременно райским нектаром и кошачьими консервами премиум-класса.

— Удачи на новом рабочем месте, — сладко проговорил демон, но в его глазах мелькнуло что-то зловещее.

— Спасибо, шеф! — Василий схватил мешок, Борис вцепился зубами в миску, и они поспешно ретировались, оставив Асмодея в приятном послевкусии после найма новых работников.

...

Прошло около десяти минут, прежде чем демон решил проверить, как его недавно вступившие в должность подчиненные осваиваются. Он поднялся наверх, в основной зал, ожидая увидеть Василия, моющего полы демонической шваброй, или Бориса, раздающего чертенятам проклятые закуски.

Но бар был пуст.

Точнее, не совсем. На стойке лежала та самая салфетка, теперь слегка обугленная, а рядом — крошечная записка, нацарапанная на обрывке пергамента:

«Спасибо за аванс! Кстати, пункт 4.3 нашего контракта (тот, который ты не смог прочитать) гласит, что мы имеем право на "творческий отпуск" в случае, если работа "не соответствует ожиданиям". А твоя — не соответствует. С уважением, Василий и Борис. P.S. Кот говорит, что селедочный самогон — отвратительный».

Асмодей застыл. Потом медленно, очень медленно, его лицо начало краснеть, пока не стало цвета лавы.

— МЕНЯ ОБМАНУЛИ… НА СОБСТВЕННОЙ САЛФЕТКЕ?!

Где-то вдалеке, уже за горизонтом, Василий и Борис синхронно чихнули.

— Кто-то вспоминает, — философски заметил кот, доедая кусочек деликатеса.

— Главное — чтобы не догнал, — пробормотал Василий, ускоряя шаг.

А в баре «Последний Глоток» в этот момент раздался звук, напоминающий взрыв ядерной бомбы, но с более демоническим акцентом.

Пустоши Нижних Миров расстилались перед ними, как гигантская, изъеденная язвами равнина — трещины в земле дышали серным паром, а небо, налитое густым багровым светом, казалось, вот-вот треснет по швам, обнажив что-то ещё более жуткое. Василий шёл впереди, его демонические когти впивались в рыхлую почву, оставляя за собой следы, которые тут же начинали дымиться, будто земля не выносила его нового обличья. Борис, устроившись у него на плече, неспеша вылизывал себя, изредка поглядывая на мешок с душами грешников, который болтался у Василия на поясе.

— Если мы свернём у этих скал, похожих на гнилые зубы, то, по идее, должны выйти к её чертогу, — прикидывал Василий, прищуриваясь.

— По идее, — флегматично отозвался кот. — Но в этом месте даже идеи имеют привычку сходить с ума.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Они уже собирались обогнуть очередной выступ, когда Борис вдруг насторожился, его уши резко встали торчком.

— Вась.

— Что?

— Вон там.

Василий повернул голову и замер.

Посреди пустоши, у подножия чёрного камня, лежала девушка.

Её тело было неестественно вытянуто, будто кто-то пытался нарисовать её на пергаменте, а потом смял и выбросил. Длинные, почти белые волосы растрепались по земле, сливаясь с пеплом, а кожа, бледная, как луна в мире без ночи, казалась полупрозрачной — сквозь неё проступали синие прожилки, словно корни ядовитого растения. Губы, потрескавшиеся и бескровные, слегка приоткрылись, будто в немом крике.

— Чёрт… — Василий бросился к ней, забыв на секунду, что сам теперь больше похож на черта, чем на спасителя.

Он опустился на колени, осторожно приподнял её голову. Тело было лёгким, как пустая оболочка, но в груди ещё теплилась слабая искра жизни — он почувствовал её своим новым демоническим чутьём.

— Она жива, — прошептал он.

— Пока что, — заметил Борис, подойдя ближе и обнюхав её руку. — Но ненадолго. Смотри — она иссохла, как мумия. В этом мире долго не протянет.

Василий нахмурился.

— У нас есть еда.

— У меня есть еда, — поправил его кот, прижимая лапу к миске с деликатесами. — И я не собираюсь…

— Борис, — Василий посмотрел на него, и в его глазах, несмотря на демоническую желтизну, мелькнуло что-то человеческое. — Она умирает.

Кот закатил глаза, но отступил в сторону.

— Ладно, ладно… Но знаешь, что будет лучше куска жалкой демонической рыбы?

Он ткнул носом в мешок с душами.

Василий замер.

— Ты предлагаешь скормить ей…

— Душу грешника. Да. — Борис сел, обхватив хвостом лапы. — Это как энергетик для демонов. Если она не совсем труп, это её поднимет.

Василий колебался лишь мгновение. Потом развязал мешок и засунул руку внутрь.

Там было… странно.

Души на ощупь напоминали что-то среднее между живым угрём и куском тёплого желе. Они извивались у него в пальцах, тихо поскуливая, словно щенки, которых несут топить. Он сжал одну покрепче и вытащил.

Душа грешника оказалась маленьким, дрожащим комочком сизого света, который пульсировал в его ладони, как испуганное сердце.

— Прости, — прошептал Василий, хотя не был уверен, кому именно он это говорит — душе, девушке или самому себе.

Он приоткрыл ей рот и вложил душу внутрь.

Сначала ничего не произошло.

Потом её горло содрогнулось — рефлекторный глоток.

И затем…

Её глаза открылись.

Не постепенно, не с проблеском сознания — а резко, сразу, словно кто-то щёлкнул выключателем.

Зрачки, узкие, как у кошки, расширились, вобрав в себя весь окружающий свет, а потом загорелись изнутри — сначала тускло, как тлеющий уголёк, а через мгновение ярче, пока не стали напоминать два крошечных солнца, запертых в глазницах.

Её губы, ещё секунду назад сухие и потрескавшиеся, вдруг налились цветом — густым, почти кровавым алым. Они дрогнули, приоткрылись…

И она застонала.

Но это не был стон боли.

Это был звук, от которого у Василия по спине побежали мурашки — низкий, глубокий, почти животный.

Её пальцы впились в его запястье с такой силой, что даже его демоническая кожа не выдержала — под ногтями выступила тёмная, густая кровь.

— Ох… — её голос был хриплым, словно она не говорила сто лет. — Что… это… было?

Василий попытался отстраниться, но она не отпускала.

— Душа грешника, — честно ответил он.

Её глаза загорелись ещё ярче.

— Дайте ещё.

— Что?

— Ещё! — она приподнялась, и теперь её лицо оказалось в сантиметре от его. Дыхание — горячее, сладкое, с привкусом чего-то запретного — обожгло его кожу. — Пожалуйста.

Борис фыркнул.

— Ну вот, Вась. Ты её разбудил. Теперь она тебя доест.

Но Василий уже не слушал.

Потому что девушка прижалась к нему всем телом, её губы скользнули по его шее, а пальцы впились в плечи так, что даже его демоническая выносливость дала трещину.

— Ещё одну… — прошептала она прямо ему в ухо. — И я сделаю для тебя… всё.

И в этот момент Василий понял две вещи.

Первое — они только что накормили кого-то, кто явно был не просто случайной путницей.

И второе — он, кажется, совершил ошибку.

Но было уже поздно.

Её зубы вонзились ему в шею.

Василий почувствовал это слишком отчетливо.

Сначала — лишь сладковатый укус в шею, почти приятный, как укол адреналина перед падением. Потом — волна тепла, разливающаяся от места, где её зубы впились в его плоть. Но затем...

Затем пришло осознание.

Она не просто кусала его.

Она высасывала.

Не кровь — его демоническую силу.

Ту самую, которую он с таким трудом отобрал у Малины. Ту, что пульсировала в его жилах, делая его больше, чем просто трупом с рогами.

— Стой... — попытался он вырваться, но тело не слушалось.

Мышцы ослабли, будто кто-то выдернул пробку из его внутренней энергии. Колени подкосились, и он рухнул на песок, а девушка, не отпуская хватки, теперь давила на него сверху своей грудью.

— Ммм... — она издала звук, похожий на урчание довольной кошки, если бы кошка была размером с пуму и пила через соломинку чью-то душу. — Какой... насыщенный...

Василий попытался оттолкнуть её, но руки, обычно способные согнуть железный прут, теперь дрожали, как у пьяницы на третьи сутки запоя.

— Борис... — хрипло позвал он. — Помоги...

Кот, сидящий в двух шагах, лениво доедал последний кусочек деликатеса из миски и лишь приподнял бровь.

— Ну не-е-ет, Вась. Ты сам её накормил — теперь разбирайся.

Но тут случилось нечто странное.

Девушка вдруг оторвалась от его шеи, её глаза, ещё секунду назад мутные от наслаждения, сузились в раздражённые щёлочки.

— Что за... — она провела языком по губам, будто пробуя на вкус что-то неожиданное. — Куда делась сила?

Василий, всё ещё слабый, но уже способный соображать, попытался понять, о чём она.

А потом до него дошло.

Потому что вся энергия, которую она хотела высосать из него, похоже, не исчезла.

Она... перераспределилась.

Конкретно — в одно место.

Место, которое сейчас напряглось до состояния, близкого к промышленному алмазу, и упиралось ей прямо в бедро.

Девушка посмотрела вниз.

Потом на Василия.

Потом снова вниз.

— Ты... серьёзно? — её голос сладко звенел, как пение сирены. — Вся сила ушла туда?

Василий попытался что-то сказать, но выдал лишь невнятное мычание.

— О, да ты просто сокровище, — она закатила глаза, но в них мелькнуло что-то... заинтересованное. — Ну что ж. Раз уж ты так щедро подготовился...

Её пальцы вцепились в пояс его штанов.

— ...Придётся забрать её по-другому.

Раздался треск от рвущейся ткани.

Борис, до этого равнодушно наблюдавший за происходящим, вдруг замер.

— Оу.

Девушка, не теряя времени, стянула с себя последнюю преграду — узкие, чёрные, как сама пустошь, трусики — и одним плавным движением опустилась на Василия.

— Мяяяяяяяяу, — протянул Борис, отодвигаясь на безопасное расстояние.

Василий хотел кричать. Хотел сопротивляться. Хотел хотя бы прикрыться руками.

Но его тело, преданное собственным демоническим инстинктам, уже решило за него.

Он взмыл в неё, как грешник в объятия рая, которого не заслужил.

Девушка закинула голову назад, её белые волосы рассыпались по спине, а губы сложились в оскал, больше подходящий хищнику, чем человеку.

— Да-а-а... — её голос дрожал, смешиваясь с хриплыми стонами Василия. — Вот так лучше...

Борис, сидя в стороне, методично вылизывал лапу.

— Ну, Вась, — философски заметил он, — как минимум, теперь ты буквально трахаешь проблемы, вместо того чтобы убегать от них.

Василий хотел ответить.

Очень хотел.

Но его рот был занят.

Её губами.

А всё остальное...

Всё остальное было занято кое-чем другим.

Последнее, что успел осознать Василий перед тем, как его демоническая форма начала распадаться, — это то, что он извергался с такой силой, будто в него вселился дух вулкана Кракатау. Девушка взметнулась над ним, ее тело выгнулось в неестественной, но откровенно эстетичной судороге, а из спины — с громким "ш-ш-ш-ш-ш" — развернулись крылья.

Белоснежные.

Ну, бывшие белоснежные.

Потому что теперь, под воздействием чего-то, что Василий в нее влил, они начали темнеть. Сперва — как бумага, подпаленная по краям. Потом — как молоко, в которое капнули чернил. И наконец — как грешная душа, осознавшая, что обратного пути нет.

— О-О-ОХ, ДА-А-А! — ее крик разорвал пустошь, и где-то в ответ завыли голодные тени.

Борис снова прервал свою трапезу.

— Ну, Вась, — медленно произнес он, — поздравляю. Ты только что буквально кончил так мощно, что превратил ангела в падшего.

Василий хотел ответить. Хотел пошутить. Хотел хотя бы материться.

Но его тело уже не слушалось.

Кожа, еще секунду назад синевато-серая и шершавая, начала светлеть, становиться прозрачной, как старый полиэтилен. Пальцы растворились первыми, потом руки, потом — все остальное.

— Бляяяяя… — успел прошептать он, прежде чем его голос превратился в эхо.

И затем — взрыв.

Не огненный, не кровавый. А… светящийся.

Василий разлетелся на миллион искр, которые тут же потянулись вверх, к багровому небу, будто его душу вызывали на ковер к высшим силам.

— БОРИС! — его голос донесся уже откуда-то сверху, словно из радиоприемника с плохим сигналом. — ЛОВИ МЕНЯ В МЕШОК И НАХУЙ БЕГИ К МАЛИНЕ! ОНА ЕДИНСТВЕННАЯ, КТО МОЖЕТ ЭТО ИСПРАВИТЬ!

Кот вздохнул, отшвырнул пустую миску, подхватил мешок (который, к счастью, еще оставался на месте) и ловко подпрыгнул, раскрыв его навстречу потоку света.

Плюх.

Душа Василия оказалась внутри.

Мешок дернулся, затрясся, потом затих.

Борис завязал его покрепче и повесил себе на шею, как амулет.

— Ну и день… — пробормотал он.

Девушка (теперь уже точно падшая) опустилась рядом, ее новые, серые крылья беспокойно шевелились. Она смотрела на кота с выражением, в котором смешались шок, благодарность и легкое недоумение.

— Ты… — начала она.

— Че смотришь? — перебил ее Борис, раздраженно махнув лапой. — Пошли. За помощь нашу отрабатывать будешь.

— …Что?

— Ты теперь падшая, — терпеливо объяснил кот, будто говорил с ребенком. — А это значит, что у тебя долг чести. Или там… долг тьмы. Короче, будешь помогать нам вернуть Васю в норму, а потом — может быть — я разрешу тебе его снова трахнуть.

Девушка открыла рот, чтобы возразить, но Борис уже развернулся и засеменил прочь, по направлению к темным скалам, за которыми, как он помнил, должен был быть чертог Малины.

Она постояла секунду, потом взмахнула крыльями и последовала за ним.

— Как тебя вообще зовут-то? — спросил кот, не оборачиваясь.

— Серафина, — ответила она.

— Серьезно?

— Да, — она закатила глаза. — Родители были очень набожными.

— Ну, Серафина, — Борис прыгнул на ближайший камень и оглядел путь. — Теперь ты наша.

Мешок на его шее слабо дернулся, будто Василий пытался что-то сказать.

Но слова уже не имели значения.

Впереди был Ад.

Долги.

И одна очень разъяренная демоница, которая явно не ожидала, что ее «инвестиция» вернется в виде кота, мешка с душой и падшего ангела с очень специфическими потребностями.

Борис усмехнулся.

— Мяу, блядь.

Глава 4

Дверь чертога Малины была массивной, обитой черным железом с выгравированными рунами, которые светились тусклым фиолетовым цветом. Она не просто открывалась — она поддавалась только после сложного ритуала, включающего три удара, щепотку пепла грешника и парочку проклятий на забытом языке.

Но в этот раз все было проще.

Тук-тук-тук.

Тихий, почти вежливый стук.

Малина, сидящая за столом и лихорадочно перебирающая груду демонических контрактов (с пометкой "СРОЧНО. ДОЛГИ."), вздрогнула.

— Кто это еще… — пробормотала она, отшвырнув перо в сторону.

Она подошла к двери, щелкнула замком и резко распахнула ее.

На пороге стояли Кот с мешком и девушка с крыльями цвета пепла.

Малина молча посмотрела на них.

Они молча посмотрели на нее.

— Нет.

Дверь захлопнулась с таким грохотом, что с потолка посыпалась штукатурка.

Борис, не моргнув, повернулся к Серафиме:

— Ты погоди. Ща оклемается.

Серафина, которая за последний час пережила почти голодную смерть в пустоши, воскрешение через душу грешника, неожиданную метаморфозу в падшего ангела, и очень интенсивный демонический секс...

…просто села на землю и уставилась в пустое пространство.

— Я… что… — начала она.

— Не думай об этом, — посоветовал Борис. — Просто жди.

Через десять минут дверь снова открылась.

Малина стояла на пороге, скрестив руки. Ее глаза горели, как угли, а крылья были напряжены до предела.

— Что. Вы. Натворили.

Борис, не дожидаясь приглашения, проскользнул внутрь, ловко увернувшись от ее хватающей руки. Серафина медленно поднялась и последовала за ним, все еще слегка шатаясь.

— Ну, — начал кот, запрыгивая на стол и смахивая лапой пару контрактов, — если кратко…

И он рассказал.

Все.

Без купюр.

Про бар «Последний Глоток».

Про Асмодея.

Про контракт на салфетке (Малина аж побледнела).

Про аванс в виде душ грешников и миски деликатесов (здесь она схватилась за грудь).

Про то, как они нашли Серафину и скормили ей душу (Малина от зависти прикусила губу).

Про то, что случилось после (Малина закрыла лицо руками).

И, наконец, про то, как Василий… испарился в экстазе, превратившись в сгусток души, который теперь трясется в мешке у Бориса на шее.

Тишина.

Малина медленно подняла голову.

— Вы… — ее голос дрожал. — Вы обманули Асмодея. Накормили ангела душой грешника. Превратили ее в падшую. И потеряли Василия…

Она замолчала, переваривая.

— …За два часа?

Борис кивнул.

— Ну, если точнее, то за час сорок пять.

Малина встала, подошла к шкафу, достала оттуда бутылку с чем-то темным и маслянистым и хлоп — отпила прямо из горлышка.

— Ладно, — выдохнула она, поставив бутылку на стол. — Значит, так.

Она ткнула пальцем в Серафиму:

— Ты теперь падшая, а значит, твои крылья — это моя ответственность.

Потом в мешок:

— Василий — душа, получается, его надо срочно вернуть во временное тело, пока его не засосало в чистилище.

Потом в Бориса:

— А ты… ты просто кошмар. Но без тебя они бы уже оба сдохли, так что ладно.

Борис самодовольно вытер усы.

— И что теперь? — спросила Серафина, впервые за вечер проявив инициативу.

Темный чертог Малины наполнился тяжёлым молчанием, нарушаемым лишь потрескиванием магических свечей и нервным постукиванием когтей Бориса по полу. Демоница стояла посреди комнаты, её пальцы сжимали мешок с душами грешников, а взгляд метался между Серафимой, котом и тем самым мешком, где томилась душа Василия.

— Вот что мы сделаем, — наконец заговорила Малина, её голос звучал так, будто она уже предвкушала момент, когда сможет вдоволь поиздеваться над ситуацией. — У меня есть ровно один способ вернуть Василию временное тело. Но для этого мне нужно восстановить силы.

Малина развязала мешок с душами грешников, и оттуда тут же вырвался вихрь стонущих, извивающихся огоньков. Она ловко поймала один из них — пухлый, с перегаром дешёвого виски и налётом вечного раскаяния — и поднесла к губам.

— Хрум.

Душа исчезла у неё во рту, как последняя пельмешка в новогоднюю ночь.

Малина облизнулась. Её крылья расправились, перья на них заиграли фиолетовым отблеском, а глаза вспыхнули, как две миниатюрные сверхновые.

— Ну что, человечишка, — она сладко потянулась, — теперь твоя очередь.

Из мешка донёсся приглушённый вопль:

— Я знаю, что ты задумала! — пытался укрыться Василий среди других душ. — Нет! Нет! Не надо! Я не хочу во второй раз!

— Ой, да ладно тебе, — Малина закатила глаза и засунула руку в мешок, вытаскивая оттуда душу Василия.

Она явно отличалась от остальных — не просто сизый комочек страха и раскаяния, а что-то большее. Сгусток света с золотистыми прожилками, пульсирующий, словно живое сердце. После всего, через что он прошел, в нем появилось нечто особенное, нечто новое для всех трех миров.

— Кулонов у меня больше нет, — демоница щёлкнула пальцами, и её чёрное платье исчезло в клубе дыма. — Так что, дорогой, теперь только… прямой контакт.

— МАЛИНА, ДА ТЫ ОХРЕНЕЛА! — душа Василия завизжала так, что даже Борис прижал уши.

— Вась, — кот философски вздохнул, — просто расслабься и получай удовольствие.

— КАКОЕ, НАХРЕН, УДОВОЛЬСТВИЕ?!

Серафина, сидящая в углу, прикрыла лицо руками, но между пальцами явно проглядывало любопытство.

Малина ухмыльнулась.

— Малина, стой, давай обсудим! — вопил Василий, но его голос терялся в нарастающем гуле магии.

— Всё, молчок.

Одним плавным движением она стянула с себя трусики (черные, кружевные, конечно же) и прижала душу Василия к тому месту, куда обычно даже ангелы боялись заглядывать.

На секунду воцарилась тишина.

То, что случилось дальше, не поддавалось логике.

Как только душа коснулась ее кожи, по телу пробежала дрожь. Малина взвыла. Не от боли — от чистого, неконтролируемого наслаждения. Ее колени подкосились, она рухнула на пол, судорожно сжимая бедра, а ее крылья забились в конвульсиях, сметая все вокруг.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Да… вот так… — она прикусила губу, ее пальцы впились в пол, оставляя царапины на камне.

Энергия Василия заполнила ее — не просто как душа в сосуде, а как пламя в горне. Она чувствовала каждую его мысль, каждый страх, каждый отчаянный протест — и это лишь раскаляло ее еще сильнее.

Борис наблюдал, не моргнув.

— Ну, Вась… — пробормотал он. — Теперь у тебя погружение без скафандра.

Из глубины Малины донесся лишь нечленораздельный вопль.

Серафина покраснела до кончиков крыльев. А Малина…

Малина лежала на полу, дрожа, ее тело все еще потряхивало от волн экстаза.

— Ч-черт… — она с трудом поднялась на локти, ее голос дрожал. — Это… это было…

Она не договорила.

Потому что в этот момент ее живот засветился изнутри.

— О нет… — прошептал Борис.

— Что? Что "о нет"? — выкрикивал откуда-то изнутри Василий.

Всё вокруг окутала яркая вспышка света.

Василий закричал.

Но не от боли.

От чего-то гораздо более странного.

Его душа растворилась в её плоти, и он почувствовал…

Всё.

Каждую искру её магии.

Каждую волну её энергии.

Каждое биение её сердца.

И…

Он снова обрёл форму.

Не ту, что была раньше — не полу-демона с рогами.

А новую.

Чистую.

Сияющую.

И почему-то… голую.

Когда свет рассеялся, Василий стоял перед ними — человек.

Ну, почти.

Его кожа всё ещё отливала лёгкой синевой, а в глазах плясали искры магии, но в целом…

Он был собой.

— …ЧТО ЗА ХЕРНЯ ТОЛЬКО ЧТО ПРОИЗОШЛА?! — проревел он, оглядывая себя.

Малина слабо улыбнулась, её дыхание было тяжёлым, а щёки горели.

— Прямая передача энергии, милый. Без посредников.

Борис фыркнул.

— Ну, Вась, поздравляю. Тебя только что буквально родили заново.

Серафина тихо ахнула.

А Малина провела языком по губам и добавила:

— И знаешь что?

Ты мне понравился.

Василий посмотрел на неё.

Потом на Бориса.

Потом на Серафиму.

Потом снова на Малину.

— …Я ненавижу вас всех.

Но в его голосе не было злости.

Лишь усталое принятие того, что его жизнь теперь — это сплошной абсурд.

Малина, всё ещё тяжело дыша, протянула руку к мешку с душами, вытащила ещё один пульсирующий комок энергии и, не церемонясь, отправила его в рот. Грешная душа исчезла между её губ с тихим хлюпающим звуком, а тело демоницы снова вспыхнуло тёмным сиянием.

— Оооо, да... — выдохнула она, откидываясь на кровать и раскинув крылья. — Вот это подзаправка...

Её глаза закатились, а пальцы судорожно вцепились в простыни. Видимо, процесс восстановления сил теперь сопровождался довольно интенсивными ощущениями.

Борис, сидя на комоде и, по обычаю, методично вылизывая лапу, посмотрел на неё, потом на Василия (который теперь снова был в человеческом обличье, хоть и с лёгким демоническим отливом кожи), потом на Серафиму (которая до сих пор стояла в углу, красная, как адское пламя, и упорно смотрела в пол).

— Ну что, команда в сборе, — заявил кот, прерывая неловкое молчание. — Теперь надо решать, что делать дальше.

Малина слабо махнула рукой, не открывая глаз.

— Не сейчас... Я... я плохо соображаю...

— После оргазма? — уточнил Борис.

— После двойного оргазма, — поправила она, и её голос дрожал от переизбытка эмоций.

Василий, стоявший посреди комнаты и пытавшийся прикрыться случайно подвернувшейся подушкой (которая, к слову, была сшита из кожи какого-то грешника), нервно провёл рукой по лицу.

— Ладно, раз уж вы все в прострации, тогда слушайте мои идеи.

— Давай, — вздохнул Борис.

— Вариант первый: находим мое тело, впихиваем туда душу и сваливаем в мир живых.

— Не выйдет, — тут же отрезал кот. — Тело уже продали, помнишь? И даже если найдём, коллекторы нас снова найдут и порвут. Честно сказать, тебе сейчас лучше быть мертвым, чем живым. Да и вряд ли нас в мир смертных кто отпустит. Такое себе могут позволить только высшие демоны.

— Хорошо, тогда второй вариант: прячемся в каком-нибудь глухом углу Ада и ждём, пока всё само рассосётся.

— Ты серьёзно? — Борис прикрыл один глаз и поднял бровь другого. — Это же Ад. Здесь ничего не "рассасывается", только усугубляется. За Малиной придут, Асмодей тебя из любого угла достанет, а ее... — кот посмотрел на Серафину. — Ох, даже не знаю, что с ней будет.

— Вариант третий... — Василий замялся, через секунду вдруг спросил: — А нет ли в Аду процедуры банкротства?

Тишина.

Потом...

Малина закатилась таким истерическим смехом, что с кровати упала подушка (та самая, из кожи). Она хохотала так, будто её щекотали иссохшие пальцы грешников, её крылья дёргались, а слёзы (настоящие, кровавые) катились по щекам.

— Банкро... банкротства?! — она еле выговаривала слова. — Ты... ты... АААААХАХАХА!

Борис и Василий переглянулись.

Серафина наконец оторвала взгляд от пола и уставилась на них с немым вопросом.

— Что... что смешного? — спросил Василий.

Малина, наконец успокоившись, села на кровати, вытерла слёзы и сказала:

— Никто. Никто ещё не додумывался до такой глупости.

Борис задумался на секунду, потом кивнул.

— Значит, это хорошая идея.

— ЧТО?! — Малина уставилась на него.

— Ну подумай, — кот пожал лапами. — Если никто не пробовал — значит, у них нет отработанной схемы противодействия. Это как... как внезапно начать отдавать долги добрыми делами. Они просто не будут знать, что делать!

Василий медленно улыбнулся.

— Кот, ты гений.

— Я знаю.

Малина снова схватилась за голову.

— Вы... вы понимаете, что предлагаете объявить банкротство в мире, где долги — это основа экономики?!

— Да, — хором ответили Василий и Борис.

— ...Я слишком стара для этого, — простонала демоница, но в её глазах уже мелькал азарт.

Серафина, до сих пор молчавшая, наконец заговорила:

— А... а как это вообще работает?

Все повернулись к ней.

— Не знаем, — честно признался Василий.

— Но мы это сделаем, — добавил Борис.

Малина вздохнула, затем неожиданно ухмыльнулась.

— Ладно. Но если мы все умрём — я лично найду вас в следующей жизни и заставлю отрабатывать.

Василий поёжился.

— Договорились.

— Тогда поехали, — Борис спрыгнул с комода. — Открываем в Аду офис по банкротствам.

Малина закатила глаза.

— О, это будет весело...

Тяжелые шторы в чертоге Малины колыхались от сквозняка, который, казалось, шел прямиком из самых глубоких кругов Ада. На столе, заваленном демоническими контрактами и пустыми бутылками от зелья, лежал полупустой мешок с душами грешников — их стартовый капитал.

Борис сидел на этом самом столе, методично перебирая лапой оставшиеся души, словно считал сдачу после крупной покупки.

— Итак, — начал он, — у нас есть финансирование. В аду души — это валюта, а значит, мы уже не нищие.

Малина, развалившись в кресле и попивая что-то темно-багровое из бокала, одобрительно кивнула.

— Коллекторы ко мне теперь придут только в следующем месяце. Так что у нас есть время.

— Отлично! — Василий потер руки. — Значит, первое, что нам нужно — это офис.

— Арендовать в Аду не получится, — тут же отрезала Малина. — Все лакомые местечка уже заняты либо кредиторами, либо ломбардами душ, либо борделями для демонов.

Борис прищурился, потом медленно обвел взглядом чертог Малины.

— А зачем арендовать, если офис у нас уже есть?

— ...Что?

— Твой чертог. Просторный, с мебелью, в приличном районе Преисподней. Почему бы не сделать штаб-квартиру здесь?

Малина резко выпрямилась, её крылья расправились от возмущения.

— Ты предлагаешь превратить МОЙ дом в контору по списанию долгов?!

— Да, — просто ответил кот.

— Нет. Ни за что. Никогда.

— Малина, — Василий сделал шаг вперед, — у нас нет выбора. Либо мы начинаем прямо сейчас, либо коллекторы придут и заберут всё, включая твои любимые кружевные трусики.

— И мой корм, — вставил слово Борис.

Малина замерла. Потом её взгляд упал на мешок с душами, потом на Серафиму (которая всё ещё краснела и молчала), потом на Бориса…

— ...Чёрт вас побери.

— Уже, — ухмыльнулся кот.

— Ладно! — она в сердцах швырнула бокал в стену, но тот, вместо того чтобы разбиться, завис в воздухе и медленно вернулся ей в руку. — Делаем офис здесь. Но! — она показала пальцем в Василия, — Ты отвечаешь за уборку.

— Чего?!

— Ты же теперь человек, почти. Значит, будешь подметать, мыть и выносить адский мусор. Отличное прикрытие. Скажу: купила на рынке должников себе раба.

Василий открыл рот, чтобы возмутиться, но Борис перебил:

— Договорились. Теперь следующий пункт — реклама и клиенты.

Малина вздохнула.

— В Аду новый бизнес можно начинать без лишних документов. Главное — чтобы клиенты пошли.

— Отлично! — Василий оживился. — Тогда нам нужна яркая вывеска, листовки и… может, кричащее название?

Борис задумался, потом медленно произнес:

— «Адвокаты Дьявола».

Все замерли.

— ...Это гениально, — наконец сказала Малина.

— Согласен, — кивнул Василий.

Серафина, до сих пор молчавшая, вдруг подняла руку:

— А я что буду делать?

Все повернулись к ней.

— Ты будешь нашим «ангельским лицом», — без тени сомнения заявил Борис. — Представь: падший ангел, который помогает грешникам списать долги. Это же идеальный пиар!

— Но я ничего не знаю о юриспруденции!

— Никто из нас не знает, — честно признался Василий. — Но мы научимся. Методом тыка. Или пыток. В Аду, наверное, второе популярнее.

Малина вдруг встала, её глаза загорелись азартом.

— Значит, так. Завтра мы вешаем вывеску. Послезавтра ищем первых клиентов. А сейчас… — она потянулась к мешку с душами, — …сейчас я возьму ещё одну душу, потому что мне ОЧЕНЬ нужно расслабиться.

— Опять?! — ахнул Василий.

— Это не для удовольствия! — она возмущенно подняла нос. — Это… бизнес-расходы. Надо же проверять товар на качество.

Борис фыркнул.

— Ну, раз уж мы теперь официально «Адвокаты Дьявола», давайте начнём с защиты нашей первой клиентки — тебя, Малина.

— Ага, — она уже подносила душу к губам. — Сначала защитим меня… а потом и всех остальных грешников.

И, проглотив душу, она с наслаждением откинулась на спинку кресла, в то время как остальные обменивались взглядами.

Они только что открыли первую в Аду фирму по банкротству.

И, возможно, именно они и станут самыми большими грешниками из всех.

Глава 5

Чертог Малины преобразился до неузнаваемости. Горы демонического хлама были аккуратно сложены в углу, пыльные свитки с проклятиями заменены на стопки чистого пергамента, а на входной двери красовалась новая вывеска:

«АДВОКАТЫ ДЬЯВОЛА»

Спишем ваши долги — или сожрём ваших кредиторов!

Борис, восседавший на краю нового секретера, выглядел особенно представительно: черный бантик на хвосте, крошечные круглые очки на носу и даже галстук-бабочка (который, впрочем, он уже успел дважды попытаться снять зубами). Василий сидел в кресле главного адвоката, натянуто выпрямив спину, а рядом, с блокнотом в руках, стояла Серафина — её крылья теперь были аккуратно подвязаны лентой и спрятаны под одеждой, чтобы не мешать во время работы.

Напротив них, в роли первой клиентки, расположилась сама Малина. Она нервно постукивала когтями по подлокотнику, её хвост извивался, как раздраженная змея.

— Ну что, коллеги, — Василий сделал серьезное лицо, хотя в глазах всё ещё читалось легкое недоумение от того, как они вообще дошли до жизни такой, — давайте начнём с главного. Малина, расскажи нам подробнее: где и у кого ты взяла в долг?

Демоница вздохнула и начала загибать пальцы:

— «Последний шанс грешника» — взяла там на новые крылья. «Закат рассвета» — для ремонта чертога. «Кровавый процент» — на вечные проклятия оптом…

Она продолжила перечислять, а лица «адвокатов» постепенно становились всё более ошарашенными.

— …и напоследок «Демон-экспресс» — там был выгодный акционный кредит под «первую душу бесплатно».

Василий, который изначально думал, что имеет дело с одним крупным долгом, медленно опустил голову на стол.

— Ты… ты взяла микрозаймы у СЕМИ разных контор?!

— Ну да, — Малина пожала плечами. — А что? У них были выгодные условия!

— УСЛОВИЯ?! — Василий вскочил, опрокинув стул. — Малина, ты демоница! Ты должна понимать, что в Аду НЕТ выгодных условий!

— Ну, мне казалось…

— Ты вообще смотрела процентные ставки?!

— Я смотрела на красивого демона-консультанта!

Василий замер, потом медленно повернулся к Борису.

— Кот, я сдаюсь. Она безнадёжна.

Борис, не моргнув, спрыгнул со стола и подошёл к Малине.

— Не важно. Нам хватит одного успешно закрытого дела, чтобы заявить о себе. Выбирай — с какого кредитора начнём?

Малина задумалась, потом зловеще ухмыльнулась.

— «Демон-экспресс». Тот самый, с «красивым консультантом».

— Почему именно он? — насторожился Василий.

— Потому что он не только навязал мне ненужный кредит… — её глаза вспыхнули алым, — …но и украл мою любимую заколку для волос.

Серафина, до сих пор молчавшая, вдруг подняла голос.

— Это… личное.

— Ага, — кивнула Малина. — И теперь я хочу его уничтожить.

Борис вздохнул.

— Ну, что ж… Тогда наше первое дело — «Малина против Демон-экспресса».

Василий, всё ещё не верящий в реальность происходящего, поднял с пола опрокинутый стул и сел.

— Ладно. Каков план?

— План прост, — кот оскалился. — Мы идём туда, находим слабые места в их контракте…

— И?

— И разрываем их на части. Буквально.

Малина одобрительно хихикнула.

Серафина вздохнула.

А Василий просто спросил:

— …А страховку от тяжких телесных у нас хоть кто-то оформил?

Тишина.

— Значит, нет, — он потер лицо руками. — Ну что ж… Тогда пошли громить микрофинансы.

И так, первое дело «Адвокатов Дьявола» началось…

Тропа, ведущая к конторе «Демон-экспресс», также петляла между скал, напоминающих застывшие языки пламени. Воздух по-прежнему был густым от серного смога, а под ногами то и дело всё ещё шевелился песок, будто живой. В аду ничего не менялось.

Серафина, нервно поправляя вороник костюма, наконец нарушила молчание:

— А что, если в их контракте не будет лазеек?

Василий, шагавший впереди, не замедлил шаг:

— Тогда мы просто объявим Малину банкротом. Автоматическое списание долгов.

— На словах всё звучит просто, — Малина закатила глаза. — Но кто поверит обычным заявлениям? В Аду бумаги должны гореть, пахнуть серой и желательно кричать при подписании.

Борис, сидя у неё на плече, одобрительно мотнул головой:

— Малина права. Нам нужен документ. Или что-то, что придаст словам «Малина банкрот» вес.

— Если нужен вес… — Василий сжал кулаки, и его демоническая синева на коже на мгновение вспыхнула ярче, — …то вот он.

Малина фыркнула:

— Василий, дорогой, ты едва справился с голодной падшей. Ты не одолеешь даже низшего демона.

— А драться и не обязательно, — он оскалился. — Главное — убедить их, что встреча с моими кулаками означает смерть.

— Блеф? — Малина приподняла подбородок и с хитрым лицом провела ладонью по шее.

— Именно. Мы заложим в аду сами основы понятия банкрот, ведь банки и микрофинансы должны нас бояться, как должники коллекторов.

Малина рассмеялась, но в её смехе слышались нотки одобрения.

В этот момент они вышли на небольшую площадь, где возвышалось здание «Демон-экспресса» — невзрачная постройка из чёрного камня, украшенная вывеской с изображением летящего демона, несущего в лапах мешок с надписью «Кредит за 5 минут!».

У входа их уже ждал тот самый «красивый консультант» — высокий демон с рогами, красиво закрученными в знак вечности, и улыбкой, полной острых зубов.

— Малина! — он распахнул объятия, будто встречал старую подругу. — Как я рад тебя видеть! Пришла, наконец, отдать долг?

— Не совсем, — она сладко улыбнулась. — Я пришла тебя уничтожить.

Демон замер, потом рассмеялся.

— Ох, милая, ты как всегда очаровательна! Но давай без шуток — у тебя просрочка. Тебе хотя бы часть суммы отдать надо, чтобы уменьшить проценты в следующем столетии...

Он не успел закончить.

Василий шагнул вперёд, его глаза внезапно вспыхнули тем самым демоническим огнём, который остался в нём после всех трансформаций.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Она не будет ничего платить, — его голос прозвучал так, будто из глубины преисподней заговорило что-то древнее и куда более страшное, чем местный кредитор. — Потому что Малина…

Он сделал паузу, давая Борису эффектно перепрыгнуть себе на плечо.

— …официально признана банкротом.

Демон-консультант медленно моргнул.

— Чего?

— Банкротом, — повторил Василий, доставая из кармана свиток, который они с Борисом наспех составили по дороге. На нём красовалась огромная печать из воска с прилипшей кошачьей шерстью. — Согласно Адскому Кодексу, раздел 666, пункт 13: «Если должник не в состоянии удовлетворить требования кредиторов, его долги подлежат списанию в обмен на вечные муки». Но! — он ткнул пальцем в демона, — Поскольку Малина уже демоница, муки для неё — это просто выходные. А значит, ты остаёшься ни с чем.

Тишина.

Демон-консультант перевёл взгляд с Василия на Малину, потом на Бориса, потом на Серафину (которая старалась выглядеть максимально устрашающе, но больше напоминала ангела, случайно попавшего на хулиганскую тусовку).

— Это… это же бред! — наконец выдавил он.

— Нет, — внезапно заговорила Малина, подходя ближе. — Это закон. И если ты сомневаешься…

Она положила руку на плечо Василия.

— …то мой адвокат будет вынужден применить «статью 13.1».

— Которая гласит…? — демон нервно облизнулся.

— «Если кредитор сомневается в законности банкротства, он имеет право лично убедиться в силе адвоката должника», — с невозмутимым видом солгал Борис.

Василий поднял кулаки.

— Как оригинально, — демон рассмеялся. — Но в «Демон-экспрессе» мы работаем только с официальными бумагами.

Борис на плече Василия прошептал ему в ухо:

— Вась, пора включать блеф на полную.

Василий кивнул, затем сделал шаг вперёд, его глаза снова вспыхнули неестественным синим светом (спасибо остаткам демонической силы).

— Слушай сюда, «менеджер месяца». Ты думаешь, мы просто так пришли? — его голос стал низким, зловещим, будто доносился из-под земли. — Мы — «Адвокаты Дьявола». И если ты прямо сейчас не разорвёшь контракт с Малиной, то следующий, кто придёт к тебе…

Он наклонился ближе, так что их лица оказались в сантиметре друг от друга.

— …будет сам Асмодей. И он очень не любит, когда его имя используют впустую.

Демон-красавец побледнел (насколько это возможно для существа с янтарной кожей).

— Вы… вы работаете на Асмодея?

— Мы не работаем на него, — Василий оскалился. — Мы работаем вместо него.

Снова тишина.

Потом демон резко развернулся и почти что побежал внутрь конторы, бормоча что-то про новые проблемы, потом про старые, упомянул «проклятые проверки» и «неоплаченные страховки».

Малина, Борис и Серафина уставились на Василия.

— …Василий, — медленно начала Малина.

— Да?

— Ты так отвратительно сыграл роль, что это сработало.

— Я знаю, — он расслабился, и синева на его коже потускнела.

— Но… Асмодей? — Серафина нахмурилась. — Он ведь точно узнает, что мы использовали его имя.

— Ага, — Борис спрыгнул на землю. — Но к тому времени мы уже разберёмся с остальными долгами и сами возьмемся за него.

Дверь конторы распахнулась, и демон-красавец вернулся, держа в руках дымящийся свиток.

— Вот! Контракт аннулирован! Только… только не говорите Асмодею, о том что я сразу не выполнил вашу просьбу, ладно? Мне лишние проблемы ни к чему.

Василий величественно кивнул, взял свиток и отвернулся от консультанта.

— Дело закрыто. Идем дальше

Их первый блеф сработал, но впереди ждали ещё шесть кредиторов… и один очень разъярённый Повелитель Бара.

То, что началось как дерзкий план, быстро превратилось в рутинный адский квест. «Адвокаты Дьявола» методично обходили одну микрофинансовую контору за другой, и каждая встреча была похожа на предыдущую — только уровень скепсиса и агрессии со стороны кредиторов рос с каждым разом.

В «Последнем шансе грешника» их встретил демон с лицом, напоминающим смятый пергамент, и контрактом, настолько безупречным, что даже Борис, изучив его, раздражённо сказал:

— Тут даже запятые прокляты. Ни одной лазейки.

— Значит, план Б, — Василий хлопнул ладонью по столу. — Малина объявляется банкротом. Все долги аннулируются.

Демон-пергамент закатил глаза.

— Банкротство? В Аду? Вы совсем тронулись?

— Асмодей думает иначе, — тут же парировал Василий, делая серьёзное лицо.

Имя сработало, как удар молота по наковальне. Демон побледнел, его пергаментное лицо сморщилось ещё сильнее, и через пять минут контракт Малины был разорван с формулировкой «по обоюдному согласию сторон».

В «Кровавом проценте» их вообще сначала не хотели слушать — толстый демон с рогами, похожими на бутылочные открывашки, просто ржал им в лицо:

— Банкротство? Ха! Да я сам себя в банкроты тогда сразу здесь и запишу!

Но стоило Василию пробормотать: «Жаль, Асмодей так не считает…», как демон тут же схватил свой контракт и съел его, лишь бы они поскорее ушли.

К последней конторе «Закат рассвета» команда подошла уже на автомате.

— Мы здесь, чтобы…

— Да знаю я, знаю! — перебил их демон-администратор, маленький, юркий, с глазами, как у испуганной крысы. — Вот ваш контракт, вот печать о расторжении, только уходите! И передайте Асмодею, что мы ничего против него не имеем!

Когда дверь последней конторы захлопнулась за их спинами, Василий наконец не выдержал:

— Ладно, я понимаю, что Асмодей — влиятельный тип, но почему его имя работает, как магическое заклинание?

Малина, довольная, как кот, съевший канарейку, ухмыльнулась:

— Потому что он не просто «владелец бара». Он один из верховных демонов. У него есть поместье в Первом Круге, тысячи рабов и личная армия грешников.

— А бар?

— Хобби.

Василий задумался, потом понимающе кивнул:

— А, ну тогда логично. У нас в мире людей таксисты так же работают — днём бизнес, вечером руль.

Борис фыркнул:

— Только вот Асмодей, в отличие от таксистов, может стереть тебя в порошок за неправильную сдачу.

— Не напоминай, — вздохнул Василий.

...

Чертог Малины к вечеру того же дня походил не на офис, а скорее укромное место после яростной бандитской разборки. На столе стояли бутылки с чем-то, что светилось в темноте, тарелки с закусками (заказавшая их Малина сказала, что это съедобно, ведь там «просто сильно проклятые оливки»), а сама демоница, развалившись в кресле, поднимала бокал за их первую победу посреди успевшего образоваться беспорядка.

— За «Адвокатов Дьявола»! — провозгласила она.

— За отсутствие долгов! — добавил Василий.

— За мой будущий личный буфет с деликатесами! — мурлыкнул Борис.

Серафина, уже немного освоившаяся, робко подняла свой бокал:

— За то, чтобы Асмодей никогда не узнал, что мы использовали его имя…

Все замолчали.

— …Ладно, за это давайте выпьем в первую очередь, — хохотнул Василий.

Так, их первое дело было успешно закрыто, а где-то в глубинах Ада черти уже шептались о странной команде, которая за один день разорила семь кредитных контор…

Празднование удалось на славу. Пустые бутылки с адским зельем валялись по всему чертогу, Борис мирно посапывал, свернувшись клубком в миске с закусками, а Серафина и Малина, обнявшись, напевали какую-то похабную демоническую песню. Василий полулежал на диване, размышляя о том, как странно устроен Ад — вчера он был душой в мешке, а сегодня уже «успешный адвокат».

И тут — стук в дверь.

Тяжёлый. Нетерпеливый.

— Кто там ещё… — проворчал Василий, с трудом оторвавшись от дивана, и побрёл к выходу.

— Может, клиенты? — прошептала Малина, лениво падая на его место.

Василий даже не спросил, кто там — просто распахнул дверь.

И обомлел.

На пороге стоял Асмодей.

Но не тот величавый, трехглазый владыка, которого они видели в баре. Перед ним был избитый, ободранный подросток с взъерошенными волосами, в порванном плаще и с одним-единственным, налитым кровью глазом. Третий глаз исчез, а вместо могущественной ауры от него веяло отчаянием и дешёвым самогоном.

— Вы… — его голос дрожал от ярости. — Вы… ЧТО ВЫ НАДЕЛАЛИ?!

— Чего? — Василий моргнул, пытаясь собрать пьяные мысли в кучу.

К двери подтянулись остальные.

— Идиоты! — Асмодей ворвался внутрь, хлопнув дверью так, что со стен посыпалась штукатурка. — Как?! Каким образом?! Как вам вообще, нахрен, это в голову пришло?!

Борис проснулся от шума и уставился на него:

— Ты… это… Асмодей?

— БЫЛ! — демон заорал так, что у Серафины дёрнулись крылья. — А теперь я — Асмодей БЕЗ титула, БЕЗ земель и БЕЗ сил! Меня разжаловали до чертенка-подкурсника!

Василий и Борис переглянулись.

— Но… мы всего лишь списали долги Малины. По твоим меркам это же сущий пустяк!

— Пустяк?! — Асмодей схватился за голову. — Пустяк?!

Он глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться, и продолжил уже тише, но с ледяной яростью:

— Может, и был пустяком… если бы не одно «но».

Он повернулся к Малине, его глаз горел, как раскалённый уголь.

— Просто скажи мне, сколько… сколько тысяч лет ты не платила, что там такие проценты?!

Малина замерла. Потом её взгляд стал невинным, как у ангела (что, учитывая её сущность, выглядело подозрительно).

— Ну… — она закрутила прядь волос вокруг пальца. — Парочку?

— СКОЛЬКО?!

— Пятьсот… — она прошептала.

— ПЯТЬСОТ ЛЕТ?!

— …Тысяч.

Чертог погрузился в тишину.

Асмодей просто сел на пол, его лицо стало абсолютно пустым.

— Меня лишили всего. Земель. Титулов. Сил. Оставили только бар. Как «последнее место жительства».

Борис, несмотря на всю серьёзность момента, не удержался:

— Ну, зато теперь твоё дело для души станет главным.

— Даже так, я должен ещё ХУЕВУ ТУЧУ ДУШ ГРЕШНИКОВ ИЗ-ЗА ВАС! — Асмодей снова завопил.

Василий, наконец протрезвевший ровно настолько, чтобы соображать, хлопнул его по плечу.

— Тогда ты пришёл по адресу.

— ЧТО?

— Ты же слышал — мы «Адвокаты Дьявола». — Василий оскалился. — Значит, твоё дело — наше следующее.

Асмодей уставился на него, потом на Малину, потом на Бориса.

— …Вы… вы серьёзно?

— Абсолютно, — кивнул Борис.

— Повесили на меня свои долги, а теперь хотите избавить меня от них?

— Ну… попробуем точно, — Василий задумался. — Для начала скажи — есть демоны покрупнее тебя? Те, чьим именем можно воспользоваться, чтобы отпугнуть тех, кому ты должен?

Асмодей медленно ухмыльнулся.

— Воспользоваться не получиться, а вот договориться вы можете попробовать.

В его глазах снова вспыхнул огонь.

Дело Асмодея было принято в работу.

Глава 6

И снова адская тропа. Ведущая к поместью, куда их повел Асмодей, она была вымощена черными камнями — не просто треснувшими, а разбитыми в хлам, будто поработали кулаки чудовищной силы. Из трещин сочилась густая, тёмная субстанция, похожая на кровь, которая в местах успела засохнуть, но всё ещё пахла горелой плотью и отчаянием. Или это был запах Ада? Кто его знает.

Воздух здесь витал тяжёлый, как непрощённый грех. Он давил на плечи, казалось, лип к коже и шептал что-то невнятное прямо в сознание. Возможно, это были голоса тех, кто до этого пришёл сюда и так и не ушёл.

Василий шагал впереди, напряженный, как струна. Его демоническая сущность, ещё не полностью проснувшаяся, но уже начавшая бунтовать, сжималась внутри него при каждом шаге, словно предупреждая: «Стой. Не иди. Тут смерть». Но Василий шёл. Потому что взялся за это дело, и собирался иди до конца.

Борис, обычно невозмутимый, теперь прижимался к его плечу, шерсть на загривке кота стояла дыбом, усы подрагивали. Всё его кошачье великолепие сейчас, казалось, наполнено какой-то первобытной тревогой, будто он чувствовал каждую каплю боли, пропитавшую дорогу.

И вот Адвокаты дьявола уже стояли у ворот. Массивных, кованых, украшенных шипами, которые, казалось, сделаны из костей пальцев. Ворот настолько высоких, что складывалось впечатление будто они разделяли сам ад на две части и возвышались перед гостями, словно последний рубеж перед безумием.

Но не они заставляли кровь стынуть в жилах.

На перекладине ворот, распятые за руки, висели две женщины. Их тела были искусно изуродованы — не до неузнаваемости, нет. Это было сделано с извращённым вкусом: красота осталась, но её исказили болью. Их длинные волосы, некогда светлые, теперь спутались и пропитались кровью, как будто кто-то специально хотел сохранить образ матери, любимой, святой — и одновременно сделать её символом муки.

Глаза — широко раскрытые, застывшие в вечном страхе, но в них всё ещё читалась боль. Боль, которую нельзя забыть. Боль, которая становится частью тебя, если ты слишком долго смотришь.

А вокруг них, как дымчатые призраки, витали души детей. Маленькие, почти прозрачные, они рыдали беззвучно, их крошечные ручки тянулись к матерям, которых уже нельзя было спасти. И все же они не могли уйти. Скорбь по потере удерживала их здесь, как паутина — мух.

— Что за чертовщина… — прошептал Василий, но его голос сорвался, как будто даже слова отказывались служить ему в этом месте.

Асмодей, стоявший чуть поодаль, смотрел на это без тени эмоций. Его лицо было холоднее зимнего клинка, а взгляд — темнее самой глубокой ямы в преисподней.

— Так демоны любят украшать свои владения, — сказал он сухо, будто рассказывал о дизайне интерьера. — Чистые души, особенно детские, не могут покинуть Ад, если привязаны к чему-то... или к кому-то. Их страдание питает это место. А для владельца — это знак могущества.

Борис медленно провёл лапой по морде, словно пытаясь смыть увиденное.

— Это не просто ужасно. Это… — он замолчал, не находя слов.

— Это Ад, — закончил за него Асмодей. — И то, что вы видели раньше, было лишь его веселой обёрткой. Как рождественский подарок, который взрывается в лицо.

Василий сжал зубы. Внутри все клокотало, но не от страха — от ярости. Гнев, смешанный с чем-то более древним. Жаждой справедливости? Местью?

— Ты привёл нас сюда, зная, что нас ждёт?

Асмодей вздохнул, как человек, которому уже надоели вопросы.

— Демоница, которая владеет этим поместьем, — моя бывшая невеста. Она… должна быть снисходительна ко мне. По крайней мере когда-то была.

— Снисходительна? — Борис язвительно фыркнул, кивая в сторону распятых. — По ним этого не видно.

— По крайней мере, в худшем случае, она точно не убьёт нас сразу, — Асмодей пожал плечами. — Мы успеем придумать, как обернуть ситуацию в свою пользу.

Василий посмотрел на ворота, потом на души детей, потом на Асмодея.

— В худшем случае мы просто уничтожим демоницу.

— О, нет-нет, — Асмодей покачал головой. — Вот тут ты не понимаешь. Люцилла не просто демоница. Она — одна из Владычиц Скорби. Ее сила в страдании других. И если вы попытаетесь играть в героев…

Он не договорил. Ворота с глухим скрежетом начали открываться сами, будто кто-то внутри давно ждал их.

Изнутри потянулся холодный, пропитанный болью ветер. Он пах как старое горе и новые раны.

— …то станете частью ее коллекции.

Тьма за воротами сгущалась, будто живая.

Борис вздохнул, как будто собирался на работу в понедельник утром.

— Ну что, адвокаты… Вперёд, в самое пекло?

Василий сделал шаг.

— Вперёд.

Территория поместья была усеяна тенями, которые шептались, смеялись и плакали, переплетаясь в жутком хороводе. Воздух был густым от запаха ладана и тления, а под ногами хрустели кости, будто гравий.

Малина шла позади всех, её крылья нервно подрагивали, как у мотылька, пытающегося улететь от пламени.

— Зачем нам вообще так рисковать? — спросила она, глядя на спину Асмодея. — Мы могли бы спокойно разбираться с мелкими долгами, не лезть в пасть к таким тварям.

Асмодей не обернулся, но его голос прозвучал четко, как удар клинка:

— Потому что тогда вы ничем не отличались бы от обычных чертей. А мелких чертей сильные демоны давят, даже не замечая. Если хотите осуществить свои планы — вам нужна сила. А сила в Аду приходит только двумя путями: покровительство или победа над врагом.

— И чтобы испытать судьбу, мы сразу полезли к одной из самых опасных Владычиц? — Малина скривила губы, но в её голосе уже не было сарказма, только холодная констатация факта.

Дворец Владычицы Скорби возвышался перед ними — черный, как ночь без звёзд, с башнями, увенчанными остриями, на которых висели окаменевшие в страданиях призраки. Дверь, массивная и покрытая рунами, казалась последним рубежом перед настоящим кошмаром.

Борис остановился и посмотрел на Василия.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— У нас нет четкого плана.

Василий задержал взгляд на двери, потом на своих руках — уже не совсем человеческих, но и не демонических до конца.

— Планы — для тех, кто может позволить себе ждать, — сказал он и толкнул дверь. — Мы же меняем правила.

Дверь со скрипом поддалась, открывая темноту, которая, казалось, ждала их миллионы лет.

И они шагнули внутрь.

Дворец Люциллы был воплощением извращённой эстетики. Стены, выточенные из чёрного обсидиана, отражали свет тысяч блуждающих огней, застывших в воздухе, словно пойманные в ловушку души. Пол, выложенный мозаикой из костей, скрипел под ногами, а с потолка свисали живые люстры – демонические существа с вырванными позвоночниками, из которых лился мертвенный свет.

По мере продвижения вглубь дворца, воздух становился гуще, пропитанный сладковатым запахом разложения и дорогих духов. Вдоль коридоров стояли статуи, застывшие в мучительных позах – некогда живые существа, превращённые в камень собственными страхами.

Кто-то когда-то говорил, что дом — это крепость. Для Люциллы же это галерея ужасов. И они вошли в её экспозицию.

Каждый шаг по коридорам дворца звучал как удар надгробной плиты.

И вот прозвучал радостный голос хозяйки:

—

Асмодей... Как трогательно видеть тебя вновь. И в таком... жалком состоянии.

Голос Люциллы был звонким, как хрустальный бокал, наполненный кровью. Сладострастным, как первый оргазм после вечности одиночества. Он обвил каждого из них, как шёлковая верёвка, которая вот-вот затянется на горле.

Асмодей, стиснув зубы так, что едва не раскрошил эмаль, поднял голову, в его глазе метались молнии, которые даже здесь, в сердце Ада, говорили, что он может быть опасен.

— Люцилла. Где ты? — его голос стал ядовитым.

Ответ пришёл сразу же, как будто она уже ждала этого вопроса веками:

—

Я жду тебя в своем тронном зале, мой павший принц. Вместе с твоими... компаньонами-игрушками.

Слово "игрушками" она произнесла так, будто хотела смаковать каждый слог, будто пробовала его на вкус, прежде чем проглотить.

С каждым шагом внутрь дворца Адвокатов дьявола окружали видения — не просто картины, а плотная, живая реальность, созданная силой Люциллы. Она знала, как играть с разумом. Она была мастером этой игры.

Василий видел себя старым, одиноким, лежащим на полу, забытым всеми, даже самим временем. Его тело было покрыто ранами, а в глазах — только пустота. Никто не пришёл. Даже смерть не взяла его. Просто оставила гнить.

Борис, обычно невозмутимый и дерзкий, оказался заперт в клетке, маленькой и холодной, где его лишили всего — свободы, формы, голоса. Он мяукал, просил, царапал решётку. Но никто не слышал. Он был ничем.

Малина и Серафина тоже столкнулись со своими страхами лицом к лицу: Малина — с собственной беспомощностью, когда её крылья оказались сломаны, а магия — истощена. Серафина — с зеркалом, в котором отражалась женщина, которую она ненавидела больше всех на свете… потому что это была она сама.

Но они шли вперёд.

Не потому что были героями.

А потому что хотели стать сильнее.

И потому что если остановиться — страх станет хозяином их тел.

Тронный зал открылся перед ними во всей своей ужасающей красоте. Огромное пространство, увенчанное куполом, сплетённым из переплетённых тел — живых? Мёртвых? Кто знает. В центре возвышался трон — не из золота, не из алмазов, а из скрученных душ. Они стонали, плакали, просили, но не могли двигаться.

И на нём восседала она — Владычица Скорби Люцилла.

Её красота была противоестественной, как идеал, доведённый до безумия. Длинные серебристые волосы струились по плечам, как жидкий металл, будто она могла ими задушить или искупать в блаженстве. Кожа отливала перламутром, словно у глубоководного существа, которое никогда не видело солнца, но знает, как убить одним легким движением.

Глаза — два бездонных озера расплавленного золота — смотрели на них с холодным интеллектом и безумием, перемешанными в коктейль, от которого хотелось сойти с ума.

— Даже ангелы не сравнились бы с тобой... — невольно вырвалось у Василия.

Малина и Серафина синхронно ткнули его в бок. Точно, как две ведьмы, внезапно объединившиеся против одного общего врага — мужского глупого восхищения.

Лицо Люциллы расплылось в блаженной улыбке. Она медленно скрестила ноги, и тонкая ткань её платья скользнула вниз, обнажая безупречные бедра. Не вызов. Не секс. Это было что-то большее. Это была демонстрация власти. Контроля.

—

"Вы настолько жалкие... что это даже возбуждает меня,"

– её голос дрожал от наслаждения. –

"Особенно ты, Асмодей. Наконец-то ты занял положение, которое заслуживаешь."

Её пальцы впились в подлокотники трона, тело слегка выгнулось. Казалось, она вот-вот достигнет пика наслаждения, просто наблюдая за ними.

Люцилла получала удовольствие от страха, от слабости, от того, как гости пытались сохранять лицо, но чувствовали, как внутри всё трескается.

Она — Владычицей Скорби.

И этот зал — её алтарь.

А они — новое блюдо для жертвоприношения.

И она ждала, когда они попытаются сопротивляться.

Потому что сопротивление делает боль ещё слаще.

И все же Адвокаты дьявола не опустили глаз. Не дрогнули. Не упали на колени. Даже не моргнули. Их лица остались холодными, как лезвия, и такими же острыми.

Битва только начиналась.

И начал её Борис.

Он осмотрел тронный зал — с потолка капала тьма, по стенам стекал страх, а в воздухе плавала магия, будто тяжёлый туман, пропитанный безумием.

— У вас тут слишком душно, — громко чихнул кот, прикрыв нос лапой. — И чересчур много драматизма. — Он ткнул лапой в сторону Люциллы. — Может, перейдём к делу?

Василий кивнул, скрестив руки на груди, его голос был спокойным, но внутри него уже закипала буря.

— Мы пришли, чтобы списать долги Асмодея и объявить его банкротом.

Люцилла закатилась таким звонким смехом, что с потолка посыпались крошечные осколки костей. Каждая из них, падая, шептала имя того, кто когда-то умер здесь.

—

О, милые глупцы!

— Она вытерла слезу, которая тут же испарилась в воздухе, как будто даже слёзы этой женщины были частью какой-то древней магии. —

Я так рада его падению, к которому вы приложили руки, что даже предоставлю вам долгие мучения перед бесславной кончиной.

Адвокаты дьявола синхронно повернулись к Асмодею, как четыре разъярённых судьи, готовых вынести приговор.

— Что ты натворил, раз она тебя так ненавидит? — прошипел Василий, в его голосе звучала сдержанная ярость.

— Не видать нам покровительства, да? — добавила Малина, а её крылья напряглись, как перед ударом.

— Только не говорите, что мы зря рисковали жизнями, — возмутился Борис, его хвост задергался, как метроном в бешеном ритме.

Асмодей почесал затылок, как будто это было подходящее время для задумчивости.

— Ну… возможно, у нас получится все же как-то договориться? Или вернуть мое имущество, что она забрала при расторжении помолвки?

— Имущество? — бросила Малина, сверкая глазами. — У твоей бывшей? Ты и правда жалок.

— Бракоразводные процессы вообще не наша тема, — подметил Василий. — Когда за тобой коллекторы каждый день гоняются не до этого.

Люцилла сладко потянулась, как кошка, готовящаяся к трапезе. Её движения были медленными, завораживающими, словно она знала, что они уже не могут уйти.

—

Покровительства не будет

, — прошептала она. —

Помощи вы не дождётесь. А приняла я вас с такой радостью потому, что…

Её губы растянулись в широкой улыбке, обнажив идеальные клыки.

—

…теперь вы все станете частью моего Закона Греха. Пополните коллекцию в виде новых экспонатов!

В воздухе раздался громкий хлопок, как будто реальность разорвалась пополам. Пространство вокруг них исказилось, будто их окружили тысячи зеркал, отражающих не тела, а души. В каждом отражении — их страхи, слабости, скрытые желания.

— Что за Закон Греха? — насторожился Василий, чувствуя, как его внутренний демон начинает биться внутри, как птица в клетке.

—

Магическое пространство, милый,

— прошептала Люцилла, как будто говорила с ребёнком, который вот-вот заплачет. —

Тысячелетиями я буду наблюдать за вашими муками. Ведь все вы — ничтожества, озабоченные лишь собственным удовольствием. Будь вы другими, то и долгов бы не набрали.

— Эй! — зашипел Борис. — Я кот! У меня вообще не может быть долгов!

— А я ангел! — добавила Серафина, вздёрнув подбородок.

—

Бывший

, — поправила Люцилла с ледяной вежливостью.

Василий вздохнул, как человек, которому уже до смерти надоели демоны, адские игры и бывшая невеста его клиента.

— Ну что, коллеги, похоже, нас только что…

Но он не успел договорить.

Магия Люциллы поглотила их, как волна накрывает песчаный замок — легко, красиво, беспощадно. Пространство рухнуло, и каждый из Адвокатов дьявола почувствовал, как их разрывают на части. Не физически — хуже. Магия Люциллы разрывала их суть, чтобы собрать заново, по своему образцу.

Последнее, что они услышали перед тем, как сознание начало уплывать, был довольный шёпот Люциллы:

—

Приятных мучений, мои дорогие должники…

И мир погас. На короткое время. Чтобы потом возродиться снова, обернувшись во тьму. Глубокой, плотной, как смерть без надежды на воскрешение.

Василий очнулся не в теле, а в воспоминании. Не просто картинке — нет. Это было хуже. Это была его жизнь, вывернутая наизнанку, разложенная по полочкам боли и позора.

Он стоял в серой комнате. Серые стены. Серый потолок. Серое небо за окном. Даже лампочка моргала скукой. Он знал это место. Это был его дом. Его прошлое. Жизнь, от которой он убегал, даже не понимая, что бежит.

Скучная. Пустая. Бессмысленная.

Каждый день был копией предыдущего: работа, еда, телевизор, сон. Никаких целей. Никаких желаний. Просто существование. Он помнил, как разрывался между жизнью, которая его убивала, и страхом перед тем, что может быть хуже. Он не знал, чего хочет. Кем быть. Что изменить. Он просто... существовал.

И теперь эта пустота вернулась, чтобы его сожрать.

Глава 7

Люцилла добавила специй.

И его скучная жизнь превратилась в ад.

Стены сжимались, будто живые.

Кровать прогнулась под ним, как гроб.

В зеркале вместо лица — пустая маска, из глазниц которой сочилась густая, тёмная кровь.

А голоса… голоса шептали, проникая прямо в мозг:

—

Ты никто.

—

Ты ничего не значишь.

—

Даже Ад тебя выплюнул.

—

Ты не герой.

—

Ты даже не демон.

—

Ты просто ошибка.

Каждое слово вонзалось глубже лезвия.

Каждая секунда растягивалась в вечность.

Это были не просто воспоминания.

Это был суд.

Тем временем Асмодей, Малина и Серафима висели в невидимых путах магического пространства, будто трофеи на стене охотника. Их силы медленно вытягивались, словно кто-то наслаждался редким вином, смакуя каждый глоток.

Малина медленно открыла рот, наблюдая за мучениями Василия.

— Чёрт… — её голос дрожал от возбуждения. — Я готова кончить прямо сейчас. Чувствую каждую каплю его страха, каждую дрожь… — Она закусила губу, её пальцы судорожно сжались. — Настолько мокро, что аж противно.

Серафима, обычно холодная и невозмутимая, с отвращением отвела взгляд.

— Ты просто тварь.

— А ты — бывший ангел, — Малина оскалилась. — Значит, тоже опустилась до уровня твари.

В глазах Серафимы вспыхнул бледный свет — последние искры божественности, ещё тлевшие в глубине её падшей души.

— Мы должны ему помочь. Он там один. Если не вмешаемся — он сломается.

Асмодей казался спящим: полуприкрытые глаза, расслабленная поза, ровное дыхание. Но когда он заговорил, его голос был ледяным и чётким:

— Пусть мучается. Возможно твоя бездумная "инвестиция" станет нашим ключом к спасению.

Малина цокнула языком.

— Этого бы не случилось, расскажи ты нам все сразу.

— Может быть.

— Ты… ты вообще понимаешь, что мы хотели тебе помочь?

— Конечно. — Его губы дрогнули в подобии улыбки. — Но в первую очередь вы все равно думали о себе.

Серафима напряглась.

— Ты издеваешься? — её голос дрожал от ярости. — Ты, по сути, заманил нас сюда, обманул, а теперь заявляешь это?

— Именно. — Асмодей едва заметно улыбнулся, и в его глазе вспыхнул холодный блеск. — Боль — отличный инструмент. Иногда для мести. Иногда… для пробуждения силы. Когда человек сталкивается со своим самым страшным кошмаром, он либо ломается… либо становится чем-то большим. А гений умудряется совместить в своем плане и то, и другое.

— Ты хочешь, чтобы его душа разрушилась?! — в голосе Серафимы прозвучало отчаяние.

— Нет. — Демон лениво потянулся, будто обсуждал погоду. — Я хочу, чтобы она переродилась.

— Ты…

— Я демон. — Его улыбка стала шире, обнажая острые клыки. — Этим всё сказано.

Малина захихикала, проводя языком по губам.

— Ох, Серафима… Скоро ты всё поймёшь. В Аду не привязываются. Не дорожат. Здесь только используют или делают ставки. Асмодей сделал свою еще до того, как прийти к нам.

Асмодей вздохнул театрально, скрестив руки на груди.

— Именно, поэтому Василий — единственный, кто может дать Люцилле то, чего она хочет. Даже если вы сейчас этого не понимаете… просто доверьтесь.

...

Внизу, в самом сердце Закона Греха, Василий проваливался в пучину своих страхов.

Он снова и снова переживал моменты, когда хотел сбежать. Исчезнуть.

Он видел, как люди проходят мимо, не замечая его. Как друзья забывают его имя. Как мир продолжает вращаться, даже если он перестаёт дышать.

Он был невидимкой.

Он был пустотой.

Он был забыт.

Но вдруг…

Что-то изменилось.

Он остановился.

Взглянул в зеркало.

Увидел свою боль.

Свой страх.

И вместо того, чтобы сдаться…

Он зарычал.

— Нет.

— Я не хочу быть спасителем.

— И не хочу быть героем.

— Мне плевать на эту серую жизнь.

— Мне просто…

— …просто…

— ПОРА КОРМИТЬ КОТА!

Пространство затрещало.

Суть закона пошла трещинами.

Голоса стихли.

Из самой глубины дворца, Люцилла нахмурилась. Она сидела на троне из стонущих душ, её перламутровая кожа слегка мерцала в свете заполненным болью. Она наблюдала за происходящим сквозь тонкие завесы магического пространства — и впервые за долгие века Ада её бровь приподнялась от удивления.

—

Что… это?

— её шёпот был похож на шорох змеиной чешуи. Пальцы, тонкие и бледные, сжались в воздухе, будто ловя невидимые нити судьбы. —

Он… сопротивляется?

Тишина раскололась — её голос взорвался, наполняя пространство яростью и восторгом:

— Я повидала много душ. Многие кричали. Некоторые умоляли. Один даже пел. Но никто не боролся так, как он.

— Такой жалкий, такой слабый… а всё равно дерётся.

— Какая прелестная человеческая душа.

Она поднялась, и её платье — живое, сотканное из маны — зашевелилось, будто чувствуя и предвкушая чужие страдания.

—

Если ты хочешь победить Закон, человеческая душа… тебе нужно стать больше, чем просто сильной. Тебе нужно стать чем-то другим.

И Закон Греха сжал Василия в своих тисках с новой силой.

Василия снова поглотил кошмар. Не в воспоминаниях, не в страхах — в аду внутри ада .

Пространство вокруг него стало плотным, как кровь. Стены извивались, как внутренности гигантского зверя. Воздух был тяжёлым, пол — скользким от чего-то липкого и горячего. Возможно, это была его собственная боль, вытекающая наружу.

И тогда они появились.

Демоны.

Маленькие, но безумно изощрённые. Каждый — воплощение какой-то одной формы мучений. Один рвал плоть, другой вытягивал мысли, третий заставлял сердце биться так, что оно хотело разорваться.

Они набросились на Василия, как стая голодных крыс на умирающего.

Первым пришёл демон с лезвиями вместо пальцев. Он вспорол ему живот, медленно, аккуратно, следуя каждому нерву. Кровь лилась, но не по каплям — она вырывалась, будто хотела убежать от хозяина.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Затем пришёл душевный терзатель, с лицом, которое постоянно менялось — то мать, то любимая, то сам Василий в старости. Он шептал ему в ухо, что он никому не нужен. Что он никто. Что он всегда будет один.

Третий — разрушитель надежды. Он показывал Василию картины будущего: где его друзья бьют ножом в спину, где его жизнь становится лишь фоном для чужих историй.

Каждый удар, каждый порез, каждый взгляд — это было больше, чем физическая мука. Это была смерть души.

И в самый отчаянный момент, когда он уже готов был сдаться, когда его сознание начало распадаться, как бумага в огне…

Он увидел.

Гаражи. Серое небо. Почувствовал холодный ветер, который пробирал до костей. И посреди всего этого — кот .

Чёрный, с белыми кончиками лап. Сидит, как ни в чём не бывало, на железном ящике. Смотрит прямо на него. Глаза — не кошачьи, а слишком осмысленные. Слишком глубокие.

Василий тогда только вернулся с работы. Пустой. Усталый.

Для него это был обычный день, как тысячи других. Он даже не заметил кота поначалу. Просто шел мимо.

Но тот мяукнул .

Не просто мяукнул. Это был звук, который разрезал тишину его существования. Простой, но важный. Он был живым.

Он протянул руку. Кот подошёл. Лизнул палец. И впервые за долгое время Василий улыбнулся. Без причины. Просто потому, что кто-то выбрал быть рядом.

Потом он взял его домой. Назвал Борисом.

И с того дня его мир стал чуть ярче.

Воспоминание пронзило его, как молния.

Он понял.

Чтобы выжить…

Он должен перестать быть человеком.

Не стать монстром.

А отбросить то, что делает его слабым.

Сомнения.

Беспомощность.

Веру в то, что можно просто «плыть по течению».

Всё это убивало его.

Всё это делало жертвой.

Если он хочет выйти отсюда…

Он должен стать кем-то новым.

Василий закрыл глаза. Почувствовал, как демоны рвут его плоть. Почувствовал, как душа начинает распадаться. Но вместо того, чтобы сопротивляться этому… он принял.

Позволил умереть части своей человечности.

И в момент...

Тишина.

Темнота.

А потом — вспышка.

Не свет.

Не тьма.

Чёрное пламя, рождённое из принятия, боли и потери.

Изнутри его нового тела начали вырываться тени, которые обвили демонов, сдавили их, разорвали на части. Его плоть заживала, но не как раньше — теперь она была другой.

Более плотной.

Более злой.

Более демонической .

Он открыл глаза.

Их цвет изменился.

Они стали черными, как ночь, с красными прожилками, как уголь, который ещё не догорел.

Он проснулся.

В тронном зале Люцилла замерла.

—

Пришел

, — прошептала она. —

Потрясающе...

Её Закон Греха дрожал.

Пространство трещало.

Души на троне завыли от боли.

И в центре всего этого, из вихря тьмы, шагнул Василий .

И это уже был не тот человек, что вошёл сюда.

Он был другим .

Он был тем, кем стал после смерти части своей человечности.

— Я отказался от страха и сомнений, отказался от боли.

— Теперь я действительно —

Адвокат дьявола

.

Василий стоял посреди руин тронного зала, его тело покрывали шрамы, но не от пыток — от перерождения. Его глаза теперь горели красным огнём, а вокруг него клубилась чёрная магия, будто живая тень, следующая за каждым его движением.

Он поднял голову и посмотрел на Люциллу. Его голос был низким, хрипловатым, наполненным силой, которой раньше в нём не было.

— Я пришёл сюда говорить как человек. Был заточен как душа. Теперь же буду действовать, как настоящий адский адвокат на языке, который ты поймёшь.

Он разжал ладони — тени заплясали между пальцами, как живые.

— Сначала, я выбью из тебя всю дурь. Потом освобожу друзей.

Люцилла наблюдала за ним, как хищница за жертвой, которая внезапно научилась кусаться.

Её губы растянулись в опасной улыбке. Она медленно встала с трона, её платье из маны заскользило по полу, как волна, готовая поглотить всё на своём пути.

—

Какой трогательный монолог

, — прошептала она, спускаясь с возвышения. —

Но герои, подобные тебе, быстро заканчивают. Особенно когда полагаются на эмоции после обретения истинной силы.

Василий вскинул руку, и из его ладони вырвался поток чёрного пламени, что прожигал реальность. Он ударил в трон, разнеся его на части, освободив души, которые испустили вздох боли и облегчения одновременно.

Люцилла легко уклонилась, её тело оставило после себя мерцающий след, как капля ртути, бегущая по стеклу. В следующее мгновение она уже была рядом, её ноготь, удлинённый до невероятных размеров, рассёк воздух и едва не вспорол Василию грудь.

Но он не отступил.

Он ответил взмахом своей тени, которая превратилась в клинок, способный ранить даже Владычицу Скорби. Удар пришёлся по её щеке — и из пореза потекла не кровь, а тьма, чистая и прекрасная.

—

Ты смог причинить мне легкую боль

, — усмехнулась Люцилла, прикасаясь к ране. —

Но сможешь ли ты зайти дальше?

Она взмахнула руками, и пространство вокруг них исказилось. Стены начали пульсировать, будто сердце Ада. Из них вырвались цепи, покрытые рунами страдания. Они понеслись к Василию, стремясь сковать его.

Он заревел.

Гнев. Настоящий. Чистый.

Закон Гнева взорвался изнутри — цепи Люциллы расплавились, капая на пол раскалённой смолой.

Их силы были почти равны.

Мир вокруг них рушился.

Купол из переплетённых тел разорвался, осколки костей стали смертельным дождём.

Пол треснул, открыв бездну, из которой вырывались крики забытых душ.

Люцилла замерла перед ним. Её красота была ужасающей: кожа переливалась, как масло на лезвии, волосы стекали, как расплавленное серебро, глаза горели холодным золотом пустоты.

—

Ты думаешь, что стал сильнее, потому что отказался от человечности?

— прошептала она. —

Но ты всего лишь ещё один должник, сосредоточенный на собственном удовольствии. Такие, как ты, никогда не побеждают тех, кто управляет самим страхом и сражается за нечто большее.

Она шагнула к нему.

Ближе.

Ближе.

Её грудь коснулась его. Дыхание обожгло шею.

—

Давай посмотрим, насколько ты теперь действительно испорчен.

Она оттолкнула его, и задвигались так, словно танцевала — смертельно красиво, с каждым движением готовая рассечь его душу. Люцилла скользила, как тень, её удары были быстрыми и точными. Она использовала не только магию, но и своё тело, которое было оружием само по себе.

Сейчас...

Одно прикосновение могло сломать разум.

Одна улыбка — довести до безумия.

И Василий чувствовал...

Чувствовал возбуждение, нарастающее внутри, как волна. Он пытался сдержать его, но чем ближе она становилась, тем больше его сила утекала. Она стремилась по телу, не желая поддаваться магии демоницы, в одно место — вниз, в живот, в пах.

Люцилла остановилась, она заметила это и усмехнулась.

Магические цепи обвили запястья ослабшего Василия, затягиваясь с такой силой, что кости хрустнули. Она прижала его к стене, её губы оказались в миллиметре от его уха.

—

Это конец, мой дорогой адвокат

, — прошептала она. —

Ты слишком долго был человеком… а демоном стал лишь недавно.

Василий закрыл глаза.

— Ты ошиблась в одном, — прошептал он. — Мои долги… не из-за жажды наслаждений. Не из-за гнева. Они из-за любви. Любви к моему коту. К Борису.

— ДА У МЕНЯ ПЕРЕД БОРИСОМ ВСЕМ ДОЛГАМ ДОЛЖИЩЕ!

Цепи лопнули. Тьма вокруг него взорвалась. И он ударил головой прямо в лицо Люциллы.

Их магическая сила вновь столкнулась. Разбивая пол. Разрывая реальность.

Тронный зал рушился.

Василий лежал сверху, его лицо было в крови, но глаза горели.

— Я не герой. Я не демон. Я просто мужик с котом. И не важно как повернётся судьба. Ведь если ты думаешь, что я позволю кому-то сделать с ним то же, что сделали со мной... Ты вообще не понимаешь, что такое любовь.

Люцилла улыбнулась. И рассмеялась.

— …интересно, — прошептала она. — Очень интересно.

Тронный зал рушился. Стены дрожали, потолок трещал, из щелей вырывались крики забытых душ. Воздух был насыщен магией, болью, желанием — и чем-то ещё. Чем-то древним. Чем-то опасным.

Василий прижал Люциллу, его дыхание обжигало.

Она смотрела на него — и улыбалась.

Не ядовито.

Не насмешливо.

Как хищница, наконец нашедшая достойного.

— Давно я так не хотела кем-то… завладеть, — прошептала она, дрожа от предвкушения. — Ты не просто стал сильнее. Ты остался настоящим.

Она приподняла голову и поцеловала его.

Это был не обычный поцелуй. Это была магия. Губы коснулись губ, язык обвил язык, и в этот момент Закон Похоти Василия проснулся, как дикий зверь, которого слишком долго держали на цепи.

Его тело охватила волна жара — не от боли, а от жажды. Он не мог остановиться. Он не хотел. Его пальцы впились в плечи Люциллы, его губы стали жестче, язык проникал глубже.

И тогда он потерял контроль. Руки разорвали тонкую ткань из маны платья, оставив её обнажённой.

— Возьми меня, — прошептала она, запрокинув голову, обнажая шею. — Возьми, если можешь.

Он не колебался.

Разорвав последние лоскуты, он вошёл в неё, глубоко, резко, безжалостно. Она вскрикнула от удовольствия.

Их тела теперь двигались в безумном ритме, будто битва, где победитель получает всё, а проигравший теряет даже свою душу, продолжалась. Каждый движение бедрами становилось ударом магии. Каждый стон — взрывом энергии.

Василий чувствовал, как внутри него растёт волна. Как его сущность, новая демоническая суть, смешивается с маной Люциллы. Он не просто занимался сексом. Он исполнял ритуал.

Люцилла смеялась между стонами. Её ногти впивались в его спину, оставляя полосы, из которых сочилась не кровь, а светящаяся субстанция — чистая магия, вырывающаяся из их соединения.

— Такого давно не было… — простонала она, запрокидывая голову. — Никто ещё не осмеливался взять меня так… как равный!

Она подняла руки, и вокруг них образовались цепи, но не для сковывания — для усиления. Они обвили их тела, передавая импульсы наслаждения, усиливая каждый оргазм, каждое движение, каждую эмоцию.

И тогда...

Произошел мощный выброс энергии.

Не просто магии.

А чего-то большего.

Пространство вокруг взорвалось.

Стены тронного зала разлетелись вдребезги, обнажив бездну за ними. Остатки пола под ними расплавились, превратившись в реку света и тьмы. Из воздуха вырывались вспышки, словно молнии между мирами.

Василий почувствовал, как его сознание... начинает терять себя. Он сливался с ней. Не физически — духовно. Он становился частью её сущности, а она — частью его.

Но он не боялся.

Потому что он выбрал это.

Потому что он понял одну вещь:

Похоть — не слабость.

Похоть — это сила.

Когда последний толчок сотряс их тела, когда их крики слились в один, когда сам Ад замер, чтобы услышать их окончательную капитуляцию перед страстью...

...их тела отбросило друг от друга.

Теперь они лежали на полу, обнажённые, истекающие магией, а не кровью. Их дыхание было тяжёлым, глаза — затуманенными. Но в них горел новый огонь.

Люцилла медленно села, её волосы спутались, кожа блестела от пота и энергии. Она улыбнулась, как будто только что выиграла войну, которую даже не ожидала начать.

— Ты… — прошептала она, — …просто поразителен.

Василий усмехнулся, его голос был хриплым, но уверенным:

— Я всё же Адвокат Дьявола.

— И я ещё не закончил.

Глава 8

Когда-то в далёком прошлом, когда её имя ещё не звучало как предостережение, а было просто именем маленькой девочки, Люцилла сидела в тени отцовской башни. Там, где кожистые драконьи крылья заслоняли окна от света, а воздух пропитывался серой и слезами слуг, она читала — человеческие романы.

Контрабанду. Привезённую из мира живых редкими демонами, умевшими пересекать границу без дозволения. На пожелтевших страницах жили чувства, которых ей никто не обещал: любовь, пожирающая душу, страсть, ради которой ломали судьбы, жертвенность, сравнимая с падением в бездну. Она плакала над историями о героях, бросавших короны к ногам возлюбленных, о безумцах, бросавших вызов самим богам.

Люцилла мечтала.

Мечтала, чтобы кто-то полюбил её так — без остатка.

Чтобы умер за неё.

Или хотя бы выбрал бы её вместо всего мира.

Но Ад не прощал слабостей.

Здесь любовь была уязвимостью.

Честность — ножом в спину.

Её обручили с Асмодеем. Статным, чертовски обаятельным, с глазами, как расплавленное золото. Он — наследник могущественного Дома. Она — последняя кровь древнего клана, всё ещё цеплявшегося за «человеческие иллюзии». Брак по расчету. Её сердце в этом уравнении было лишней переменной.

Сначала она пыталась.

Искала в нём отблеск тех самых книжных героев.

Но Асмодей оказался просто демоном, для которого чувства были игрой в кости. Он посещал других, даже не скрывая, и снисходительно пояснял: «Всего лишь природа, дорогая».

Его слова разорвали её сердце.

Не в первый раз.

Но в последний.

Она убила отца — не в порыве ярости, а с ледяной точностью, когда он попытался уговорить её сохранить союз.

Потом научилась превращать эту ярость в силу.

Расторгла помолвку.

И поклялась на собственной крови, что однажды сотрёт Асмодея в прах.

Время текло, как расплавленное железо.

Люцилла росла в могуществе.

Стала Владычицей Скорби, чьё имя заставляло трепетать даже князей Тьмы.

Но внутри всё так же тлел огонь — не ярости, не ненависти, а жажды.

Она завидовала смертным.

Их лживым клятвам.

Их предательским страстям.

Их мучительной, бессмысленной любви.

Потому что даже боль, рождённая любовью, была живой.

А её мир давно окаменел.

...

Тронного зала больше не существовало.

Лишь обломки, плывущие в пустоте между мирами, да отголоски их криков, въевшиеся в саму ткань реальности.

Василий и Люцилла сталкивались как два урагана, встретившихся в эпицентре бури. Это не был просто секс — это была битва, акт творения и разрушения одновременно.

Первый выброс энергии швырнул их в подземелья дворца — туда, где души узников таяли от страха и тлеющей надежды. Василий придавил Люциллу к стене, её ноги сжались вокруг его талии, а пальцы впились в бёдра, оставляя кровавые следы, исчезающие быстрее, чем успевала зажить сама плоть.

— Ты… слишком многое можешь для человека, — прошептала она, ее голос срывался между стоном и смехом.

— Я давно перестал им быть, — прорычал он, входя в неё ещё глубже, ещё яростнее.

Новый всплеск магии — и они уже на вершине замка, где ветер выл между шпилями, словно предвещая гибель миров. Он опрокинул её на каменные плиты, поглощая ее с такой силой, что звёзды Ада, казалось, погасли на мгновение.

— Почему ты не сдаёшься? — крикнула она, и в её глазах горел вызов.

— Потому что ты ещё не сломана, — ответил он, кусая её шею, где под кожей пульсировала древняя магия.

Ещё один катаклизм — и они в сердце замка, среди прахa забытых писем, где когда-то молились её предки. Теперь здесь горели только они — два тела, два пламени, сплетённые в одно.

Они не говорили о любви.

Они не говорили о будущем.

Они рвали этот миг зубами, будто могли убить им друг друга.

...

Вдалеке, закованные в магические цепи, трое пленников наблюдали за происходящим сквозь дымчатую пелену из боли и усталости.

Малина, прикованная к стене, саркастично склонила голову, глядя, как Василий и Люцилла сливаются в яростном танце среди обломков тронного зала.

— Ну конечно, — фыркнула она. — Один наш адвокат решил всех спасти, но вышли — съемки в адском порно.

Серафима отвернулась, сжав кулаки.

— Это не шутки. Он на грани. Если не остановятся, сожгут друг друга дотла.

Асмодей, закованный между ними, наблюдал с холодным любопытством.

— Нет. Они не теряют себя. Они перерождается.

— О, да, просто восхитительно перерождаются! — язвительно парировала Малина. — Особенно когда его «новая форма» сейчас долбит твою бывшую невесту!

— Знаешь… — Асмодей прикрыл глаза, будто вспоминая что-то давно забытое. — Если бы мне лет сто назад сказали, что мой новый соратник будет трахать мою бывшую невесту на руинах её же трона… я бы, наверное, рассмеялся. А сейчас… просто чувствую себя лишним на этом празднике жизни.

— Может, займёмся чем-нибудь веселым и мы? — Малина игриво подмигнула ему.

— Только через мой труп, — пробормотала Серафима.

— По факту, ты уже успела умереть, — сухо напомнил Асмодей.

— Именно поэтому мне нужен покой, а не групповуха.

Борис, невесть откуда взявшийся рядом, лениво почесал за ухом.

— А я считаю, Васёк — молодец. Команде не помешает немного… разрядки.

— Ты — кот. Ты лишён права голоса, — отрезала Малина.

— Я — кот, который вас всех, между прочим, выручал! — возмутился Борис, важно поднимая усы.

— Ты просто громко мяукал в нужный момент.

— Кстати… — Асмодей лениво потянул цепи. — Где тут у вас этот ваш «адвокатский кодекс»? Или мы теперь должны сидеть и смотреть, как они решают свои «проблемы» без нас?

— Похоже, что да, — Серафима устало закрыла глаза. — Будем ждать, пока они закончат… или пока вселенная не треснет по швам.

— Вот так поворот, — Малина закатила глаза. — Спасителем мира оказался не меч, не магия, а банальная похоть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ничего удивительного, — Асмодей усмехнулся. — В Аду всё всегда сводится к греху.

— Или к коту.

— Или к коту.

...

Василий и Люцилла лежали среди руин, обнажённые, истощённые, их тела были испещрены следами магии и взаимного уничтожения. Воздух трещал от остаточной энергии, как натянутая струна перед разрывом.

Василий закричал первым. Нечеловеческим голосом — будто само право, воплощённое в плоти, торжествовало победу.

Люцилла вскинула голову, её крик разорвал тишину — чистый, пронзительный, как звон разбитого хрусталя.

И тогда мир взорвался.

Чёрная и золотая молнии, сплетаясь, вырвались из их тел, сметая стены, испепеляя заточенные души, разрывая саму ткань Закона Греха Люциллы.

Тюрьма рухнула.

Цепи испарились.

И четыре адвоката, включая кота, грузно свалились в кучу посреди руин.

— Эй, ты мне на хвост наступила! — прошипел Борис.

— Это не я, это Серафима! — отмахнулась Малина.

— Врёшь! Это ты плюхнулась, как мешок с грехами!

— Я?! — Малина фыркнула. — Ты же ангел! Ты должна парить, а не валиться, как кирпич!

— Я падший ангел! — Серафима скрестила руки. — После падения у меня метаболизм нарушился.

— И не только он, — сухо добавил Асмодей, выкарабкиваясь из-под всех.

— Кто-нибудь объяснит, как мы вырвались? — Борис отряхнулся, стряхивая с шерсти крохотные обломки.

Асмодей медленно поднял взгляд на магическую сферу, где два измождённых тела всё ещё парили, обнявшись.

— Похоже, нас освободила критическая масса экстатической энергии.

— То есть, — Малина подняла бровь, — мы спасены, потому что наш коллега хорошо поработал ниже пояса?

— Впервые в истории Ада, — Асмодей кивнул, — секс стал спасительной благодатью.

— Второй, — Борис бодро поднял лапу. — Первый только я застал.

— Прошу, просто забудь — Серафима закрыла лицо руками. — Хотя после увиденного сегодня, я — падший ангел чувствую себя последней девственницей во вселенной.

— Это потому что ты не пробовала магический трах, — Малина игриво толкнула её локтем.

— Просто... не трогай сейчас меня... — отстранилась Серафима.

Василий поднялся с трудом, колени дрожали, но губы растянулись в победной ухмылке. Его тело, иссечённое свежими шрамами, казалось, поглощало окружающий мрак, становясь только крепче. Он протянул руку Люцилле, чьи пальцы сжали его ладонь с неожиданной нежностью.

— Ну что, коллега, — голос его звучал хрипло, но с неприкрытым удовлетворением, — можно сказать, я выиграл дело века.

— Дело? — Люцилла фыркнула, позволяя ему поднять себя. Её ноги подкосились, но она сразу выпрямилась, будто и не было только что смертельной схватки тел и душ. — Это было похоже на апелляцию в Верховном Суде Ада с последующим крахом всей системы.

Её пальцы скользнули по его груди, оставляя за собой мерцающий след, будто раскалённое перо выжигало тайный знак.

— Не ожидала такого финала, — призналась она, и в её глазах впервые за века мелькнуло что-то похожее на уважение. — Но… мне понравилось. Очень.

— Серьёзно? — Василий приподнял бровь.

— Ах, адвокат… — Она провела языком по зубам, будто пробуя на вкус его удивление. — Ты не сломался. Не стал моим рабом. Даже не убежал, как последний трус. Ты выстоял. Ты… дал мне то, чего я не чувствовала веками.

— И что же это?

— Неужели так трудно догадаться? Возможно боль, страх, жажду, даже эту жалкую человеческую страсть.

Василий рассмеялся, и его смех эхом разнёсся по руинам.

— Рад, что смог быть полезен.

Люцилла шагнула ближе. Её дыхание обожгло его кожу, а голос упал до шёпота, который слышали только они двое:

— Если будешь наведываться… сделаю тебя своим личным защитником. Адвокатом при дворе Владычицы Скорби.

— Ты… что, предлагаешь мне работу? Сейчас?

— А ты хотел букет и коробку конфет?

— Ну, предложение работы после того, как мы только что перевернули твой тронный зал… Это даже для меня ново.

Она рассмеялась — звонко, почти по-человечески, — резко притянула его за подбородок и оставила поцелуй на щеке, жгучий, как клеймо.

— Не переживай за поместье. Восстановлю. Может, добавлю бассейн с лавой. Или новую камеру пыток… для вдохновения.

Василий окинул взглядом руины, где ещё тлели остатки их страсти.

— Только предупреждаю: если сделаешь там микрозаймы, я стану твоим самым страшным кошмаром.

— Тогда теперь я знаю, как привлечь твое внимание в крайнем случае.

Их смех смешался воедино, разрывая тишину руин, как когда-то разорвал цепи Закона Греха.

Где-то позади раздались недовольные голоса. Команда адвокатов и кот приближалась. Выглядели они так, будто их только что вывернули наизнанку через магический фильтр.

— Ну что, закончили свои... э-э-э... переговоры? — Малина неловко потерла плечо, бросая на них оценивающий взгляд. — Мы там чуть не умерли от ожидания. И обрушения реальности.

— Зато спаслись благодаря вашему... сексуальному героизму, — Асмодей лениво махнул рукой, но в глазах читалось лёгкое раздражение.

— Говорит демон, которого бросила невеста прямо перед алтарём, — Люцилла ухмыльнулась, наслаждаясь моментом.

— Я не плакал, — Асмодей сделал вид, что поправляет манжет, — Я просто... тестировал, сохранилась ли у меня слезоточивость после того, как ты сожгла половину Ада.

Василий перевёл взгляд на свою команду — измученную, но живую.

— Ну что, коллеги? Какие планы?

Борис важно выпрямился (насколько это возможно для кота), расправив усы:

— Во-первых, нам нужны новые клиенты. Без демонических ловушек. Во-вторых, вернуться в офис. Желательно без внезапных оргий.

— И желательно без секса вообще, — Серафима подняла палец, глядя на всех с выражением "я серьёзно".

— Я против! — возразила Малина.

— Меня вообще в это не вписывайте, — вставил Асмодей.

Василий повернулся к Люцилле, в его взгляде читалось что-то между "прости за этот цирк" и "но мы же договорились".

— Значит, решено. Я теперь твой личный адвокат, буду иногда наведываться.

— Прекрасно, — Люцилла провела пальцем по его плечу, оставляя след, который на мгновение вспыхнул алым. — Жду с нетерпением.

Она сделала шаг назад, и тени начали обволакивать её, как живые.

— Но в следующий раз, дорогой... не забудь быть помягче.

Люцилла исчезла, оставив после себя лишь запах серы и лёгкое чувство неловкости.

Василий вздохнул, оглядывая свою команду.

— Ну что... идём обратно в офис?

— И по пути возьмем новую кофеварку, — пробормотал Борис.

— И никакого секса! — настоятельно добавила Серафима.

— Ну уж нет, — Малина ухмыльнулась, глядя на Василия.

Асмодей только закатил глаз, но улыбнулся.

И так, под аккомпанемент рушащегося Ада, они отправились вперёд — к новым делам, новым проблемами, возможно, новым судебным разбирательствам.

Ад. Пламенное Царство Жадности.

Только один из Семи Князей мог позволить себе дворец, где каждый кирпич — это застывший крик скупца, а золотые стены на самом деле — души, навеки заточенные в металл, обречённые шептать цифры и считать чужие богатства.

Дворец Аварии.

Чёрный мрамор, пропитанный кровью ростовщиков. Драгоценные камни, внутри которых пульсируют сердца тех, кто умер, не поделив наследство. Купола, усыпанные алмазами — слезами скряг, которые в последний момент пожалели даже на собственные похороны. Колонны, выточенные из костей банкиров, осмелившихся обмануть саму Смерть.

И в центре этого кошмара, на троне, сплетённом из векселей, кредитных договоров и завещаний, подписанных в предсмертной агонии, восседал он.

Ариман Златозубый.

Личность Жадности.

Владыка Накопления.

Пожиратель Богатств.

Тот, кто превращает алчность в религию.

Его тело не было огромным — оно было плотным. Плотным от накопленных сокровищ, грехов, обманов. Кожа переливалась, как ртуть в свете адских факелов, глаза пылали, словно слитки золота в горне. Каждое движение — звон монет, каждый вздох — шелест купюр.

Он развалился на троне, одной рукой сжимая бокал, наполненный кровью олигархов (тех, что не смогли откупиться), в другой держа свиток — последний отчёт, который заставил его золотые зрачки сузиться от интереса.

— Ну и дела… — прошипел он, и его голос звучал, как скрип несмазанных шестерней в гигантской денежной машине. — Кто-то… осмелился списать долги?

Тишина.

Даже адские факелы замерли, боясь привлечь его внимание.

И тут…

Двери с грохотом распахнулись.

Дворецкий — высокий, как долговая расписка, одетый в кожу тех, кто не смог вернуть занятое, — влетел в зал, едва не падая ниц.

— Господин Ариман! — он задыхался, словно его душила невидимая петля кредитного договора. — Тревожные вести! По всем уровням Ада разносятся слухи… об адвокатах дьявола! Они… они объявляют должников банкротами!

Ариман медленно поднял голову.

Его взгляд был тяжелее золотого слитка, упавшего на грудь.

Дворецкий затрясся.

— Повтори, — произнёс Князь, и в его голосе зазвенели ледяные монеты. — Кто… осмелился трогать МОИ долги?

Дворецкий глотнул, ощущая, как его горло сжимает невидимая петля долга.

— Они действуют стремительно, господин. Их методы… не просто эффективны. Они переписывают правила. Люцилла… проиграла. Её поместье — руины. Её власть — под вопросом.

Ариман задумчиво постучал золотым когтем по ручке трона, и каждый удар отзывался звоном монет, падающих в бездонный сундук.

— Она всегда была слишком… сентиментальна. Воображала, что можно править, опираясь на боль и слёзы, а не на холодный расчёт.

— Но это ещё не всё, — дворецкий почти шёпотом добавил, словно боялся, что сами стены донесут его слова до нежелательных ушей. — Слухи ходят... они используют Законы Греха… но не подчиняются им. Они… меняют их. Делают так, что долги исчезают, а обязательства рассыпаются в прах. Если это продолжится…

— Система рухнет, — завершил Ариман, и в его глазах вспыхнул огонь, похожий на отблеск плавящегося золота.

Он медленно поднял бокал, залпом осушил его до дна, и алые капли, похожие на расплавленные рубины, остались на его губах.

— Ты говоришь мне… что появился кто-то, кто обесценивает сам грех? Кто делает так, что цена преступления… не влечёт за собой расплаты?

Дворецкий кивнул, не смея вымолвить ни слова.

Ариман встал.

Его тень разрослась, поглощая зал, как чёрный туман, сотканный из сожжённых векселей и растоптанных клятв.

— Я терпеть не могу игроков, которые не понимают, что деньги — это святое. Я ненавижу должников, которые думают, что можно не платить. Но больше всего я презираю тех, кто входит в мой Ад… и пытается диктовать свои правила.

Тишина.

Даже пламя в канделябрах замерло, боясь пошевелиться.

— Эти… адвокаты дьявола, — произнёс он наконец, и каждое слово было похоже на удар молота по наковальне. — Они скоро узнают, что Жадность — это не просто грех.

Он разжал ладонь, и золотые монеты, которые он сжимал в кулаке, рассыпались в прах.

— Это закон. А законы… не прощают тех, кто их нарушает.

Глава 9

Темнота. Густая, как адская смола, она заполнила чертог Малины, вытеснив даже воздух, превратив пространство в душное подобие склепа. Лишь тусклый огонёк свечи в руках Серафимы дрожал, отбрасывая зыбкие, неровные тени на стены, покрытые паутиной трещин. Эти тени шевелились, будто живые, извиваясь и сливаясь с силуэтами тех, кто собрался вокруг центрального объекта внимания — Асмодея, прикованного к стулу.

Веревки, сплетённые из энергии грешных душ (Малина называла это «экологичным решением»), впивались в его плоть, обжигая даже его демоническую кожу. Казалось, сама материя ада сжалась вокруг него, не давая пошевелиться.

— Ну что, «бывший» князь, — голос Малины прозвучал сладко, как яд, капающий на открытую рану. — Похоже, настало время для откровенного разговора.

Василий скрестил руки на груди, его пальцы впились в предплечья, оставляя бледные следы. Глаза, всё ещё отливающие алым после перерождения, сверкали в полумраке, как раскалённые угли. Борис устроился на краю стола, методично себя вылизывая, но его жёлтые, узкие зрачки не отрывались от Асмодея — холодный, расчётливый, будто взгляд хищника, оценивающего добычу.

— Ты нас подставил, — Василий произнёс это тихо, но каждый слог резал, как лезвие. — Мы рисковали душами, а ты... что? Просто решил поразвлечься?

Асмодей вздохнул, как человек, которого поймали на мелкой шалости, а не на грандиозном предательстве.

— Ладно, ладно, — он покачал головой, и в его голосе прозвучала лёгкая, почти неприличная насмешка. — Вы отчасти вы правы.

Тишина. Даже пламя свечи на мгновение замерло, будто затаив дыхание.

— Я прознал о ваших... выходках, — продолжил Асмодей, растягивая слова, будто наслаждаясь моментом, — и решил, что вы можете быть полезны.

— Полезны? — Борис резко перестал вылизываться. Его уши дёрнулись, а хвост замер в неестественной неподвижности. — В чём именно?

Асмодей ухмыльнулся. Его единственный глаз сверкнул, как монета на дне фонтана — маняще, но недосягаемо.

— Я хочу занять место Аримана.

Тишина снова воцарилась в комнате, но теперь она была напряжённой, как тетива лука перед выстрелом. Давление её сжимало виски, заставляя кровь стучать в ушах.

— Аримана? — голос Серафимы дрогнул. — Князя Жадности?

— Именно, — кивнул Асмодей. — Мне нужно было, чтобы Люцилла ненадолго вышла из игры, а вы... обрели силу.

— То есть ты использовал нас как пешек в своей игре? — Василий шагнул вперёд, его тень, искажённая дрожащим светом, накрыла Асмодея, словно предвестник бури. Голос зазвучал глубже, с низким рычанием, будто из самой глубины ада.

— Не пешек, — Асмодей покачал головой, словно поправлял невидимую корону. — Союзников. Просто вы тогда не знали об этом.

Малина рассмеялась — звук был резким, как скрип ножа по стеклу.

— О, как мило! Он называет нас союзниками после того, как чуть не погубил!

— Но вы же выжили, — Асмодей пожал плечами, насколько это позволяли верёвки. — И стали сильнее. Разве не это важно?

Борис спрыгнул со стола и подошёл к Асмодею, его когти цокнули по камню пола. Хвост медленно раскачивался из стороны в сторону, как маятник, отсчитывающий секунды до решения.

— А что мы получим за эту "дружбу"?

Асмодей улыбнулся, обнажив острые клыки.

— Всё просто. Вы меня подставили, я лишился всего. Теперь же помогите мне свергнуть Аримана — и я сделаю вас официальными представителями нового порядка в Аду. Никаких долгов. Никаких коллекторов. Только власть.

Василий, Малина и Серафима переглянулись. В воздухе повисло молчание, прерываемое лишь потрескиванием свечи, будто сама тьма ждала их ответа.

— И как ты планируешь это сделать? — наконец спросил Василий, его голос звучал хрипло, будто сквозь стиснутые зубы.

Асмодей наклонился вперёд, насколько позволяли путы, и прошептал, так тихо, что слова едва долетели до них, обжигая, как угли:

— У меня есть план. Но для этого вам придётся снова рискнуть.

Тень ухмылки скользнула по его лицу, и в этот момент стало ясно — они уже в ловушке. Просто ещё не знают, чьей.

Тишина в чертоге Малины сгустилась после слов Асмодея, став почти осязаемой — тяжёлой, как свинцовые облака перед бурей. Пламя свечи в руках Серафимы дрогнуло, и тени на стенах заколыхались, будто испугавшись произнесённой угрозы.

— Мы работаем с должниками, — Василий медленно разжал скрещённые руки, и его пальцы сжались в кулаки. Голос звучал твёрдо, но в глубине — чуть слышно — дрожала ярость. — А ты — не наш клиент.

— Абсолютно верно, — Малина щелкнула когтями, и её крылья резко дёрнулись, сбросив несколько перьев. Они закружились в воздухе, как пепел. — Мы не обязаны тебе помогать.

— Да и вообще, — Серафима отстраненно посмотрела в сторону, — ты нас подставил. Почему мы должны тебе верить?

Борис, развалившись на столе, лениво поднял лапу:

— Я тоже против. Но только потому, что он не предложил мне ничего вкусного.

Асмодей вздохнул — глубоко, театрально, как человек, который не хотел идти на крайние меры, но теперь вынужден.

— Жаль, — он покачал головой, и в его голосе вдруг появилась фальшивая грусть. — Тогда мне придётся подать официальную жалобу Ариману.

— Жалобу? — Василий резко наклонился вперёд.

— Да. — Губы бывшего князя растянулись в улыбке, и в его единственном глазе вспыхнул холодный, расчётливый блеск. — В которой я расскажу, что душа Василия не пошла на топливо для Порчи Вечности, а была незаконно сохранена. Что Малина укрывает его, обогащаясь за счёт махинаций. Что Серафима находится в Аду без разрешения, нарушая все демонические кодексы. А Борис...

— А Борис что? — кот резко поднял голову, уши встали торчком, хвост дёрнулся.

— Борис... говорит.

— О, ну это вообще тупая предъява, — фыркнул кот, отворачиваясь с презрительным щелчком языка. — Я кот. Коты говорят. Это норма.

— В Аду — нет, — Асмодей усмехнулся, и его голос стал сладким, как яд. — Здесь животные должны быть либо едой, либо духами-слугами. А ты... ты просто ходишь и разговариваешь. Незаконно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Борис задумался. Потом медленно поднял лапы в жесте капитуляции:

— Ладно, это действительно проблема.

Адвокаты переглянулись.

— То есть, если мы откажемся... — Василий произнёс слова медленно, растягивая каждый слог, будто пробуя их на вкус. Его пальцы сжались так, что костяшки побелели. — ...ты нас всех сдашь?

Асмодей лишь приподнял бровь, и этого было достаточно.

— Именно так.

В воздухе повисло молчание, густое, как смрад над серным озером.

— А если согласимся, — наконец спросила Малина, её голос звучал хрипло, будто она с трудом выдавливала слова сквозь стиснутые зубы, — никаких долгов, никаких коллекторов, только влияние.

Асмодей наклонился вперёд, несмотря на веревки, впивающиеся в плоть. Его голос стал низким, обволакивающим:

— Все верно, тогда вы получите не только мою защиту, но и власть.

Малина задумчиво постучала когтем по столу. Звук отдавался эхом, как удары маленького молоточка по крышке гроба.

— Ладно, допустим, мы согласны. Какой у тебя план?

Асмодей ухмыльнулся.

— Сначала вы меня развяжете.

Борис прыгнул со стола и подошёл вплотную, его зрачки сузились в две тонкие чёрные линии.

— Сначала ты скажешь более конкретно, что нам за это будет.

— Кроме того, что вас не растопчут в прах за нарушения?

— Кроме этого.

Асмодей вздохнул, как страховой агент, которому приходится объяснять очевидное.

— Хорошо. В случае успеха я гарантирую вам:

— Василию — официальный статус души, не подлежащей утилизации.

— Малине — неприкосновенность и долю в доходах от новых кредитных схем.

— Серафиме — легализацию в Аду как «особого консультанта».

— А Борису...

Кот насторожился, уши торчком.

— Борису — пожизненный запас демонического тунца.

Борис замер. Его хвост дёрнулся один раз... два... Затем он медленно кивнул:

— Я слушаю.

Василий, Малина и Серафима переглянулись. Тишина в чертоге стала ещё плотнее, как одеяло, наброшенное на голову приговорённого. Свеча в руках Серафимы догорала, последние капли воска стекали по её пальцам, но она не замечала боли.

И тогда Василий медленно покачал головой.

— Нет.

Одно слово. Короткое, как удар ножом.

Асмодей замер. Его ухмылка не исчезла, но застыла, словно вырезанная на маске.

— Что? — Асмодей приподнял бровь, но в его глазах уже мелькнуло понимание.

— Мы отказываемся. — Василий скрестил руки, и в его голосе зазвучала сталь. — Ты хитер, демон. Искушение богатством и властью — это та же ловушка, просто прикрытая бархатом. Если мы пойдём лёгким путём, то снова наступим на те же грабли.

Малина задумчиво кивнула, её крылья медленно расправились:

— Долги, кредиты, обман... Мы только начали исправляться.

Серафима склонила голову:

— А если путь будет трудным... — она подняла глаза, — то хотя бы станет нашим выбором.

Борис одобрительно мотнул головой:

— И тунца мне всё равно дадут. В конце концов.

Асмодей замер. Потом неожиданно рассмеялся — тихо, почти с уважением.

— Вы меня раскусили. — Он наклонился вперёд, признав поражение. — Но даже если вы пойдёте длинным путём... я вас поддержу. Потому что в конечном итоге... вам всё равно придётся столкнуться с Ариманом.

— Почему? — Василий резко нахмурился.

— Потому что... — Асмодей улыбнулся, и в этот момент его голос стал слишком мягким, как шёлк на лезвии. — Ты, дорогой адвокат, сейчас — аномалия.

Тишина.

— Что ты имеешь ввиду?

— Твоя душа после битвы с Люциллой нестабильна. — Он медленно обвёл их взглядом. — Ты стал чем-то новым. Ни человеком, ни демоном, ни духом. И рано или поздно... тебе станет плохо. Очень плохо.

Василий почувствовал, как по спине пробежал холодок.

— Ты врёшь.

— Проверь. — Асмодей пожал плечами, и в его движении была ужасающая уверенность. — Но когда это случится... ты сам придёшь ко мне за помощью. И будешь вынужден довериться.

Борис громко хлопнул лапой по столу:

— Официально назначаю тебя на должность "Сомнительного Союзника с Опасными Знаниями и Скрытыми Мотивами"!

— Это... что-то значит? — Асмодей нахмурился, впервые за весь разговор выглядя искренне озадаченным.

— Это значит, — кот важно поднял нос, — что тебе нельзя верить, тебя нельзя слушать, а корм с твоих рук не брать.

Асмодей вздохнул:

— Ну хоть так.

Василий сжал кулаки. Он не хотел признавать, но слова демона задели его глубже, чем он ожидал. Что, если он прав? Что, если его душа действительно разрушается?

— Ладно, — он резко развернулся к выходу, его тень рванулась вперёд, как предвестник бури. — Мы идём своим путём. А там... посмотрим.

Асмодей лишь ухмыльнулся в ответ, его единственный глаз сверкнул в полумраке:

— Жду с нетерпением.

...

Диалог с Асмодеем закончился, но никто так и не развязал демона. Он остался сидеть в кресле, наблюдая, как команда расходится по своим делам.

— Эй... а как же я? — крикнул он вдогонку, но в его голосе было больше раздражения, чем настоящей тревоги.

— Сиди, подумаешь о вечном, — бросил через плечо Борис, уходя первым с гордо поднятым хвостом.

Серафима лишь покачала головой и скрылась в коридоре. Василий же молча последовал за Малиной, его шаги были тяжёлыми, а взгляд — пристальным, будто он видел сквозь неё.

Она вошла в свою комнату, но не успела закрыть дверь, как он переступил порог.

— Чего тебе? — обернулась она, скрестив руки, но в её голосе уже прокралась лёгкая нотка напряжения.

Василий не ответил. Он медленно приближался, пока Малина не отступила к стене. Его ладони с силой уперлись в поверхность по обе стороны от её головы, отрезая путь к отступлению.

— Что ты собиралась со мной делать? — его голос звучал низко, почти рычаще. — Когда купила мою душу в кулоне?

Малина закатила глаза, но её пальцы слегка сжали собственные локти.

— О, серьёзно? Сейчас?

— Отвечай.

Она вздохнула, будто передёргивая карты в невыгодной игре.

— Ладно. Я хотела инвестировать тебя в Порчу Вечности. Твоя душа была сильной — ты не прошёл через смерть тела, а значит, мог дать много «топлива». Это принесло бы мне кучу обычных душ грешников, чтобы отдать часть долгов.

Василий нахмурился, и в его глазах вспыхнуло что-то опасное.

— Ты очень плохая демоница.

— Спасибо, — ухмыльнулась она, но её улыбка дрогнула, когда он придвинулся ближе.

— И тебя надо наказать.

Его глаза вспыхнули алым. Закон Греха, смешанный с нестабильностью его души, начал брать верх.

— И как будешь наказыва... — протянула Малина, но не успела договорить.

Он схватил её — грубо, без предупреждения — и швырнул на кровать.

Тёмно-красные шторы дрогнули от резкого движения, а где-то за дверью раздался довольный кошачий смешок.

Но внутри комнаты уже не было места для слов, она теперь была наполнена чем-то иным — густым, жарким, пульсирующим. Воздух потяжелел, пропитался запахом кожи, пота и чего-то электрического — как перед грозой.

Звуки.

Они рвались из-за плотных штор, слишком откровенные, слишком громкие, чтобы их можно было назвать приличными. Приглушенные шлепки кожи о кожу, хриплые вздохи, резкие вскрики — все это смешалось в единый, дикий ритм.

Малина была в восторге.

Ее смех — хриплый, задыхающийся — тонул в рычании Василия, когда он перешел от простого наказания к чему-то более агрессивному.

— Да-а-а, вот так!

Ее голос сорвался в стон, когда его пальцы впились в основание ее крыльев — в то самое чувствительное место, где перья срастались с кожей. Боль и удовольствие слились воедино, и она выгнулась, когтями впиваясь в простыни.

Он был грубым.

Резким.

Почти жестоким.

И она обожала каждую секунду.

Его ладонь шлепнула по ее ягодицам — громко, звонко, оставляя алый отпечаток. Она вскрикнула, но тут же засмеялась, ее хвост дернулся, обвивая его бедро.

— Еще!

Василий не заставил себя ждать.

Закон Гнева теперь полностью контролировал его. Его движения были резкими, порывистыми, как будто он хотел не просто обладать ею, а разрушить, поглотить, оставить след.

И она отвечала ему тем же.

Когда ее тело напряглось, приближаясь к кульминации, она впилась когтями в его плечи, оставляя багровые полосы.

— Черт возьми...

Ее голос сорвался, когда волна накрыла ее, тело затряслось, а между бедер брызнула струйка, оставляя мокрый след на простынях.

Василий тяжело дышал, его демоническая сущность постепенно успокаивалась, но в глазах все еще тлел алый огонь.

— Ну что...

Малина лениво потянулась, ее крылья расправились, перья взъерошились.

— Теперь ты доволен?

Он не ответил.

Но ухмылка на его лице говорила сама за себя.

В комнате повисло молчание — тяжелое, наполненное жаром двух тел, слившихся в одном порыве.

Василий сделал шаг назад, собираясь бросить очередную колкость в адрес Малины, как вдруг...

Его зрачки расширились до предела.

Воздух вокруг заколебался, пространство застонало, как перегруженная плотина, не выдерживающая напора. Стены комнаты поплыли, обои начали пузыриться и обугливаться по краям.

— Вась?

Малина резко приподнялась на локтях, ухмылка с ее лица испарилась мгновенно. Ее крылья распахнулись в тревоге, сбивая со столика флаконы духов.

Он попытался опереться о стену — но его рука прошла сквозь камень, будто сквозь дым. Черные трещины — тонкие, как паутина, но стремительно расширяющиеся — поползли по его телу, расходясь от груди к конечностям.

— Черт...

Его голос рассыпался в хриплый выдох.

И он рухнул вперед.

Малина рванулась, едва успевая подхватить его перед самым падением. Его тело было холодным — не просто прохладным, а ледяным, как могильный камень в глухую зимнюю ночь. Из полуоткрытого рта струился черный дым, густой, как чернила, пахнущий серой и горелой плотью.

— БЛЯТЬ!

Ее крик разорвал тишину, сотрясая стены. С потолка посыпалась штукатурка, а зеркало в углу треснуло с жутким звоном.

— БОРИС! СЕРАФИМА! КТО-НИБУДЬ, БЛЯТЬ! МОИ ИНВЕСТИЦИИ УТЕКАЮТ!

Где-то вдалеке загремели шаги — сначала один набор, потом второй, беспорядочный, панический.

Но Малина уже не слышала ничего, кроме звенящей тишины в собственных ушах.

А из трещин на коже Василия начал сочиться черный свет — густой, как нефть, медленно капающий на пол и разъедающий камень с шипением.

Где-то в глубине чертога завыла тревога.

Глава 10

Когда они ввалились обратно в зал, Асмодей восседал на стуле, как король на троне.

Привязанный.

С кубком вина в руках.

Откуда? Лучше не спрашивать.

— О-о-о, — протянул он, сладко причмокнув, — даже не прошло и часа. Новый рекорд по саморазрушению?

Василий, которого Серафима и Малина волокли, как мешок с грехами, еле поднял голову. Его кожа мерцала, словно плохо настроенная иллюзия, а глаза светились то адским пламенем, то человеческой мукой.

— Ты… был прав, — выдавил он. — Я… не в порядке.

— Ну конечно, — Асмодей отхлебнул вина, — ты сейчас — ходячий хаос. Душа, не прошедшая чистилище, нашпигованная демонической силой, да ещё и пропитанная Законами Греха… Ты не человек, не демон — ты ходячая катастрофа.

— Говори яснее, — прошипела Малина, крепче вцепляясь в Василия.

Асмодей вздохнул, как учёный, объясняющий обезьяне квантовую физику.

— Ладно, слушайте.

Он наклонился вперёд (насколько позволяли верёвки), и его голос внезапно приобрёл лекторские нотки:

— Каждый Закон — это отдельная магическая школа, работающая на своём «топливе». Чем больше у демона нужного ресурса — тем мощнее эффект.

— Например? — буркнул Борис, устроившийся у него на коленях.

Демон был связан — поэтому кот решил: почему бы не использовать его как кресло?

— Например, — Асмодей оскалился, — Закон Гнева. Питается яростью, местью, жаждой разрушения. Чем сильнее злишься — тем страшнее бьёшь. Вспомни, как ты, — он кивнул на Василия, — чуть не разнёс пол-Ада в припадке благородного возмущения.

— А Порча Вечности? — спросила Серафима.

— Ах, это уже Закон Упадка — работает на отчаянии, разбитых надеждах, осознании бренности бытия. Чем больше душ вложишь — тем сильнее гниёт реальность.

Василий слабо постучал пальцем по руке Малины:

— И… что теперь со мной?

Асмодей ухмыльнулся.

— А вот в чём прикол, дружок. Ты — как студент-первокурсник, который нахватался терминов из всех лекций, но не понял ни одной. Твоя душа впитывает Законы, но не умеет их удерживать. Они протекают сквозь тебя, как вино через дырявую бочку.

— То есть?

— То есть если не починить — рванёшь. Ослепительно.

Тишина.

— …хорошая новость есть? — спросил Борис.

— Конечно! — Асмодей радостно закивал. — Я знаю, как это исправить.

— И?

— Но сначала вы меня развяжете.

Малина закатила глаза.

— Чёрт возьми… могла бы и сама догадаться до всего.

…

Асмодей щелкнул пальцами — и в мгновение ока его облик преобразился. Костюм сменился строгим серо-лиловым пиджаком, на носу материализовались очки в роговой оправе, а волосы собрались в тугой пучок, из которого выглядывали два миниатюрных рожка. В руке появился увесистый журнал с кровавыми страницами.

Малина, не желая отставать, мгновенно преобразила свой наряд. Её облегающее платье превратилось в безупречный костюм завуча: черный жакет с шипами на плечах, юбка из драконьей кожи и туфли на раскаленных шпильках, оставляющие на полу обугленные следы в виде пентаграмм.

— Восхитительный педагогический образ, — одобрительно кивнул Асмодей, поправляя галстук-удавку, которая периодически шевелилась.

— Спасибо, я вдохновлялась своими последними экзаменационными пытками в университете, — ответила Малина, щелкнув указкой, которая тут же вспыхнула синим адским пламенем, по грубо высеченной из адского базальта «доске».

Перед ними, разместились три «ученика»:

Василий — бледный, полупрозрачный, с выражением лица «я или сейчас умру, или убью всех в этой комнате, включая себя»

Борис — свернувшийся клубком на парте и уже издающий храп, напоминающий мурлыканье демонического кота

Серафима — уставившаяся в окно, где за стеклом грешники в бесконечном цикле перелопачивали раскаленный песок голыми руками.

— Дорогие наши… нерадивые ученики, — Асмодей сладко улыбнулся, обнажая идеальные клыки, — сегодня мы начинаем ваш вводный курс

«АД 101: Основы выживания в Подземных Сферах».

— Основная причина ваших текущих… затруднений, — Малина презрительно обвела их взглядом, — в том, что вы ведёте себя как слепые котята в бронебойном цеху.

— Мне… хуево, — выдавил Василий, потирая виски, где проступали мерцающие трещины. — И я ничего не понимаю.

— Ничего страшного, научим, — Асмодей хлопнул в ладоши, и на каменной доске проступили буквы, сочащиеся свежей кровью.

УРОК 1: ГЕОГРАФИЯ АДА

— Каждый круг Ада — это автономная административно-мучительная единица со своей юрисдикцией, экономикой и правилами игры, — начал он, тыча горящей указкой в схему. — Чем глубже — тем интереснее законы и… неприятнее последствия их нарушения.

На «доске» возникла детализированная схема:

Прихожая (Лимб) — где они сейчас находились. Аналог демонического хостела для новичков, должников и прочих «недосущностей».

Круги (1-7) — градация от «лёгких творческих мучений» до «полного распада квантовой структуры души».

Глубины (8-9) — вотчина Князей Грехов, где правила писались кровью на коже живых существ.

Сердце (10-й круг, он же «Порча Вечности») — место, где стирают даже память о существовании.

— Вы даже не в первом кругу, — фыркнула Малина, поправляя пламенеющую указку. — Вы в предбаннике. В демо-версии. В бесплатной пробной подписке на страдания.

УРОК 2: МАГИЯ ЗАКОНОВ

Асмодей щелкнул пальцами, и в воздухе вспыхнули огненные руны, складываясь в сложную диаграмму.

— Магия в Аду работает на «топливе», — его голос стал низким и размеренным, как чтение приговора. — Каждый Закон черпает силу из определённого греха. Повторюсь, чем больше у демона нужного ресурса (душ грешников) — тем страшнее его мощь.

На «доске» загорелись надписи, напоминающие меню в премиальном ресторане порока:

Закон Гнева — питается яростью, местью, жаждой разрушения

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Закон Похоти — требует желания, страсти, одержимости

Закон Упадка — поглощает отчаяние, потерю, распад

Закон Обмана — растёт на лжи, иллюзиях, предательстве

Закон Гордыни — требует превосходства, тщеславия, самомнения

Закон Зависти — кормится алчностью, ревностью, ненавистью

Закон Лени — черпает силу из апатии, безволия, стагнации

Малина щёлкнула пальцами, и в воздухе вспыхнула иерархия демонов, словно перечень должностей в корпорации зла:

Классификация демонов (от низших к высшим):

Бесы (1-й ранг) — Мелкие пакостники, вроде искусителей-новичков.

Имбы (2-й ранг) — Духи раздора, сеющие мелкие конфликты.

Губители (3-й ранг) — Демоны болезней и несчастных случаев.

Искусители (4-й ранг) — Мастера обмана и манипуляций.

Мучители (5-й ранг) — Специалисты по долгим и изощрённым пыткам.

Владыки (6-й ранг) — Управляют целыми уровнями страданий.

Архидемоны (7-й ранг) — Командуют легионами, приближённые Князей.

Князья Грехов (8-й ранг) — Воплощения смертных пороков.

Верховные Тьмы (9-й ранг) — Те, кто стоит у истока самой Бездны.

— Чем выше ранг, тем больше у демона доступа к Законам, — пояснил Асмодей. — Но и тем больше он зависит от своего «топлива».

— Ты, например, — Малина ткнула указкой в Василия, — впитываешь Законы, как губка, но не умеешь их контролировать. Потому что у тебя нет ранга. Ты — халявщик в платном клубе.

— А если я получу ранг? — хрипло спросил Василий.

Асмодей ухмыльнулся.

— Тогда ты станешь частью системы. Но сначала тебе нужно выбрать, каким грехом ты хочешь питаться…

— Или, — добавила Малина, — взорваться, как переполненный котёл. Оба варианта забавны.

Борис, внезапно проснувшись, зевнул:

— Можно я буду демоном Лени?

— Ты уже им стал, — вздохнула Серафима.

Борис дёрнул лапой, издавая звук, похожий на «мррр-адь!», будто ловил невидимого беса-мыша.

Серафима вздохнула ещё глубже (а это было серьёзное достижение для падшего ангела) и нерешительно подняла руку:

— А… у меня вообще есть эта… «валюта»?

Асмодей закатил глаза так сильно, что они на мгновение показали ему его же собственный мозг, и снисходительно протянул:

— Дорогая, ты буквально ходячий «премиум-аккаунт». Ты могла бы черпать силу из разочарования, гнева на Бога, тоски по потерянному раю… Но нет, ты предпочитаешь сидеть и вздыхать, как школьница, забывшая дома списать домашку.

Василий медленно опустил голову на парту с таким стуком, будто в неё вбили гвоздь.

— Я… всё равно ничего не понял.

Малина провела языком по клыкам, а её указка внезапно превратилась в раскалённый докрасна прут.

— Ничего страшного, — прошипела она, и в её глазах вспыхнули искры. — Практика будет…очень наглядной.

В этот момент Борис перевернулся на спину, обнажив пузо — универсальный знак «я не при делах, но мне комфортно», Серафима инстинктивно прикрыла лицо руками, вспомнив, что значит «интенсивная практика» в Аду, Асмодей достал откуда-то блокнот с надписью «Конспекты пыток» и начал листать с довольным видом, Василий просто застонал, потому что его голова теперь светилась в такт пульсации Закона Гнева.

За окном завыл ветер, принося запах серы и далёкие крики грешников, которые, как оказалось, учились ещё хуже, чем они.

— Начнём? — сладко спросила Малина, и пламя на её указке вспыхнуло ярче.

Василий поднял голову и увидел, что «доска» теперь покрылась надписями «Примеры наказаний за нерадивость» с очень… наглядными иллюстрациями.

— …а можно я просто взорвусь? — тихо спросил он.

— Нет, — хором ответили Асмодей и Малина, а Борис, снова погрузившийся в сон, мотнул головой, будто поддерживая их.

Урок продолжился.

Асмодей постучал обугленной указкой по доске, оставляя дымящиеся следы.

— Итак, подведём итоги, — он кхмкнул, неловко покраснев. — Феномен Василия в том, что его душа научилась всасывать Законы, как губка, прямо из окружающего пространства. Именно поэтому он смог… э-э-э…

— Перетрахать Люциллу в её же тронном зале, — сухо закончила Малина, поправляя очки, которые тут же покрылись трещинами от её сарказма. — И теперь, чтобы его не разорвало на греховные атомы, у нас два варианта:

Найти его оригинальное тело, что займёт столько времени, что Ад успеет замёрзнуть.

Привязать его душу к ещё одной живой душе.

— Сделайте уже что-нибудь, — простонал Василий, сжимая голову, в которую теперь можно было засунуть пальцы на полтора сантиметра.

Малина склонилась над ним, изучая его состояние с видом учёного, рассматривающего особенно любопытный экземпляр плесени.

— Твоя душа и так привязана к Борису, это компенсирует притяжение Чистилища…

— Но? — хрипло спросил он, изо всех сил стараясь не превратиться в полупрозрачное желе.

— Но после прохождения через смерть Чистилище начало тянуть тебя с силой двух голодных бесов на распродаже душ.

В этот момент Серафима вдруг вскочила, хлопнув крыльями так, что Бориса сдуло с парты прямиком в стену.

— Я поняла! — воскликнула она с энтузиазмом, который обычно предвещал либо гениальное решение, либо катастрофический провал.

— Вот и славно, — Малина махнула рукой, словно разрешая подопытному кролику самому выбрать способ приготовления.

Не успел Василий спросить: «Что ты поняла?», как Серафима схватила его за руку и потащила прочь с энергией демона-грузчика.

— Постой! — Асмодей нахмурился. — Ты хотя бы поняла, что нужно…

— Она пока еще ни разу не облажалась, — перебила Малина. — Доверься.

Асмодей открыл рот, но тут из коридора донеслось:

Громкое «А-а-а-а!» Василия

Звук падающего тела

Подозрительное «Чмок»

…и тишина.

— …Надеюсь, она не сделала чего-то идиотского, — пробормотал Асмодей, прислушиваясь.

— Гораздо более идиотского, чем твои обычные планы? — Малина приподняла бровь.

Где-то вдали зазвучали адские фанфары или просто крики грешников. В Аде разница невелика.

Тем временем в дальней комнате…

Серафима швырнула тело Василия на кровать с такой силой, что деревянный каркас треснул. Её крылья распахнулись, отрезая их от внешнего мира тенью, густой, как чернила.

— Ты… что задумала? — Василий хрипло выдохнул, пытаясь приподняться на локтях, но его руки проваливались в матрас, словно сквозь дым.

— То, что должно было случиться ещё в Пустоши, — её голос звучал твёрдо, но в нём дрожали отголоски чего-то древнего — может, стыда, может, решимости.

Она наклонилась, и в её глазах вспыхнул свет — не адский, не человеческий, а тот самый, что когда-то освещал бесконечные залы Рая.

— Ты спас меня тогда. Теперь моя очередь.

Прежде чем он успел моргнуть, её губы коснулись его лба.

Василий ахнул, его тело выгнулось, кожа на мгновение вспыхнула, как пергамент, поднесённый к огню. Где-то в груди что-то щёлкнуло — будто замок, который наконец-то открылся.

Серафима медленно спускалась вниз, оставляя поцелуи, как путевые метки на ключице, месте, где когда-то билось сердце, груди, где теперь пульсировала мутировавшая душа и животе.

Когда она достигла бёдер, её крылья дёрнулись — несмотря на распад, его тело откликалось, как живое. Тёплое. Нуждающееся.

— Ты… — она смущённо отвела взгляд от его возбуждения, — даже сейчас…

Но прикоснуться к нему она не могла. Пальцы проходили сквозь плоть ниже живота, как сквозь туман, оставляя лишь мурашки на своей собственной коже.

Вспышка памяти: Пустошь, её собственная тающая форма, и Василий, впихивающий в неё душу грешника, словно кусок раскалённого угля в снег.

— Так… — прошептала она.

Одним движением она достала из складок платья душу — маленький, пульсирующий шар, завёрнутый в обрывки молитв.

— Открой рот, — приказала она, и он повиновался, ещё не понимая.

Душа скользнула внутрь, и тело Василия вдруг стало плотным, твёрдым, настоящим. Он вскрикнул — не от боли, а от неожиданности, что всё ещё может что-то чувствовать.

— Лучше? — спросила Серафима, уже зная ответ.

Он кивнул, глаза прояснились.

Этого хватило.

Быстро, слишком быстро для ангела, она скинула трусики — чёрные, кружевные, абсурдно элегантные среди этого хаоса — и оседлала его, не дав опомниться.

— Мы… мы же должны… — он попытался запротестовать, но её палец легонько прижал его губы.

— Молчи.

Она начала двигаться — медленно, будто боялась раздавить, но с каждым движением увереннее. Её бёдра прижимались к нему, кожа к коже, дыхание смешивалось, становясь одним.

— Ты такой… тёплый…

— Держись за меня… вот так…

— Чувствуешь? Это я… только я…

Василий застонал, его пальцы впились в её бёдра, оставляя синяки, которые тут же исчезали. Боль отступала, уступая место чему-то простому, почти человеческому.

Где-то за спиной Серафимы её крылья трепетали, расправляясь всё шире, пока не коснулись стен. Они медленно чернели по краям, словно серый картон, подожжённый с углов.

Она наклонилась, прижавшись грудью к его груди, и прошептала прямо в губы:

— Теперь ты мой. Как я — твоя.

И в этот момент что-то щёлкнуло уже в ней самой — будто замок, который она сама не заметила, наконец сломался.

Где-то в коридоре Малина вдруг закашлялась и демонстративно закричала:

— Эй, вы там хоть предохраняйтесь! А то мало ли что у него сейчас вместо спермы!

Но они уже не слышали.

Когда волна наслаждения накрыла их, Серафима прижалась губами к его груди — туда, где должно было биться сердце.

Её крылья сомкнулись вокруг них, создавая кокон из перьев, которые теперь на кончиках почернели, будто обугленные.

— Ох, бля… — Василий схватился за голову, и его голос расслоился на два: человеческий хрип и демонический рёв.

И тогда —

— его душа рассыпалась.

Не как песок.

Не как пепел.

А как древний пергамент, который наконец прочитали до конца.

Серафима застыла, её руки всё ещё сжимали пустое пространство над кроватью, где секунду назад было тело. Её крылья медленно опали, беспомощно шлёпнувшись на простыни.

— …Что?

Тишина.

Не просто отсутствие звука — а всепоглощающая, густая, как вата в ушах утопленника.

Где-то в коридоре скрипнула дверь.

Потом — шаги.

Медленные.

Знающие.

Серафима не обернулась. Она знала, кто это.

За её спиной раздался голос Малины:

— Ну что, ангелочек… Похоже косячить ты умеешь не хуже нас.

И где-то в пустоте между мирами зазвучал смех Асмодея — звонкий, как падающие монеты, и холодный, как пустые сундуки.

Глава 11

В чертоге Малины начала царить неразбериха. Но настоящий хаос был не в зале — он бушевал в головах адвокатов дьявола.

— Вот и всё?! — голос Малины, обычно бархатный и полный ядовитого очарования, теперь резал, как ржавый клинок. Она швырнула кубок об стену, и брызги адского вина — густого, как кровь — оставили на камне дымящиеся рубцы. — Мы теряем мои инвестиции, по факту сидим без дела, а теперь ещё и в полном неведении о том, как все это решить? Какой прок от нашей конторы, скажите мне?!

Серафима сидела, сгорбившись. Её крылья — когда-то белоснежные, сияющие даже в преисподней — теперь походили на опалённые пергаменты. Пепел осыпался с них при каждом вздохе, оседая на пол мертвой пылью.

— Это я... — её голос звучал глухо, будто доносился из глубины ледяной бездны. — Я должна была его удержать. Но я... я всегда всё порчу. Даже когда была ангелом, мне доверяли только самую грязную работу.

Её пальцы сжались в кулаки, когти впились в ладони, но боли она не чувствовала. Только пустоту.

Асмодей, обычно безупречный в каждом жесте, сейчас больше напоминал безумца. Его идеально уложенные волосы торчали в разные стороны, а глаз горел яростью, затмевающей даже адское пламя.

— Мои планы! — он в бешенстве пнул обломок кровати, и та рассыпалась в пыль. — Мои гениальные, безупречные планы! Теперь Люцилла нас возненавидит. Василия нет, а мы сидим тут и ноем, как грешники в очереди на исповедь!

Он рванул воротник рубашки, и пуговицы со звоном отскочили на пол.

И только Борис сохранял спокойствие.

Маленький, мохнатый, с глазами, в которых, казалось, отражались тысячелетние интриги Преисподней, он невозмутимо чуть ли не ежечасно вылизывался, будто мир вокруг не рушился. Потом он медленно поднял взгляд, и в его зрачках мелькнуло что-то... слишком гениальное даже для него.

— Мяу, — произнёс он.

И в этом звуке было больше смысла, чем во всех их криках.

Тишина ударила по чертогу, как внезапный мороз. Даже вечное пламя в жаровнях застыло, не смея шелохнуться. Все резко обернулись к Борису, будто впервые увидели его — этого ленивого, вечно вылизывающегося кота, который обычно лишь дремал в углу, пока они вершили адское правосудие.

— Вы все... истерите зря, — продолжил он, сразу прервавшись на то, чтобы выплюнуть клок шерсти. — Его душа не в Чистилище. Она все еще в Аду.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Малина.

— Потому что я его кот. — Борис зевнул. — А ещё потому, что он и Серафима теперь связаны. Если бы он исчез по-настоящему, она бы это почувствовала. А раз нет...

— Значит, его просто украли, — Малина прикусила губу. — Но кто мог выкрасть душу прямо у нас из-под носа?

Асмодей, до этого яростно шагавший по залу, внезапно замер. Его золотой зрачок сузился в тонкую щёлку, а пальцы непроизвольно сжались, будто уже ощупывали горло невидимого врага.

— На такое способен только один. — Он произнёс имя так тихо, что факелы на мгновение погасли, будто испугались его звучания:

— Марбаэль. Властитель Первого Круга. Тот, кто питается скукой...

Где-то в глубинах чертога что-то зловеще звякнуло — будто цепь, сорвавшаяся с крюка.

— ...Блядь, — прошептала Малина. — Теперь я точно хочу свои деньги за покупку его души назад.

Асмодей скрестил руки на груди, его пальцы нервно постукивали по локтю.

Каждый удар когтя о рукав отмерял такт его ярости — ровные, чёткие, как удары гильотины.

— Если мы сунемся к Марбаэлю напрямую, — прошипел он, — Князь сделает из нас кошельки для своей коллекции. Василий для него теперь просто диковинка — душа, впитавшая Законы без ранга. Идиотский трофей... но чертовски ценный.

Малина щелкнула языком, ловя его мысль быстрее, чем демон-ростовщик успевает сосчитать проценты:

— Значит, нам тоже нужно выкрасть Василия и сделать это так, чтобы Марбаэль не заметил.

— Именно. — Асмодей оскалился, и его улыбка напоминала трещину в зеркале судьбы. — Марбаэль не дурак. Его дворец — это крепость, напичканная ловушками для тех, кто пытается вернуть свои долги. Единственный способ — найти оригинальное тело Василия и провести обратный обряд призыва души.

Серафима подняла голову. В её глазах, потухших, как угли после ливня, мелькнула искра надежды:

— Тогда мы...

— Тогда я, — Асмодей перебил её, раздражённо взмахнув рукой, будто отмахиваясь от назойливой мухи, — буду спонсировать это дурацкое путешествие, потому что все вы, как на подбор, банкроты! Малина, твои долги я лично закрывал. Серафима, вряд ли у тебя есть хоть один проклятый обол в загашнике. А Василий... — он фыркнул, — ну, он сейчас вряд ли может оплатить даже свой похоронный венок. Только у меня еще остались хоть какие-то сбережения.

Тишину нарушил звонкий звук.

Все обернулись.

Борис вытряхнул из-под лапы горсть сушёной рыбки. Чешуйки сверкнули в тусклом свете, как крошечные золотые монеты.

— Вообще-то, я не банкрот, — заявил он, разгрызая хвост с таким аппетитом, будто это была финансовая отчётность самого Асмодея. — У меня есть стратегический запас в шкафу Василия на Земле. Пять килограмм отборной камсы. Можно использовать как валюту.

Малина прищурилась.

— Ты держал еду в шкафу с вещами и документами?

— Это не просто еда, — возмутился Борис, выгибая спину, — это премиум-сорт! Выдержанная в темноте три месяца!

Асмодей закатил глаза так сильно, что они на мгновение показали ему его же собственный мозг.

— Великолепно, — прошипел он. — Кто-то хочет, чтобы наш план держался на кошачьих запасах тухлой рыбы?

Где-то в глубинах Ада, должно быть, хохотал сам Люцифер. Все молчали.

— Прекрасно. — Асмодей сжал виски, будто пытаясь вручную остановить нарастающую мигрень. — Значит, наш план такой: отправляемся на нейтральную зону межмирья, находим тело Василия, желательно целое...

— Берём рыбку. Обязательно камсу, — поправил Борис, вытаскивая из-под лапы ещё один сушёный хвост и разгрызая его с торжествующим видом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— ...Берём камсу, — Асмодей произнёс это так, будто слова были вырваны у него клещами, — и пытаемся призвать душу нашего идиота до того, как Марбаэль поймёт, что держит в руках бомбу. Потому что если Василий взорвётся у него во дворце...

— ...то Первый Круг станет нулевым? — догадалась Малина, её губы растянулись в ухмылке, полной нездорового азарта.

Асмодей мрачно кивнул. В воздухе запахло серой и грядущим апокалипсисом.

Где-то вдали грохнул гром — то ли предзнаменование, то ли Люцилла в ярости швырнула очередную колонну своего разрушенного дворца в какого-то незадачливого подчинённого.

— Ну что, — Малина потянулась, её позвоночник хрустнул, словно кошелёк патологического скряги при внезапной трате. — Кто-нибудь знает, как попасть на нейтральную зону, не проходя через Таможню Грехов?

Все взгляды медленно повернулись к Борису.

Кот сидел, смотрел с видом абсолютного безразличия, но его хвост подёргивался с едва заметной амплитудой — верный признак, что в его пушистой голове зреет нечто либо гениальное, либо катастрофически глупое.

— У меня есть одна идея... — наконец произнёс он, отрывисто облизнув нос. — Но вам не понравится.

...

Руины поместья Люциллы кипели адской активностью.

Черные мраморные глыбы, испещренные древними проклятиями, грешники в оковах таскали под аккомпанемент хруста ломающихся костей. Их стоны, сливаясь в странную рабочую песню, напоминали то ли погребальный плач, то ли хор пьяных демонов.

Люцилла стояла на временном возвышении из черепов, ее платье из теней и расплавленного золота колыхалось в такт движениям рук. Пальцы выписывали в воздухе новые чертежи — башни должны были стать выше, залы — просторнее, а кровати... значительно прочнее.

— Миледи... — Лапулус, ее верный дворецкий с лицом вечного должника перед инквизицией, осторожно кашлянул. — Если позволите спросить... почему вы отпустили того человека?

Люцилла не оторвала взгляда от стройки, где один особенно упрямый грешник как раз пытался сбежать, пока его не остановил кнут надсмотрщика.

— Он мне нравится.

— Но... — Лапулус нервно перебирал когтями, будто считая невидимые монеты. — Он сейчас там, с ними. С падшей. С котом. Они наверняка...

— Занимаются чем-то пошлым? — Люцилла улыбнулась, и в этом выражении было что-то новое — не злорадство, а... терпение хищницы, знающей, что добыча уже в капкане. — Пусть. Я прожила достаточно, чтобы понять: настоящая страсть не терпит клеток.

Она повернулась к нему, и в ее глазах вспыхнул странный огонь — не адское пламя, а что-то куда более опасное.

— Он вернется. Сам. На коленях. И когда это случится... — Ее пальцы сжали воздух в кулак так, что где-то в Преисподней лопнула чья-то аорта. — Я сделаю так, чтобы он забыл даже свое имя.

Где-то внизу грешник уронил балку, и его вопль на мгновение перекрыл даже скрежет ада.

— А пока... — Люцилла провела рукой по воздуху, и стены дворца придвинулись друг к другу с мрачным скрипом, образуя нечто среднее между тронным залом и гигантской кроватью. — Пусть поиграет в любовь. У меня есть время.

Лапулус вздохнул так глубоко, что чуть не вдохнул собственную душу обратно.

Тем временем, на границе поместья...

Трое теней (и один пушистый комок сарказма) крались вдоль свежевозведенной черной стены, чья поверхность переливалась, как застывшая нефть.

— Черт возьми, — прошипела Малина, шаря пальцами по холодному камню, — она что, решила построить здесь чертову крепость?

— Не крепость, — Асмодей прищурился, и его глаза вспыхнули алым — в прожилках мрамора явно читались какие-то руны. — Это же...

— Лабиринт, — закончила за него Серафима, и в ее голосе прозвучало что-то вроде уважения, смешанного с профессиональной деформацией бывшего ангела-стража.

Борис только фыркнул:

— Все эти демоны с их гигантскими... сооружениями.

Где-то впереди раздался скрежет, заставивший содрогнуться даже адский камень — очередная партия грешников тащила огромный блок с высеченными на нем воплями проклятых душ прямо на них.

— Ну что, — Асмодей потянулся к карману, откуда выглядывал сверток, от которого воздух вокруг искривился рыбным маревом, — кто готов к небольшой экскурсии по свежеиспеченном владениям Люциллы?

Стена перед ними вдруг дрогнула — где-то совсем рядом раздался приглушенный взрыв, и камень на мгновение стал прозрачным, как черное стекло.

И тогда...

— БЛЯТЬ, КТО-НИБУДЬ ВИДЕЛ МОЙ МОЛОТОК?! — разнесся по округе голос, от которого даже Борис вздыбил шерсть.

Малина и Асмодей переглянулись. Для всех и без слов было понятно, что стройка получается поистине Адской.

Тень от новых башен Люциллы накрыла команду адвокатов, когда они пробирались через полуразрушенные ворота, чьи железные шипы теперь напоминали кривые зубы древнего чудовища. Внезапно перед ними материализовался Лапулус — его тень сливалась с окружающим мраком, а длинные пальцы, сложенные в молитвенном жесте, выглядели как переплетенные корни ядовитого дерева.

— Какая... неожиданная честь, — прошипел он, обнажая ряд зубов, острых, как невыполненные обещания. Желтые глаза-щелки скользнули по каждому из них, задерживаясь на Борисе чуть дольше. — Владычица будет рада видеть вас. Особенно... после недавних событий.

Малина ехидно поклонилась, её рога блеснули в тусклом свете, как отполированные кинжалы:

— Мы тоже соскучились по её гостеприимству. Особенно по той части, где она грозила вырвать нам кишки через уши.

Лапулус развернулся, и его плащ взметнулся, словно крылья летучей мыши, поймавшей запах крови:

— Следуйте за мной. И... постарайтесь не трогать новые обои.

Он кивнул на стену, где кожа грешников, натянутая как холст, всё ещё пульсировала в такт чьим-то последним судорогам.

Тронный зал ещё не был достроен, но Люцилла уже восседала на временном престоле — десятки грешников, сплетённых в живую архитектуру, замерли в болезненном поклоне, образуя её сиденье. При виде гостей её пальцы впились в подлокотники из человеческих костей, оставляя на них свежие трещины.

— Асмодей, — её голос прозвучал, как скрип ножа по стеклу, — если ты откроешь рот, я прикажу вырвать тебе язык.

Асмодей, уже приготовившийся к пламенной речи, с обидой захлопнул рот.

Борис грациозно вышагнул вперед, его хвост изящной дугой замер в воздухе. В глазах кота светился холодный расчет, а усы подрагивали от скрытого напряжения.

— Тогда позвольте мне, ваша мрачность. Марбаэль, Князь Первого Круга, вероятно, украл Василия. Нам нужно его тело, чтобы вернуть душу. А вам... — кот многозначительно прищурился, — вам нужен живой Василий, не так ли?

Люцилла вскочила, и живые "кирпичи" её трона застонали от внезапного движения. Воздух вокруг заполнился едким запахом серы и чем-то горьким — разбитых надежд, возможно.

— КТО посмел... — её крылья расправились, затмевая свет, — МОЕГО человека... ВЗЯТЬ В КОЛЛЕКЦИЮ?!

Лапулус осторожно коснулся её локтя, его голос прозвучал тихо, но весомо:

— Миледи... Это возможность. Помогите им спасти его... а потом сделайте так, чтобы он сам приполз к вашим ногам.

На лице Люциллы появилось выражение, которого никто прежде не видел — не гнев, не ярость, а... расчёт. Она медленно опустилась обратно на трон, её пальцы начали выбивать ритм на черепе "подлокотника", словно отсчитывая секунды до расплаты.

— Хорошо, — она внезапно улыбнулась, и от этой улыбки у Серафимы задрожали крылья. — Я помогу вам добраться до нейтральной зоны. Но знайте... — её взгляд скользнул по каждому, — сердце Василия — мое.

Малина фыркнула, её глаза сверкнули:

— Ну конечно. Главное, чтобы в "конце концов" он ещё мог ходить.

Люцилла лишь рассмеялась — этот звук напоминал звон разбивающихся зеркал. Она махнула рукой, и перед командой распахнулся портал, сквозь который виднелись знакомые очертания — серые пустоши, тусклые огни и... запах дождя.

Асмодей потер руки, его глаза загорелись азартом:

— Ну что, с адскими песнями в межмирье? И, возможно... к похищению трупа, если вдруг его не продали, из аукционного дома?

Борис первым шагнул в портал, не оборачиваясь:

— Только если по дороге заскочим за моей камсой.

И одна за другой, тени адвокатов — теперь уже с Владычицей Скорби в составе — растворились в мерцающем свете портала.

...

Василий открыл глаза — и сразу понял, что что-то не так.

Он лежал на холодной поверхности, которая казалась одновременно и твердой, и зыбкой, как застывшая ртуть. Пространство вокруг не имело стен, но ощущались его границы — будто заперли внутри гигантского прозрачного куба, где даже воздух был тяжелым и неподвижным.

Пол под ним представлял собой шахматную доску из чёрного мрамора и отполированных костей, а вместо неба...

На него смотрел глаз.

Огромный, золотой, с вертикальным зрачком, заполняющий собой всё «небо» его клетки. Он не моргал, не дрожал — просто наблюдал, и в этом взгляде не было ни злобы, ни любопытства. Только холодное изучение.

— Проснулся.

Голос прокатился не громом, а скорее гулом пустоты, как будто его произнесло само безмолвие. Глаз моргнул — и в следующий момент пространство сжалось. Перед Василием материализовалась фигура.

Незнакомый демон выглядел так, будто его выковали из самого понятия «покой».

Высокий, почти хрупкий на вид в золотых одеждах, которые не шевелились, словно были отлиты из металла. Его лицо — бледное, почти человеческое, но с лёгкой змеиной вытянутостью и совершенно неподвижными чертами.

Вместо волос — тонкие золотые цепи, сплетённые в сложную корону, каждое звено которой было крошечной душой, застывшей с открытым ртом в безмолвном крике.

Его пальцы, длинные и изящные, перебирали чётки из окаменевших сердец, каждое из которых сжималось и разжималось в такт несуществующему сердцебиению.

— Добро пожаловать в мою коллекцию, Василий, — его голос звучал как шёпот, но отдавался в висках гулким эхом, будто раздавался не снаружи, а изнутри черепа. — Я — Марбаэль. Хранитель Безмолвия, Собиратель Остывших Душ.

Он сделал шаг вперёд, и пол под ним не дрогнул — казалось, даже пространство не смело нарушить его бесшумное движение.

— Ты — интересный экземпляр. Душа, впитавшая Законы, но не сломленная ими. Редкость.

Василий попытался пошевелиться — и обнаружил, что не может. Его тело не слушалось, будто закованное в невидимые оковы.

— Не сопротивляйся, — Марбаэль наклонился, и его дыхание не пахло ни серой, ни тленом — только пылью древних библиотек и сухим холодом пустоты. — Здесь время течёт иначе. Здесь... всё остаётся навечно.

Глава 12

Марбаэль провёл рукой по воздуху — его пальцы скользнули бесшумно, будто разрезая саму ткань реальности. Между ними материализовался шахматный стол — доска из чёрного и белого мрамора, испещрённая тончайшими прожилками, напоминавшими кровеносные сосуды. Фигуры стояли безупречно ровно:

Белые — выточенные из пожелтевшей слоновой кости, с едва уловимыми выражениями ужаса на крошечных лицах.

Чёрные — отполированный обсидиан, в котором отражались искажённые гримасы самих игроков.

— Я предлагаю тебе игру, — голос Марбаэля струился, как дым. — Мы будем играть... пока ты не сломаешься. Пока скука не съест тебя изнутри. Пока ты не попросишь меня превратить тебя в ещё один экспонат.

Василий посмотрел на доску, потом на Марбаэля, потом снова на доску. Его пальцы непроизвольно сжались — где-то в глубине сознания всплыло воспоминание: он и Асмодей за похожим столом в баре, ставка — последняя бутылка адского вина...

— А если я откажусь?

Марбаэль не ответил.

Он просто махнул ладонью — и внезапно стены клетки содрогнулись, сжавшись на полметра. Воздух стал гуще, тяжелее. Потом — ещё на полметра. Пространство медленно душило его.

Выбора не было.

— Ладно, — Василий плюхнулся на стул, который вырос у него за спиной с тихим стоном. — Но учти, я играю жёстко.

Марбаэль медленно сел напротив. Его пальцы сомкнулись вокруг первой фигуры — чёрного короля, в глазах которого мелькнула крошечная искра страдания.

— Я рассчитываю именно на это.

Первый ход был за ним.

Фигура пешки скользнула вперёд с тихим скрежетом, будто кость по камню.

Игра началась.

Где-то за пределами клетки, в мире, который теперь казался Василию таким далёким, его друзья уже искали способ его спасти. Малина ругалась с кем-то, Асмодей что-то подсчитывал, Борис выпрашивал камсу...

Но пока...

Пока оставалось только играть.

...

Граница междумирья дышала непостоянством — здесь воздух мерцал, как плохо настроенная голограмма, а тени извивались в странном танце, то отставая от своих хозяев, то опережая их на несколько шагов. Камень под ногами то становился мягким, как песок, то внезапно твердел, заставляя спотыкаться. Именно в этом зыбком пространстве, где даже время текло неровно, располагался знаменитый аукционный дом «Вечность и К°» — массивное сооружение, чьи стены были сложены из застывших моментов, а крышу венчали шпили из окаменевших желаний.

Команда адвокатов продвигалась вперед в сопровождении Люциллы, которая восседала на своем жутком троне из переплетенных тел. Грешники, составлявшие ее «носилки», двигались в превосходной синхронии, их лица застыли в гримасах вечного страдания, но ни один не смел замедлить шаг — кожа на их спинах уже срослась с костями трона, образуя единый организм.

Асмодей шел рядом, скрестив руки на груди. Его обычно безупречный костюм был покрыт пылью междумирья, что явно доставляло ему невыразимые мучения.

— Почему, скажи на милость, мне нельзя вызвать своего адского коня? — проворчал он, спотыкаясь о внезапно появившуюся трещину в реальности. — Мы могли бы уже быть там!

Люцилла даже не удостоила его взглядом.

— Потому что если ты посмеешь проявить хоть каплю своей истинной силы, — ее голос прозвучал мягко, как шелк, обернутый вокруг лезвия, — я разорву тебя на части так искусно, что твои кишки будут плетеным ковром у моего порога. И если хочешь, чтобы я терпела твое присутствие, оставайся таким же жалким и беспомощным, каким выглядишь.

Асмодей закусил губу до крови, но промолчал — его пальцы лишь нервно постукивали по локтю, выбивая яростную барабанную дробь.

Борис, наблюдавший эту сцену с высоты своего кошачьего превосходства, вдруг грациозно подпрыгнул и приземлился прямо на колени к Люцилле, устроившись там, как на троне из подушек. Его хвост довольным крючком обвил ее запястье.

— Предатель! — фыркнула Малина, но в ее глазах мелькнуло неподдельное восхищение такой наглостью.

— Подлиза! — добавила Серафима, хотя в ее голосе слышалась скорее зависть.

К удивлению всех, Владычица Скорби не стала прогонять наглеца. Ее пальцы, обычно готовые разорвать любого на части, нежно провели по его шерсти, и Борис замурлыкал так громко, что где-то вдалеке рухнула нестабильная колонна пространства.

— Кажется, мы на месте, — процедил Асмодей, глядя на массивные врата аукционного дома, украшенные витиеватыми узорами из застывших душ. — Теперь только узнать, где они держат тело нашего идиота или... кто покупатель.

Люцилла наконец подняла взгляд, и в ее глазах вспыхнул тот самый огонь, от которого даже Борис на мгновение перестал мурлыкать.

— О, это будет просто, — прошептала она. — Если станут возмущаться, мы устроим такой переполох, что Марбаэль почует его даже в своем Первом Круге.

За воротами, аукционный дом «Вечность и К°» возвышался перед ними, словно кристаллизовавшийся кошмар. Его фасад, украшенный барельефами стонущих душ, казалось, дышал — каменные лица то вытягивались в беззвучных криках, то сжимались в гримасах отчаяния.

Переступив порог, команда оказалась в зале, где роскошь и пытка слились в извращенном танце. Хрустальные люстры, свисающие на цепях из сплющенных позвонков, ковры, сотканные из спутанных волос проклятых, воздух, пропитанный ароматом дорогих духов и тлеющей плоти.

Малина, посещавшая это место не в первый раз, подошла к администратору — демону в безупречно отутюженном костюме, чье лицо напоминало смятый пергамент.

— Нам нужна информация о недавней покупке, — заявила она, положив на стойку ладонь. Под пальцами зашипела кожа — поверхность оказалась покрыта микроскопическими шипами.

Администратор даже не поднял глаз от пергамента, испещренного кровью вместо чернил:

— Конфиденциальность клиентов — наш главный принцип.

Борис в один прыжок оказался на стойке, устроившись прямо перед носом у демона. Его хвост медленно обвил чернильницу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Посмотри на нас, — сказал кот, указывая лапой на их потрёпанные, но всё ещё формальные костюмы. — Мы адвокаты. И если ты не дашь нам то, что мы хотим… — он сделал паузу, позволяя администратору представить худшее, — мы подадим жалобу. Официально. С печатями. Вот ей, — кот указал на Люциллу, — Владычице Скорби.

Демон побледнел до сероватого оттенка (что для его рода было равносильно обмороку) и заметался, листая книгу записей. Страницы шелестели, как крылья испуганной летучей мыши.

— Покупатель — госпожа Го-ди. Низшая демоница, владелица небольшого поместья на окраине недалеко отсюда. Приобрела лот № 666 вчера на закате.

— Го-ди? — Асмодей приподнял бровь. — Никогда не слышал о такой.

— Она… не из тех, кто любит внимание, — пробормотал администратор, нервно покусывая перо. — Коллекционирует редкие тела. Особенно те, что… выделяются.

Люцилла наконец поднялась с трона. Грешники, державшие её, рухнули на пол, их тела мгновенно превратились в пыль — оказалось, они уже давно были мертвы, держимые лишь силой её воли.

— Тогда нам есть куда идти, — произнесла она, и в её глазах разгорелось пламя, от которого потемнели хрустальные люстры.

Когда же они выходили, Малина заметила, как тени за их спинами вытянулись неестественно длинно — будто сам аукционный дом не хотел их отпускать.

…

Шахматная доска между Василием и Марбаэлем мерцала в призрачном свете вечной клетки, её поверхность то отражала звёзды, то поглощала свет полностью. Фигуры стояли нетронутыми уже несколько ходов — если это, конечно, можно было назвать ходами.

— Ты… ты действительно так играешь? — Марбаэль приподнял тонкую бровь, его золотые зрачки сузились от недоумения. Фигуры на доске пошевелились, будто тоже недоумевали.

Василий почесал затылок и передвинул пешку… прямо под удар ферзя. Фигура противника с гулким звоном разбила её в пыль.

Марбаэль рассмеялся. Это был странный звук — сухой, как шелест пергамента, но искренний. Его цепи-волны звякнули в такт.

— Я думал, ты хотя бы знаешь правила!

— Ну, я вроде знаю, — пробормотал Василий, — но, может, у вас тут другие?

Прошло время. (Хотя как его измерить в месте, где его нет?)

Василий сделал ещё один ход — конём по кривой траектории, поставив его так, что тот тут же был сбит слоном. Обсидиановая фигура взвыла, растворяясь в дыму.

Марбаэль перестал смеяться.

— Ты... делаешь это нарочно?

— Нет?

Василий моргнул, затем передвинул ладью... в никуда. Просто потому что. Фигура жалобно запищала, зависнув в пустоте.

Марбаэль медленно положил лицо в ладони.

Его корона из душ заскулила в унисон.

Прошло ещё больше времени. (Возможно, века. Возможно, мгновение.)

Василий зевнул, потянулся и не глядя ткнул пальцем в случайную фигуру.

Пешка упала со звоном, покатившись под стол.

— Ой.

Марбаэль сидел совершенно неподвижно.

Его пальцы впились в подлокотники так, что кости затрещали, а в трещинах показалась кровь.

— Ты... — его голос дрогнул, — ты идиот.

— Прости, — Василий виновато поднял руки, но в этот момент чихнул — и рука со всего размаха смахнула половину фигур с доски.

Тишина. (Та самая, что Марбаэль так любил — но теперь она звучала по-другому.)

Потом — грохот.

Марбаэль вскочил, опрокинув стол. Его золотые цепи взметнулись, как разъярённые змеи. Он схватил, вазу с вечным пламенем и швырнул, подсвечник из спрессованных грехов разнёс вдребезги первым ударом, саму шахматную доску — расколол пополам вторым.

Василий сидел и наблюдал, не моргая. Осколки летели мимо него, не задевая.

Когда Марбаэль закончил, его дыхание было учащённым, а лицо — впервые за века — выражало что-то кроме холодного равнодушия.

Он обернулся к Василию.

— Хорошо, — прошипел он. — Допустим, шахматы — не твоё. В чём ты тогда хорош?

Василий задумался.

— Ну... я умею пить.

Марбаэль замер.

— ...Что?

— Ну знаешь, — Василий пожал плечами, — алкоголь. Пиво, водка, ну... всё такое.

Марбаэль продолжал смотреть на него, словно ожидая, что это шутка.

Но Василий не смеялся.

— Ты... предлагаешь нам... устроить соревнование по выпивке?

— Ну, если шахматы не катят...

Марбаэль медленно опустился обратно в кресло. Его пальцы постукивали по подлокотнику — уже не в гневе, а в... любопытстве?

— ...Хорошо.

Он щёлкнул пальцами — и:

Шахматный стол исчез. Появился дубовый стол, покрытый шрамами от стаканов. Бутылки материализовались из воздуха: Адский абсент с плавающими глазными яблоками, водка "Чистилище", мерцающая как северное сияние, виски "Последний вздох грешника".

— Но предупреждаю, — Марбаэль налил себе первый бокал, — я не проигрываю.

Василий ухмыльнулся.

— Ну, это мы ещё посмотрим.

И где-то в глубинах Преисподней, Люцилла внезапно почувствовала странное беспокойство.

...

Темные шпили поместья Го-ди впивались в кровавое небо Первого круга, словно гнилые клыки древнего чудовища. Команда адвокатов замерла перед черными воротами, чьи барельефы из сплетенных тел шевелились при их приближении, издавая влажные хлюпающие звуки.

— Какой... уютный домик, — процедила Малина, первой переступая через порог, где вместо ковра лежала пульсирующая кожаная мембрана. При каждом шаге поверхность под ногами сжималась, как гигантская грудная клетка, и где-то в глубине дома раздавался глухой стон.

Внутри их встретила жуткая симфония плоти:

Бесконечные анфилады залов, заполненные человеческими телами — все идеальных пропорций, все застывшие в неестественных позах. Кожа, излучающая тепло жизни, но лишенная малейшего признака сознания. Тишина, нарушаемая лишь редкими щелчками суставов, когда экспонаты автоматически меняли позы

— Это... целая фабрика, — прошептала Серафима, проводя пальцами по руке ближайшего "экспоната". Ее крылья сложились за спиной — ангельская природа содрогалась от этого кощунства против жизни.

Борис прыгнул на плечо Асмодея, его шерсть стояла дыбом:

— Интересно, она их всех сама... использовала? Это же физически невозможно!

— Для демоницы ее уровня — более чем возможно, — хрипло ответил Асмодей, осторожно обходя ряд мускулистых тел, чьи лица были застыли в одинаковых гримасах искусственного экстаза. Его пальцы нервно перебирали край плаща — даже для него это было слишком.

Они продвигались по коридору из плоти, где тела стояли ровными рядами, образуя живую дорогу. Чем дальше — тем более извращенными становились позы:

Ряд на коленях с неестественно вывернутыми шеями

Группа в пирамиде из переплетенных конечностей

Одиночные экземпляры, застывшие в позах, нарушающих все законы анатомии

Наконец они достигли массивных дверей — сплетенных из бедренных костей и ребер, скрепленных сухожилиями. Из-за них доносились приглушенные стоны и звуки капающей жидкости.

Люцилла не стала стучать. Ее рука врезалась в створки с такой силой, что костяные панели разлетелись на осколки, открыв взору...

Комнату Го-ди. Она оказалась круглым залом с куполом из сплетенных конечностей. В центре на ложе из живых рук возлежала сама хозяйка — чудовищное воплощение похоти.

Ее тело постоянно меняло форму: то пухлое, то худое, то мускулистое, но всегда неестественно идеальное, как кукла из воска. Вместо волос — живые змеи, которые лизали ее плечи длинными раздвоенными языками. Глаза были полностью черные, без зрачков, но с мерцающими в глубине крошечными огоньками, как звезды в бездне. Рот, казалось, слишком широкий, с рядами игольчатых зубов, которые обнажались в вечной голодной ухмылке. Кожа переливалась всеми оттенками плоти — от мертвенно-бледного до чернильно-черного

Перед ней на коленях стояло одно из бездушных тел, механически двигаясь, в то время как Го-ди скучающе наблюдала за его бесплодными попытками доставить ей удовольствие.

Когда дверь распахнулась, все адвокаты инстинктивно выстроились в боевую стойку. Даже Люцилла, повидавшая многое, слегка растерялась.

Го-ди медленно повернула голову на 180 градусов. Ее змеи зашипели в унисон.

— О... гости, — ее голос звучал как скрип кожи по мокрому мрамору. — Какова цель визита?

Люцилла сделала шаг вперед, ее крылья расправились, заполняя пространство комнаты.

— Мы не будем тратить время на церемонии, — ее голос прокатился, как холодный ветер, заставляя змей Го-ди съежиться. — Ты узнаешь знаешь, кто мы?

Асмодей, стоявший чуть позади, лишь ухмыльнулся, но в его глазах вспыхнуло предупреждение.

Го-ди замерла, затем резким движением руки распустила все тела вокруг. Они рухнули на пол, как марионетки с обрезанными нитями. Сама демоница опустилась на колени, ее змеиные волосы прижались к голове.

— Я... не ожидала такого визита, — прошипела она. — Мои владения — ваши.

— Нам не нужны твои владения, — Люцилла склонила голову. — Но если кто-то узнает, что мы были здесь...

— Никто не узнает, — Го-ди поспешно кивнула. — Я храню множество секретов. Ваш — станет еще одним.

Малина переступила с ноги на ногу, нетерпеливо оглядывая комнату.

— Прекрасно. Тогда к делу. Мы ищем одно конкретное тело. Недавно купленное.

Го-ди медленно подняла голову, ее черные глаза сузились.

— У меня... много тел. Но если вам нужно одно — берите любое.

Борис прыгнул вперед, его хвост нервно подергивался.

— Нам нужно тело Василия! Ты купила его на аукционе!

Го-ди задумалась на мгновение, затем махнула рукой.

— Осмотрите коллекцию. Если оно здесь — забирайте.

Команда разбрелась по залам.

Борис нырнул в первый же коридор, но через минуту вернулся с разочарованным видом.

— Там только коты. Огромные, лысые, с человеческими руками... но коты.

Малина, осматривавшая другой ряд, сжала кулаки.

— Черт возьми, они все на одно лицо! Как мы должны его найти?

Асмодей, проходя мимо десятков одинаково мускулистых мужских тел, вздохнул.

— Я начинаю думать, что либо у этой Го-ди... очень специфический вкус, либо мы все просто не способны различать людей по внешности.

Люцилла, стоявшая в центре зала, ревностно разминала шею.

— Серафима. Ты должна почувствовать его. Я так понимаю, вы связаны... ненадолго.

Серафима закрыла глаза, ее крылья дрогнули. Она медленно прошла между рядами тел, касаясь их кончиками пальцев... но затем остановилась.

— Я... не могу.

Все повернулись к ней.

— Что? — Малина чуть не подпрыгнула.

— Они все... пустые. Без душ. Я не чувствую разницы.

Тишина повисла тяжелым покрывалом.

Где-то в глубине поместья скрипнула дверь.

Борис насторожил уши.

— Значит... мы в тупике?

Люцилла медленно повернулась к Го-ди, которая все еще стояла на коленях.

— Нет. Значит, она что-то скрывает.

Ее пальцы сжались в кулак, и тени вокруг зашевелились, как живые.

Го-ди резко подняла голову, ее змеи зашипели.

— Я... может быть, забыла об одном месте.

— Покажи, — просто сказала Люцилла.

И Го-ди, поникнув, повела их вглубь особняка.

Глава 13

Го-ди нервно перебирала пальцами, её змеиные волосы извивались в тревожном танце. Каждая змея с крошечным человеческим лицом отражала её внутреннюю панику.

— Есть... одно особенное тело, — прошипела она, избегая встретиться взглядом с Люциллой. — Совершенное создание с... э-э... усиленными возможностями для моего... удовлетворения.

Малина скривилась, её нос сморщился, будто она учуяла тухлую рыбу.

— Нам это неинтересно.

— Абсолютно, — добавил Асмодей, уже поворачиваясь к выходу с выражением крайнего отвращения.

Но тут Борис резко вскочил перед ними, его хвост вздыбился, а уши настороженно подёргивались.

— Стоп. Вы все это не замечаете? — он оглядел команду круглыми глазами, в которых читалось чистейшее разочарование. — Мы — демоны, ангел и кот. Мы врываемся в чужое поместье, и что делаем? Вежливо просим показать нам тело! Где угрозы? Где пытки? Где классический адский бардак?!

Наступила тишина. Даже змеи Го-ди на мгновение замерли.

Асмодей застыл, его брови медленно поползли вверх.

— Кот... чёрт возьми, ты прав.

Люцилла повернулась к Го-ди, и в её глазах вспыхнуло холодное понимание.

— Зачем искать одно тело, если можно забрать все?

Го-ди резко выпрямилась, её змеи зашипели в унисон, но теперь в их голосе слышался страх.

— Нет! Это моя коллекция! Я годами...

— Тише, — Люцилла подняла руку, и тени вокруг сомкнулись, как капкан, сжимая демоницу в невидимых тисках. — Ты получишь компенсацию. Мои чертята принесут тебе... что-нибудь. — Она махнула рукой, будто отмахиваясь от назойливой мухи. — Асмодей, позаботься об этом.

Асмодей наклонился к Борису, его голос прозвучал недовольным шёпотом:

— Гениально. Теперь мне придётся тратить свои сбережения.

Борис самодовольно выгнул спину, его хвост вилял с явным удовольствием.

Люцилла тем временем подняла руки, и пространство вокруг затрепетало. Закон Греха сомкнулся над поместьем, запечатывая все тела в мгновенном безмолвии. Стены задрожали, а купол из конечностей распался на части, превращаясь в пыль.

— Готово, — сказала она, опуская руки. — Теперь они наши.

Малина потянулась и зевнула:

— Ну что, возвращаемся в офис? Или будем таскать эту гору мяса по всему аду, в надежде, что одно из тел притянет нужную нам душу?

— Офис, — хором ответили остальные.

Го-ди осталась стоять среди опустевших залов, её змеи бессильно свисали, а глаза сверкали яростью.

— Вы ещё пожалеете... — её шёпот растворился в воздухе, но команда уже выходила за ворота, даже не оглянувшись.

Борис прыгнул на плечо Асмодея, мурлыча:

— А компенсацию ей всё-таки ты точно пришлешь?

— Конечно, — Асмодей ухмыльнулся. — Я же демон, а не монстр. Думаю, парочки "особо озабоченных" грешников хватит.

...

Магический алкоголь лился рекой. Сотни бутылок с мерцающими жидкостями выстроились перед Василием и Марбаэлем, но...

— Бляяя... — Василий пошатнулся уже после второй стопки, его лицо стало алым, как адское солнце, а глаза беспомощно закатились. — Эт чё за... гадость?

Марбаэль наблюдал за ним с нарастающим раздражением. Его пальцы, обычно безупречно спокойные, дрожали на краю бокала.

— Ты... не можешь быть пьяным. Души не пьянеют.

— А я вот щяс... ик... пьяненький! — Василий торжествующе поднял дрожащий палец, тут же уронил его себе на нос и захихикал, как школьник на уроке алхимии.

Терпение Князя лопнуло.

— ЭТО НЕВОЗМОЖНО! — его голос сотряс стены тюрьмы, золотые цепи на его одежде зазвенели, как разъярённые змеи. Он вскочил, опрокинув стол, и бутылки с адским нектаром разбились о пол, заполняя воздух удушливыми парами.

— Ты... ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ЗАСКУЧАТЬ! ТЫ НЕ МОЖЕШЬ НЕНАПИВАТЬСЯ! ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ДАЖЕ НОРМАЛЬНО ИГРАТЬ В ШАХМАТЫ!

Василий, полулёжа на полу, слабо махнул рукой:

— Ну, в шаматы... я просто хорошо плох...

Марбаэль сжал кулаки, его совершенное лицо исказила ярость — впервые за тысячелетия.

— Довольно! — он резко развернулся, его плащ взметнулся, как крылья коршуна. — Ты... ты по природе своей неспособен на скуку. А значит, ты бесполезен для моей коллекции.

С этими словами он исчез, оставив после себя лишь облако серного дыма.

Тюрьма дрогнула... но не исчезла.

Василий остался лежать среди осколков, медленно приходя в себя.

— Эээ... я очень даже могу заскучать, — пробормотал он себе под нос, с трудом приподнимаясь на локтях. — Если останусь один...

Он замолчал.

Огляделся.

Тишина.

Пустота.

— Блин... я же сейчас один.

Его глаза резко прояснились.

— Надо выбираться.

Он встал, пошатываясь, и осмотрел свою "золотую" клетку. Стены маны были крепки, но Марбаэль ушёл... а значит, защита могла ослабнуть.

Где-то вдали, за пределами тюрьмы, его друзья искали его тело.

А он искал выход.

И, возможно, впервые за долгое время... у него появился реальный шанс сбежать.

...

Офис адвокатов дьявола встретил их привычным бардаком. Бумаги с неоплаченными счетами висели на стенах вместо обоев, пустые бутылки из-под адского эля образовывали хрупкие скульптуры в углах, а потрескавшийся диван хранил отпечатки тел всех, кто когда-либо на нем спал (и не только спал).

Люцилла замерла на пороге, ее лицо исказила гримаса, словно она вдруг осознала, что ад — это не вечные муки, а вот это вот все.

— И это... твое жилище? — каждый слог давался ей с усилием, будто слова цеплялись за зубы.

Малина, не моргнув глазом, плюхнулась на диван, подняв облако пыли, в котором мелькнули несколько потерянных душ.

— Ну да. А что? Я не Владычица Скорби, чтобы купаться в роскоши. Родилась обычной демоницей, живу как могу. Хочешь чай? — она махнула рукой в сторону заварочного чайника, из которого торчал чей-то хвост.

Асмодей, поправляя манжеты, снисходительно ухмыльнулся:

— Вообще-то, даже этот "дом" куплен на мои деньги. Я закрыл твои долги, помнишь? Впрочем, — он бросил взгляд на Люциллу, — некоторые предпочитают не помнить о своих благодетелях.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Люцилла медленно повернула голову, ее зрачки сузились в тонкие щелочки.

— Ты? Закрыл её долги? Добровольно? — ее голос стал опасным шепотом, от которого в углу зашипела и испарилась случайная грешница. — Асмодей... ты что-то задумал.

Борис, умывавшийся на подоконнике, прервал свои процедуры и зевнул:

— Ну конечно задумал. Он хочет свергнуть Аримана. Обещает нам и грешникам Первого Круга, "курортные условия" в обмен на поддержку. — Кот показал язык. — Думал, никто не слышит, как ты шепчешься с ними по ночам?

В комнате повисла такая тишина, что даже вечный плач грешников в соседней камере на мгновение стих.

Люцилла медленно приблизилась к Асмодею, ее тень поглотила его целиком.

— У тебя есть родословная. Через пару тысячелетий ты мог бы занять пост главы круга без всяких заговоров. — Ее глаза вспыхнули кровавым светом. — Значит... ты что-то потерял. Или... тебя лишили чего-то важного.

Асмодей резко кашлянул, его обычно безупречный образ вдруг дал трещину — на лбу выступила испарина.

— Может, обсудим это в другой раз? Сейчас у нас есть куча бездушных тел и пропавший Василий. Кстати, — он резко перевел взгляд на Малину, — почему мы вообще тащили их все сюда?

Малина пожала плечами:

— Ну а что, обряд на смой границе проводить?

Люцилла еще секунду изучала Асмодея взглядом, способным прожечь дыру в реальности, затем медленно кивнула.

— Хорошо. Но этот разговор еще не окончен. — Ее взгляд скользнул по Борису. — И ты... неожиданно полезный кот.

Борис удовлетворенно мурлыкнул и принялся вылизывать лапу с видом победителя.

Тем временем Серафима, до этого молча наблюдавшая за происходящим, неожиданно подняла голову. Ее крылья расправились, сбрасывая пепел.

— Я знаю, как найти Василия, — ее голос прозвучал с непривычной твердостью. — Мы вдохнем в них жизнь. Всех сразу. И тогда... он сам найдется.

В комнате снова повисла тишина, на этот раз недоуменная.

— ...Блин, — наконец пробормотала Малина. — А ведь это может сработать.

Асмодей вздохнул, достал из кармана фляжку и сделал длинный глоток.

— Ну что ж... Похоже, сегодня мы играем в Бога. — Он бросил взгляд на груду тел. — Кто-нибудь помнит, с чего обычно начинается магия возврата души? Кроме очевидного, — добавил он, увидев, как Малина подмигивает ближайшему безголовому торсу.

Люцилла взмахнула рукой, и в воздухе появился древний фолиант, испещрённый запретными рунами. Его страницы сами листались, испуская зловещее багровое свечение.

— Начинаем с того, что перестаём быть идиотами.

Асмодей спокойно подошел к шкафу, смахнул с него Бориса и выдернул целую пачку договоров — те мгновенно вспыхнули в его руках, превратившись в клубящийся чёрный дым. Он начал выводить в воздухе пентаграмму, каждый штрих оставлял за собой кровавый след.

Малина, не теряя времени, схватила ближайший стул и со всей силы врезала им в витрину. Стекло разлетелось, а из-под него вывалились несколько заспиртованных демонов поменьше — их банки разбились, и существа, шипя и корчась, поползли к центру комнаты.

— Всё, что шевелится — в круг! — рявкнула Люцилла, не отрываясь от книги.

Борис, ощетинившись, прыгнул на одного из вырвавшихся духов и вцепился ему в глотку. Тот захрипел, превратился в липкую тень, и кот тут же потащил его в формирующуюся пентаграмму.

Асмодей тем временем уже заканчивал последнюю линию. Его пальцы обгорали от магии, но он лишь скалил зубы, сжимая в кулаке остатки дымящихся договоров.

— Готово. Теперь топливо.

Малина, не раздумывая, схватила случайно забредшего к ним офисного чертенка-курьера (тот только успел вскрикнуть: «Я на стажировке!») и швырнула его в центр.

Люцилла подняла руку — и пентаграмма вспыхнула.

Тела в её центре начали гореть — не пламенем, а чем-то куда более древним и жутким. Плоть испарялась, души стягивались с округи, сворачивались в плотные чёрные шарики, а сама пентаграмма завыла, как живая.

Кровавый свет пентаграммы залил офис адвокатов, превращая ветхие стены в подобие гигантского аквариума с багровой водой. Тела в круге начали дергаться в такт древнему ритуалу, их пальцы скребли по полу, оставляя кровавые следы.

— Такое количество энергии привлечёт не только рыцарей ада, но и полк ангелов-хранителей, если повезёт, — процедил Асмодей, поправляя манжеты, на которых уже проступали защитные руны.

Люцилла, стоявшая в эпицентре, лишь обнажила клыки:

— Пусть только попробуют появиться.

Малина, выводя последнюю руну, замкнула круг. Волна энергии сорвала со стен старые плакаты с полуголыми демоницами, обнажив... еще более похабные граффити.

— Поехали! — крикнула она, спотыкаясь о судорожную ногу одного из "экспонатов".

Тем временем в темнице Марбаэля...

Василий сидел в позе лотоса, напоминая скорее пьяного йога, чем мага. Обрывки знаний Асмодея путались у него в голове с текстами похабных песенок.

— Эм... желания... эмоции... — он зажмурился. — Хочу к чертовой Люцилле! Ну или хотя бы в бар!

Он рывком раскинул руки в стороны — и пространство взорвалось:

С треском лопнувшей тюремной решетки

С вспышкой, осветившей его глупейшую ухмылку

С результатом, достойным комедии положений

Василий рухнул носом в каменный пол, но это была уже не клетка Марбаэля.

— Ох...

Перед ним возвышалась трехметровая фигура в доспехах из проклятой стали. Шлем в форме черепа скрипел, поворачиваясь к нему.

— Ты кто... — прошептал Василий.

— ДЕМОН! — прогремело эхом по всему залу.

— Вообще-то, я человек... ну, был...

— ДОСТАТОЧНО ДЕМОНИЧЕСКИЙ, ЧТОБЫ УМЕРЕТЬ!

Пылающий меч взметнулся вверх, освещая на стенах фрески прошлых казней — и Василия среди них.

В офисе адвокатов...

Одно из тел резко село, его шея хрустнула под неестественным углом.

— Ну наконец-то! — Малина потянулась к нему.

— Только вот... — Серафима отшатнулась, — Это не Василий.

Пустые глазницы уставились на них. Рот растянулся в неестественной улыбке.

— Где... мое... лицо? — прохрипело существо.

Асмодей медленно поднял ладонь, готовясь к заклинанию:

— О чёрт. Надо возвращать ошибочных обратно.

За окном уже слышался грохот крыльев — то ли ангелов, то ли демонов. А может, и тех, и других сразу.

Где-то между мирами...

Василий кувыркался под ударами рыцаря, отчаянно бормоча:

— Ну как там у Асмодея... "воля к власти" или "воля к жизни"? Блин, надо было конспектировать!

Меч просвистел в сантиметре от его уха, оставляя на камне трещину в форме проклятия.

Мысль мелькнула яркой вспышкой:

— А что, если...

Он резко прыгнул НАВСТРЕЧУ рыцарю, обняв его за шлем:

— Давай по-хорошему, а?

И каким-то невероятным образом... это сработало. Рыцарь замер, его пламя мигнуло в замешательстве.

В этот момент...

Во всех девяти кругах ада...

Каждый демон вдруг почувствовал непреодолимое желание ударить себя лапой, копытом или щупальцем по лицу.

Рыцарь замер в странном объятии Василия, его адское пламя дрогнуло, словно колеблясь между яростью и недоумением. В этот миг нерешительности Василий почувствовал знакомый зуд в кончиках пальцев — тот самый, что возникал, когда реальность вокруг него становилась... податливой.

— Ладно, дружище, извини, но мне пора, — пробормотал он и рванул пространство на себя — не руками, не заклинанием, а чистой, необузданной волей.

Воздух треснул, как тонкое стекло. Ледяные стены темницы вздыбились, исказились, будто их тянули в разные стороны невидимые великаны.

Василий исчез.

Не в дыму, не во вспышке света — он просто перестал быть здесь, словно его стёрли ластиком из реальности.

Рыцарь взревел, ударив кулаком в пустоту, где только что стоял человек. Ледяной пол раскололся, но было поздно.

А где-то в другом месте...

— Бля!

Василий шлёпнулся спиной во что-то мягкое и тёплое. Он открыл глаза и увидел над собой люстру, знакомые потрёпанные обои и... потолок дешёвого мотеля.

— Опять в какой-то жопе оказался?! — застонал он, поднимаясь с ковра, пахнущего дезинфекцией и чужими грехами. — Но хотя бы живой.

Василий поднялся на ноги, потирая ушибленный локоть, и впервые разглядел свою невольную соседку.

Она сидела, скованная цепями из чёрного льда, но её поза была не сломленной, а скорее... выжидающей. Её длинные, серебристые волосы, запорошенные инеем, спадали на плечи, а глаза — холодные, как сама пустота между мирами — изучали Василия с внезапным интересом.

— Ты... тоже "экспонат"? — спросил он, озираясь по сторонам.

— Я Азариель и была оружием, — её голос звучал, как скрежет льда по металлу. — А стала батарейкой. Марбаэль питается моей силой уже три тысячи лет.

Василий почесал затылок.

— А почему просто не сбежишь? Раз ты такая крутая?

Цепи звякнули, когда она слегка пошевелилась.

— Эти оковы сделаны из моего же слова. Я поклялась служить... пока не поняла, что он сошёл с ума.

Василий присел напротив, стиснув зубы, чтобы они не стучали от пронизывающего холода.

— Значит, ты его бывшая правая рука?

— Бывшая. Пока он не начал стирать целые рода в пыль, просто чтобы "сохранить их в коллекции".

Стены снова дрогнули — на этот раз сильнее. Где-то вдалеке раздался оглушительный грохот, будто обрушилась целая галерея ледяных скульптур.

Демоница вдруг резко наклонилась вперёд, её глаза вспыхнули синим пламенем.

— Ты... разорвал пространство без рун магии?

— Ну, типа... — Василий пожал плечами. — Я просто очень захотел уйти.

Демоница замерла, затем медленно ухмыльнулась — так, будто перед ней внезапно открылись новые, очень интересные возможности.

— Держись за меня.

— За что?!

— За всё, что сможешь ухватить.

Её цепи натянулись... и затрещали.

Лёд начал крошиться, а тени в стенах зашевелились, словно ожившие, рванулись к свободе.

Где-то в офисе адвокатов...

Малина орала, размахивая бутылкой пива, так, что пена брызгала во все стороны:

— ЧТО ЗА ХЕРНЯ?! МЫ ЖЕ ВОЗВРАЩАЛИ ВАСИЛИЯ, А НЕ ОСВОБОЖДАЛИ КАКОГО-ТО ДРЕВНЕГО ДЕМОНА!

Асмодей, уже начавший рисовать в воздухе руны экстренного изгнания, резко обернулся, зрачок его глаза сузился до тонкой щели:

— Это не просто "древний демон". Это Азариэль. Бывший генерал Марбаэля.

— И ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ?!

— Это значит, — Люцилла медленно подняла руку, и её когти загорелись алым, — что и Марбаэль сейчас будет здесь.

Борис, снова сидевший на шкафу, вдруг зашипел, шерсть на его спине встала дыбом.

— Ребят...

Потолок офиса взорвался.

Над ними зияла чёрная бездна, из которой лился ледяной ветер — и в ней что-то двигалось.

Глава 14

Офис адвокатов дьявола больше не существовал.

Точнее, он технически ещё стоял — если можно было назвать это «стоянием». Здание, некогда бывшее символом бюрократического ада, теперь представляло собой груду обломков, над которой клубился малиновый дым. Он стелился по руинам, как живой, обволакивая остатки мебели, документов и тел — тех самых, что ещё недавно были лишены душ.

Из центра разрухи, прямо из пентаграммы, вытянутой на полу (вернее, на том, что от него осталось), в небо взмывала единственная фигура.

Тело Василия.

Безжизненная кожа потеплела, вены под ней запульсировали, наполняясь чем-то тёмным и горячим. Пальцы дёрнулись, веки дрогнули — и вдруг —

ВЗРЫВ.

Волна магии, густая, как кровь, прокатилась по округе, сметая всё на своём пути. Воздух затрепетал, стены окончательно рухнули, а сотни тел, разложенных по кругу, дёрнулись разом. Их груди задышали, глаза распахнулись, и в них вспыхнуло осознание — они снова живы.

— О чёрт, — прошептала Малина, отплёвываясь от пыли. Её голос дрожал, но не от страха — от чего-то большего. От понимания. — Мы только что устроили самое массовое воскрешение со времён…

Она не договорила.

Асмодей, всё ещё держащий руки в жесте «изгнание», медленно опустил их. Его пальцы слегка дрожали, а в глазе читалось нечто невероятное для князя тьмы — растерянность.

— Это… не должно было так сработать, — пробормотал он, глядя на свои ладони, будто впервые видел их. — Все остальные души должны были сразу вернуться обратно...

— Эй, а где я… — Василий (теперь уже в теле) грубо приземлился на остатки дивана, оглядываясь вокруг. Его голос звучал хрипло, будто он только что выкарабкался из самой глубины небытия.

Где-то в тени разлома мелькнул силуэт — Азариэль. Её глаза горели, как два угля, брошенные в печь. Она улыбалась — широко, безумно, так, что казалось, её губы вот-вот разорвутся.

И прежде чем кто-то успел среагировать, она приземлилась прямо на Василия.

Небеса над ними разверзлись.

Из ледяной бездны, зияющей высоко в кровавых облаках, медленно спускалась фигура.

Марбаэль.

Его золотые одежды не шевелились, будто выкованные из металла, а лицо оставалось бесстрастным, словно маска. Но в глазах — в этих бездонных, холодных глазах — горел интерес. Не гнев, не ярость, а именно интерес, словно он наблюдал за муравейником, который вдруг решил восстать.

Он хлопнул в ладоши — звук разнёсся, как удар грома, заставив вздрогнуть даже Асмодея.

— Весьма занятно. — Его голос резал уши, как мел по стеклу. — Бунт в моих землях… Оживление должников… Даже освобождение Азариэль.

Он замолчал, его взгляд скользнул по каждому, будто взвешивая, кто из них достоин внимания, а кто — лишь пыль под его ногами.

— Но на этом — всё.

Пространство вокруг них сжалось, руины чертога и адские просторы первого круга покрылись инеем до горизонта. Воздух стал густым, как сироп, а дыхание превратилось в пар.

— Я конфискую всех оживших. — Марбаэль поднял руку, и цепи из чёрного льда начали прорастать из пола, обвивая ноги воскресших. Лёд шипел, соприкасаясь с кожей, оставляя на ней красные полосы. — Скоро, я стану достаточно силён, чтобы спуститься… на круг ниже.

Люцилла резко шагнула вперёд, её крылья расправились, чёрные перья взметнулись в воздух. Но прежде чем она успела что-то сказать —

Ещё один портал разорвался у них за спиной.

Из него вышел рыцарь ада, его доспехи пылали, а меч уже наполовину вынут. Пламя лизало сталь, оставляя на ней трещины, будто сам клинок не выдерживал той силы, что в нём таилась.

— Магические колебания в Первом Кругу вышли за рамки дозволенного, — проревел он, и его голос звучал как скрежет стали. — Вы угрожаете устоям Ада.

Тишина.

Василий медленно перевёл взгляд с Марбаэля на рыцаря, потом на Люциллу, потом на Асмодея.

— Ну… — Он чиркнул пальцем по носу, будто пытался стряхнуть с себя остатки оцепенения. — Кто-нибудь ещё, или только эти двое?

Люцилла замерла.

Её крылья напряглись, чёрные перья встали дыбом, когда Василий, всё ещё неловкий в своём новом-старом теле, неуклюже взял Азариэль за руку посреди обломков, чтобы помочь подняться с дивана. Но Азариэль не нуждалась в поддержке — она ловко подхватила его, её пальцы в шипастых перчатках бережно, но властно обхватили его торс, будто проверяя: действительно ли он здесь? Действительно ли это он?

— Спасибо тебе, смертный, — прошептала она, и её голос звенел, как лёд в бокале, — Ты дал мне то, чего я ждала три тысячи лет.

Люцилла издала звук, напоминающий одновременно рычание и шипение. Её когти впились в собственные ладони, оставляя кровавые полумесяцы.

— Охренеть, — пробормотала Малина, наблюдая, как Владычица Скорби медленно начинает светиться алым. Её теневое платье пульсировало, как живое, а глаза стали похожи на две узкие щели в кромешной тьме. — Кто-нибудь знает номер хорошего некроманта? Нам скоро снова понадобится воскрешать Василия.

Люцилла резко шагнула между Василием и Азариэль, её крылья распахнулись, словно кровавый занавес, отсекая их друг от друга.

— Он мой. — Её голос звенел, как обнажённый клинок, в каждом слове — обещание боли. — И прикасаться к нему ты не имеешь права.

Азариэль медленно отступила, но выражение лица оставалось невозмутимым.

— Эта близость была необходима. — Она провела пальцем по своему запястью, где ещё секунду назад сжимала Василия. — Но если ты так ревнуешь…

— Трахни их обеих! — донеслось с другого конца зала.

Все, включая Марбаэля, резко повернули головы в сторону Малины. Та замерла с бутылкой в руке, затем неуверенно почесала затылок.

— Блин… Не то время для мотивационных криков, да?

Азариэль, игнорируя этот диалог, склонила голову.

— Если хочешь сохранить его, Люцилла, нам нужно действовать вместе. Марбаэль не остановится.

— Я и без тебя способна защитить то, что моё, — прошипела Владычица Скорби, но в её глазах мелькнуло сомнение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Асмодей стряхнул с головы осколки потолка, его рога слегка дымились.

— Нам бы валить, если возможность представится, — пробурчал он, но в его голосе не было прежней уверенности.

— Ты ошибся, демон, — Азариэль мягко отстранилась от Люциллы и сделала шаг вперёд. Её рога засветились синевой, как будто внутри них текла ледяная молния. — Марбаэль слабее, чем кажется. Он три тысячелетия питался моей силой. А теперь…

Она сжала кулак, и цепи на её запястьях рассыпались в пыль.

— …он скоро ослабнет.

Рыцарь ада взревел и ринулся вперёд, его меч, пылающий адским пламенем, рассекал воздух. Но Серафима молнией преградила ему путь. Её опалённые крылья расправились, образуя огненный барьер, который заставил даже его отшатнуться.

— Я займусь этим ублюдком, — сказала она просто. В её глазах горело что-то новое — не раскаяние, а ярость. Та самая, что копилась веками в клетке из покаяния.

Асмодей вздохнул, провёл рукой по лицу, затем неожиданно улыбнулся. Его пальцы вспыхнули алым пламенем.

— Ладно. Но если я умру — я вернусь как призрак и буду орать вам в уши всю вечность.

Люцилла наконец разогнулась во весь рост. Её платье из теней и крови зашевелилось, как живое, а тьма вокруг неё начали сгущаться, образуя нечто вроде второй пары крыльев.

— Я — Владычица Скорби. Я никогда не бегу.

— А я буду группой поддержки! — Малина прыгнула на чудом уцелевший шкаф (любимое место Бориса) и достала откуда-то бутылку адского пойла. Она отхлебнула, закашлялась, затем махнула рукой в сторону Марбаэля. — Эй, Марбаэль! Ты выглядишь как мой бывший — такой же зануда!

Марбаэль медленно повернул голову. Его совершенно бесстрастное лицо на секунду исказилось — будто он впервые за тысячелетия столкнулся с чем-то настолько абсурдным, что даже его ледяное спокойствие дало трещину.

— Ты… — его голос звучал, как скрип льда под чьим-то сапогом, — ты решила умереть пьяной?

— Она не «решила». Это у нее теперь рутина, — выкрикнул в ответ Василий. — За последнюю неделю она просто многое пережила!

Асмодей, чьи пальцы медленно выписывали в воздухе защитные руны от давления Закона Марбаэля фыркнул:

— Это не «рутина». Это кризис. Вчера она пыталась застраховать свою душу у грешника-страховщика. Под хохот всего ада.

Малина гордо подняла бутылку:

— А что? Он предложил скидку!

Марбаэль замер. Его цепные волосы перестали шевелиться. Казалось, вечность ада не подготовила его к такому уровню идиотизма.

— Я… — он начал, затем резко замолчал, словно передумав тратить слова. Вместо этого мана под его ногами дрогнула — специально, чтобы Малина с грохотом слетела со шкафа.

Бутылка разбилась.

— Бляяять! — завопила она. — Это была последняя!

Василий успел оступиться и тоже упасть бормочя что-то про:

— Вот и все… наша «группа поддержки» пала первой.

Асмодей вздохнул и усилил защитные руны — теперь они светились еще ярче.

— Знаешь что? — прошептал он. — Может, пусть Марбаэль все-таки победит?

Люцилла резко обернулась и широко улыбнулась — так, что у Асмодея по спине пробежали мурашки.

— Попробуй хоть каплю сил пожалеть и ты знаешь, что случиться.

Василий, тем временем, неуверенно поднялся на ноги. Его новое-старое тело дрожало, мышцы ещё не слушались до конца, но в глазах горел огонь.

— Ну что… Похоже, и сегодня мы играем в героев.

Азариэль щёлкнула пальцами, и в её руке материализовался меч из чёрного льда. Лезвие искрилось, как звёздная пыль, а холод от него заставлял кожу покрываться мурашками.

— Нет, — она улыбнулась, и в этой улыбке было что-то ужасающее. — Сегодня мы играем в богов, что карают грешника.

Марбаэль, наблюдавший эту сцену с холодным любопытством, наконец разжал губы.

— Как трогательно.

Воздух разорвался от первого удара Азариель, обломки взлетели вверх, словно замедленные кадры апокалипсиса, а небо над Адом раскололось на тысячи осколков, обнажив кровавую пустоту между мирами.

Битва началась.

Вторым двинулся рыцарь Ада — его доспехи, пылающие адским огнем, оставляли за собой шлейф расплавленного камня. Меч, черный, как сама бездна, рассек пространство, и Серафима едва успела парировать удар, ее клинок из переплетения света и тьмы вздыбился, выпуская вихрь искр. Они столкнулись с такой силой, что ударная волна разметала обломки, превратив руины чертога в арену для богов.

Азариэль не стала ждать ответного удара и продолжила атаковать. Ее пальцы сжались в кулак, и цепные молнии ударили в Марбаэля, но он лишь рассмеялся, взмахнув рукой — энергия рассеялась, как дым.

— Ты забыла, твоя сила все ещё принадлежит мне! — произнес он, и ледяные шипы выросли из-под ее ног, едва не пронзив ступни насквозь.

Люцилла вступила в бой. Ее тени ожили, превратившись в черные клинки, которые обрушились на Марбаэля со всех сторон. Но он даже не шелохнулся — его золотые одежды вспыхнули, и тени рассыпались в прах.

— Ты слаба, Владычица Скорби, — сказал он, и его голос резал, как лезвие. — Твоя ярость — всего лишь детский плач.

Василий, между тем, не понимая почему он лишился всех ранее обретённых сил, пытался не умереть. Он катался по полу, уворачиваясь от падающих обломков, один из которых едва не снес ему голову.

— Эй, может, кто-нибудь поможет?! — крикнул он, но его голос потонул в грохоте битвы.

Малина нашла укрытие за перевёрнутым столом и доставала из карманов что-то, похожее на гранаты (хотя кто знает, что это было на самом деле).

— Ну же, парни, давайте оживим эту вечеринку!

Она швырнула один из предметов в сторону Марбаэля.

Тот взорвался с оглушительным грохотом, выпуская облако едкого дыма.

Марбаэль моргнул — впервые за всю битву выглядев слегка озадаченным.

— Что это было?

— Научная магия, ублюдок! — закричала Малина, уже подбирая следующий «подарок».

Асмодей, тем временем, сделал то, что умел лучше всего.

Он подкрался сзади, его пальцы вспыхнули алым, и он вонзил их прямо в спину Марбаэля.

Тот вздрогнул — впервые за тысячелетия почувствовав боль.

— Ты…

— Да, я, — прошипел Асмодей, его ухмылка стала только шире. — А теперь гори.

Адское пламя вырвалось из его рук, охватывая Марбаэля, но…

Оно погасло.

Марбаэль медленно повернул голову, его глаза сверкали ледяным бешенством.

— Ты думал, это сработает?

Асмодей только успел подумать: «Охренеть», а после со свистом устремился обратно к земле.

Рыцарь Ада тем временем остановился, медленно поднял свой пылающий клинок, и его голос прозвучал, как гром среди ясного неба, сотрясая остатки руин:

— По воле Люцифера, Повелителя Рыцарей, я беру ситуацию под контроль. Нарушители устоев Ада будут либо пленены, либо уничтожены.

Серафима шагнула вперед. Её крылья расправились, осыпая землю пеплом сгоревших перьев. В её глазах горело нечто среднее между яростью и… облегчением? Будто она наконец-то перестала сдерживаться.

— Ты ещё со мной не закончил.

Рыцарь не стал тратить слова. Он ринулся в атаку, его меч рассек воздух с ревом пламени, оставляя за собой раскалённый след.

Но Серафима не отступила. Вместо этого её руки вспыхнули двойным сиянием — адским багрянцем и небесным золотом. Она взмахнула ладонями, и вокруг неё материализовались доспехи.

…Доспехи, которые Василий тут же прокомментировал:

— Блин, это что, костюм для ролевых игр? Ты выглядишь так, будто собралась на косплей-фест, а не на бой с рыцарем.

Действительно, облачение Серафимы было… необычным:

Нагрудник, больше похожий на стилизованный корсет, чем на броню, с выгравированными символами и Неба, и Ада.

Поножи с ажурными узорами, словно выкованными для показа мод, а не для сражений.

Плащ из перьев, переливающихся между черным и белым, будто её крылья решили продолжиться в виде драпировки.

Серафима взвизгнула, уворачиваясь от удара, и швырнула в Василия огненный шар (чисто символически, конечно).

— Может, хватит обсуждать мой наряд и займешься своими проблемами?!

Василий увернулся, прикрывая голову руками:

— Да ладно, это же комплимент! Ты выглядишь круто!

— ЗАТКНИСЬ!

Тем временем рыцарь Ада, похоже, был слегка озадачен этим диалогом. Он замер на секунду, его шлем слегка наклонился, будто он пытался понять, серьёзно ли всё это.

Но Серафима не дала ему опомниться. Она сжала кулаки, и между ней и рыцарем разверзся мост из священного пламени — ни адского, ни небесного, а чего-то среднего.

— Ты чтишь законы Ада? — её голос зазвучал эхом, многоголосым и нечеловеческим. — А я знаю законы и Ада, и Небес. И сегодня ты узнаешь, что бывает с теми, кто встаёт у меня на пути.

Рыцарь ответил лишь скрежетом доспехов, вновь бросаясь в бой.

А Василий, тем временем, уже решал другие проблемы — например, как не попасть под раздачу сразу трём разъярённым женщинам (Люцилле, Азариэль и теперь ещё Серафиме).

Бегство казалось неплохим вариантом.

Но, увы, бежать было уже некуда.

Потому что в этот момент Марбаэль, уставший от игр и хаоса, поднял руку, и всё вокруг покрылось льдом.

Гигантская печать Закона — тот самый символ, что украшал его трон — разверзлась под их ногами.

Мир перевернулся. Двести воскресших тел застыли, как марионетки, их конечности скрючило в неестественных позах. Серафима и рыцарь Ада прервали поединок, их доспехи впились в пол, будто прикованные невидимыми цепями. Остатки стен чертога поплыли, превращаясь в абстракцию, как будто реальность растворилась в чернилах.

Даже Люцилла на мгновение потеряла равновесие. Только Азариэль стояла непоколебимо, её глаза горели холодным пониманием.

— Он все еще может использовать мою силу, — прошептала она. — Скоро нас поглотит его закон Упадка.

Василий, прижатый к полу невидимым давлением, с трудом повернул голову.

— Кто-нибудь… придумал… план?

Асмодей, который до этого момента молча наблюдал за всем, вдруг засмеялся.

— Да. — Он выпрямился, и его тень внезапно стала больше его самого, растянувшись по полу, как живая. — Мы делаем то, что всегда делаем, когда всё идёт к чертям.

Малина подняла бутылку.

— Зажигаем?

Асмодей ухмыльнулся.

— Зажигаем.

Глава 15

Безмолвие. Густое, тягучее, словно сам воздух застыл в ожидании. Руины чертогов Малины служили прямым доказательством — раздавленные колонны, обугленные бумаги, осколки стекла, мерцающие в кровавом свете Первого Круга. Здесь всего пару дней звучали смех и шепот адвокатов дьявола, звенели бокалы с вином, выдержанным в пламени преисподней. Теперь лишь ветер, горячий и едкий, перекатывал по полу обломки ещё свежих воспоминаний.

Марбаэль стоял среди этого хаоса, неподвижный, как статуя. Его золотые одежды, расшитые рунами вечности, не шевелились — будто даже воздух боялся нарушить его размышления. Он медленно провел пальцем по трещине в колонне, ощущая под кожей шероховатость камня, впитавшего в себя отголоски магических взрывов. Копоть оседала на его когтях, а среди обломков поблескивали осколки бутылок — возможно, тех самых, из которых недавно пили адвокаты дьявола и отмечали свое первое успешно закрытое дело.

— Порой хаос… бывает полезен, — произнес он наконец. Голос его звучал мягко, почти задумчиво, но в каждом слове чувствовалась натянутость. — Маленькие тараканы, устроившие этот беспорядок, напомнили мне кое-что важное.

Его пальцы сжались в кулак, и в тот же миг по полу поползли ледяные узоры. Кристаллы, синие, как глубинные льды забытых миров, расползались по трещинам, сковывая следы битвы, запечатывая память о мятеже под слоем вечного холода.

— Скука. Апатия. Безвыходность. — Он поднял глаза к небу, где плыли багровые тучи, пропитанные воплями грешников. — Они должны стать еще сильнее. Чтобы никто… никто на ближайшие тысячелетия даже не подумал посягнуть на мою власть.

И тогда пространство перед ним дрогнуло.

Сперва — лишь легкая рябь, будто от падения невидимой капли. Потом — золотистый свет, пробивающийся сквозь саму ткань реальности. Портал развернулся, как свиток, и из него хлынуло сияние — не адское, не земное, а нечто иное. Оно не слепило, но заставляло глаза слезиться, будто пытаясь втолковать непостижимое. Это был свет порядка, закона, не терпящего отклонений.

Голос, доносящийся из портала, звучал одновременно и тихо, и громко, будто слова возникали прямо в сознании, обходя уши:

— Марбаэль. Был зафиксирован всплеск маны, использованный для манипуляции душами. Объяснись.

Князь Первого Круга медленно сгорбился в поклоне, и тяжелые цепи, оплетающие его плечи, тихо звякнули, словно вздохнули. Золотые звенья, испещренные древними печатями, мерцали в отблесках портала, напоминая о тысячах лет несокрушимой власти.

— Все улажено, Всевышние. — Его губы растянулись в холодной, безупречной улыбке, в которой не было ни капли тепла — только точный расчет, обретенный с веками. — Нарушители устранены.

Слова повисли в воздухе, обретая вес неоспоримого факта. Портал дрогнул, свет на миг вспыхнул ярче, будто оценивая сказанное, а затем — сжался в тонкую нить и исчез, оставив после себя лишь легкое дрожание пространства.

Марбаэль выпрямился.

Вокруг больше не было руин, ни копоти, ни осколков. Чертоги Малины снова стали тем, чем и должны были быть — безупречным ледяным залом, где каждый угол, каждый завиток узора от прошедшей битвы на обломках говорил о неумолимом порядке. Остатки пола, стен, сводчатого потолка — все теперь было высечено из прозрачного льда, вечного и нерушимого. В его глубинах мерцали отражения еще недавно ярких воспоминаний, застывшие, как насекомые в янтаре.

Царило спокойствие.

Холодный воздух был неподвижен, словно замер в почтительном молчании. Ни звука, ни дуновения — только бесконечная, кристальная пустота.

Марбаэль повернулся и медленно пошел прочь. Его шаги были бесшумны, а на идеально гладком льде не оставалось ни следа. Только длинная тень, падающая от его фигуры, тянулась за ним, черная и бесформенная, будто пятно иной реальности, не подчиняющейся законам этого места.

Впереди его ждали коридоры, залы, бесчисленные покои его владений — все такие же безупречные, все такие же… пустые.

Но теперь, в этой пустоте не осталось даже намека на мятеж.

В ледяной темнице закона Упадка Марбаэля царила гнетущая тишина, нарушаемая лишь редким потрескиванием вечного льда под напором адского холода. Стены из прозрачного, как слеза ангела, льда отражали бледные силуэты пленников, будто заточенных в бесконечном зеркальном лабиринте. Адвокаты дьявола сидели, прижавшись спинами к ледяным стенам, их пальцы побелели от холода, а дыхание превращалось в мгновенно замерзающий туман.

Борис лениво перевернулся на спину, его пушистый живот подрагивал от мурчания, а лапы безвольно болтались в воздухе:

— Вась, ну скажи честно — пока ты тут тусовался один, ничего полезного не подметил?

Малина задумчиво свела брови, ее острые когти замерли в воздухе, будто она только что осознала нечто важное.

— Стойте-стойте. А где ты был, пока мы тут все дрались? Тебя же не было, когда печать Марбаэля сработала.

Асмодей медленно коснулся подбородка, его тень, неестественно вытянутая в мерцающем свете темницы, дрогнула.

— Да. И теперь, когда ты об этом заговорила… Я помню, как видел его в последний раз, смахивая со шкафа.

Все сразу, синхронно, как по команде, повернули головы к Борису.

Кот вздохнул так глубоко, будто его заставляли рассказывать самую нудную историю в мире, да еще и без обещанной награды в виде жареной рыбы.

— Ну, если вам так интересно…

Он перевернулся на живот, устроился поудобнее, свернув хвост кольцом вокруг лап, и начал, лениво облизывая усы:

— Когда меня смахнул со шкафа Асмодей, то я сразу угодил в ваш разрыв пространства. Там было темно, скучно и очень голодно. Потом откуда-то вылез трехголовый зверь и сказал, что я нарушил границы.

Серафима прищурилась, ее крылья нервно подрагивали:

— И?

— Ну, я его победил.

— КАК?! — хором воскликнули все, и даже ледяные стены, казалось, содрогнулись от этого взрыва недоверия.

Борис пожал плечами, его хвост начал неторопливо подергиваться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ну… укусил за лапу, он завыл, я прыгнул ему на спину, поцарапал все три морды — обычное дело. Потом из него что-то выпало, я этого коснулся, открылась дверь, ну я и выпрыгнул обратно.

В темнице воцарилась мертвая тишина. Даже вечный холод, казалось, замер в недоумении.

Василий уставился на кота блестящими от удивления глазами:

— И… где ты оказался?

Борис лениво облизал лапу, тщательно вычищая шерсть между когтей.

— На руинах чертогов. Там никого не было — только Марбаэль стоял и любовался своим ледяным бардаком. Вся эта позолота, знаешь ли, под копотью смотрится не так пафосно.

Люцилла склонила голову, и её рога отбросили причудливые тени на ледяную стену:

— И ты… просто пошёл за ним?

— Ага. — Кот зевнул, обнажив острые клыки. — Шёл долго. Шёл очень нудно. Потом захотел есть. Еды не было. Я шёл, шёл, шёл…

Асмодей прикрыл лицо ладонью, но по дрожащим плечам было видно, что он сдерживает смех:

— Пока не заскучал.

— Ну да. — Борис потянулся, выгибая спину. — А потом бац — и я здесь. Всё просто.

Малина медленно моргнула, её волосы, казалось, приподнялись от возмущения:

— Ты… пробрался в тюрьму Марбаэля, потому что ЗАСКУЧАЛ?!

Борис ухмыльнулся во всю морду, довольный произведённым эффектом:

— Ну, а как ещё сюда попасть? По приглашению, что ли?

Все замолчали. Даже вечный лёд вокруг, казалось, затаил дыхание. Только где-то вдалеке капля за каплей падала талая вода, отсчитывая секунды всеобщего оцепенения.

Василий потер виски, его пальцы оставили красные полосы на бледной коже:

— Ну… Марбаэль пытался меня сломать через скуку. Шахматы, бесконечные разговоры, алкогольные дегустации… — Он вскинул руку, и растрепал свои и без того взъерошенные волосы. — Но сейчас у нас нет даже этого. Без внешних стимулов мы…

— Станем овощами, — мрачно закончил Асмодей, постукивая заостренными ногтями по ледяному полу. Каждый удар оставлял крошечные трещинки, которые тут же затягивались.

Азариэль неожиданно ухмыльнулась, и ее клыки блеснули в холодном свете:

— Забавно. Ты сам же доказал, что его законы можно нарушать — перемещался между уровнями этой тюрьмы, будто ходил по принадлежащему тебе дому.

— Да, но тогда я был… — Василий замялся, его взгляд скользнул по собственным рукам, словно он впервые за долгое время видел их.

— Душой без тела, — подхватил Асмодей, развалившись поудобнее. Тень от его рогов легла на стену, как корона из шипов. — Теперь ты привязан к плоти. А плоть в аду — это как гость на вечеринке, где все говорят на неизвестном языке. Твои «читы» больше не работают.

Борис вдруг подпрыгнул, его шерсть встала дыбом:

— Стоп! Если Марбаэль — владыка скуки, то что если… — Его хвост закрутился спиралью, кончик нервно подрагивал. — …мы устроим тут вечеринку? Создадим собственный закон! Закон Праздника и сушеной камсы!

Малина хлопнула в ладоши, и эхо разнеслось по ледяным стенам:

— Я всеми руками и крыльями за! Только вот… — Она оглядела пустую камеру, и ее взгляд сразу поник. — Где взять хотя бы одну бутылку адского пива? Или пару демонических закусок? И чертовской музыки бы не помешало…

Все переглянулись.

Люцилла медленно подняла руку. Ее пальцы сжались в кулак — и вдруг из складок ее платья, сотканного из теней, выпала… бутылка адского вина, черного как сама бездна.

— Я… э-э-м… всегда ношу с собой пару бутылок. На случай катастрофы.

Асмодей закатил глаз, а бровь дернулась в раздражении:

— Катастрофа уже здесь. В виде нас.

Серафима вздохнула и подняла руку. Между ее пальцами вспыхнули искры, и воздух затрещал от энергии.

— Если уж веселиться… — она щелкнула, и рядом появились мерцающие световые шары, переливающиеся всеми цветами греха.

Лед вокруг начал незаметно таять — не от тепла, а от самой идеи неповиновения. Капли падали на пол, и каждая звучала как камертон, настраивающий реальность на новый лад.

Асмодей пристально разглядывал Бориса, его золотистый зрачок подозревающее сжался, будто смотря насквозь. В воздухе повисло напряженное молчание, нарушаемое лишь тихим потрескиванием ледяных стен.

— Слушай, пушистый… — наконец заговорил демон, медленно обводя пальцем контур кота, — Ты уверен, что рассказал нам всё?

Борис беззаботно играл с хвостом и пытался его укусить, промахиваясь и причмокивая:

— Мур. А что такого? Пространственный разрыв, зверюга, ледяная тюрьма… Обычный вторник.

— Да? — Асмодей резко наклонился вперед, его тень накрыла кота, как капкан. — А почему тогда… — он щелкнул пальцами, и в воздухе вспыхнул синий огонек, — твой хвост до сих пор пахнет маной высших миров?

Тишина.

Даже Люцилла перестала наливать вино, и часть рубиновой струи застыла в воздухе, обледенев.

Борис замер с невинным выражением лица. Его зрачки расширились до круглых лун:

— Э-э-м… Может, это мой новый шампунь?

— Шампунь? — Асмодей ядовито усмехнулся, обнажая клыки. — Тот, что делают из слез ангелов и звездной пыли?

Василий медленно поднялся, его сапоги звякнули по льду в такт нарастающему напряжению:

— Погодите. Ты говоришь, этот меховой комок…

— Не просто «побывал» между мирами, где был открыт туннель для быстрого возвращения множества душ, — перебил Асмодей, — а принес оттуда кое-что ценное. — Его взгляд упал на едва заметный блеск в шерсти у Бориса на животе. — Покажи.

Борис вздохнул так театрально, будто его заставляли расставаться с последней котлетой, и нехотя поднял лапу. Из-под шерсти показался крошечный кристалл, мерцающий всеми цветами радуги и еще парой таких, которых никто из присутствующих никогда не видел.

— Ну… может быть, я его… немного прихватил? — пробормотал кот, отводя взгляд. — На память.

Кристалл пульсировал в его лапе, словно живой.

Асмодей замер. Даже его дыхание остановилось.

— Это… — прошептал он. — Осколок Первородного Закона.

Борис виновато прижал уши, его хвост теперь слабо подрагивал:

— Ну он же такой блестящий был! И так красиво катился… И вообще, никто его не подбирал! Я просто… э-э-м… спасал его от потерянности!

Лед вокруг них вдруг затрещал с новой силой, трещины побежали по стенам, словно паутина судьбы. Где-то в глубине темницы раздался глухой удар — будто что-то огромное и древнее пробудилось и приступило к сражению с неизвестными пленниками в других частях тюрьмы закона Упадка.

— Поздравляю, — прошипел Асмодей, его голос стал опасным и тихим, как шелест крыльев смерти. — Теперь мы не обычные заключенные. Мы — живая мишень для всего Пантеона.

В этот момент кристалл в лапах Бориса вспыхнул ослепительным светом, залив ледяную темницу радужным сиянием. Тени затанцевали на стенах, принимая странные, угрожающие очертания. Воздух наполнился гулом, словно сама реальность застонала под тяжестью пробудившейся силы.

— Ой, — только и успел пробормотать Борис, перед тем, как кристалл начал медленно подниматься из его лап, повисая в воздухе. — Кажется, он… немного активный?

Люцилла инстинктивно прикрыла глаза рукой:

— «Немного»? Это же чистый хаос в концентрированном виде!

Кристалл завис в центре камеры, его грани переливались, отражая лица потрясенных заключенных.

— Всем, думайте о вечеринке и развлечениях! — прокричал Асмодей, но его голос уже тонул в нарастающем гуле, который напоминал то ли рев океана, то ли смех безумного бога.

Он и не догадывался, что двести воскресших душ, заточенных в соседних камерах, тоже это услышали.

И повторили.

Кристалл над головой Бориса взорвался — но не огнем и осколками, а волной чистого, необузданного желания.

Ледяные стены дрогнули — и вдруг покрылись росписями: гирляндами из адского пламени, граффити с похабными рунами, светящимися в темноте. Потолок растрескался, и оттуда хлынул дождь… искрящегося абсента.

Где-то вдалеке, сквозь толщу льда, заиграла музыка — странная, пульсирующая, будто ритм самого Хаоса.

Борис, широко раскрыв глаза, наблюдал, как его лапы сами собой начали отбивать такт.

— Э-э-м, ребят… — мяукнул он. — Кажется, мы только что переписали правила игры.

Асмодей, уже с бокалом пылающего вина в руке (откуда?!), мрачно ухмыльнулся:

— Поздравляю. Мы стали чем-то больше мишени.

— Мы теперь гвоздь программы, — закончила за него Малина и пустилась в пляс, оставляя за собой следы из раскаленных пентаграмм.

Пространство исказилось, будто кто-то взял реальность и резко встряхнул, как коктейльный шейкер. Ледяные стены заплыли, теряя форму, превращаясь в барную стойку из черного мрамора с прожилками адского огня. Потолок испарился, а на его месте возник гигантский диско-шар, свисающий на цепях из сплавленных грехов. Колонны дрогнули и переродились в стойки с напитками, где бутылки сами наполнялись разноцветными жидкостями, пузырящимися странным светом.

Пол затрясся под ногами, преображаясь на глазах. В одном углу он покрылся красным бархатом, таким мягким, что по нему хотелось пройтись босиком. В другом — рассыпался зеркальными плитками, готовыми отразить любые, даже самые безумные танцевальные движения. А посередине вдруг расцвел ковер из лепестков роз, свежих и ароматных, словно их только что сорвали в райском саду (что в аду выглядело особенно кощунственно).

Воздух сгустился от звуков и запахов. Грохот баса, которого физически не существовало, бил прямо в грудную клетку, заставляя сердца стучать в такт. Ароматы жареных крылышек с адским соусом и мятного мохито с шипящими пузырьками греха витали повсюду, смешиваясь с запахом расплавленного золота и серы. А над всем этим — хохот, оглушительный, освобождающий: двести душ одновременно осознали, что лучший бунт против вечности — это безумная, яркая, греховная тусовка.

Где-то в этом хаосе Борис, уже с бокалом в одной лапе и камсой в другой, удовлетворенно мурлыкал:

— Ну вот, теперь это действительно вторник.

А ледяные стены, что еще минуту назад были тюрьмой, сейчас сверкали в свете диско-шара, как конфетти из забытых обещаний.

Глава 16

Малина первой сорвалась с места, крыльями будто создавая торнадо за собой.

— ЭТО ЖЕ ЛУЧШИЙ ДЕНЬ В МОЕЙ ЖИЗНИ! — прокричала она, влетая за барную стойку и выдергивая пробку из бутылки вина зубами. Эта пробка со свистом улетела в потолок (которого, кстати, больше не существовало), а пурпурная струя хлынула прямо в ее поднятый бокал, переливаясь через край.

Люцилла, все еще державшая свою бутылку, медленно опустила ее. Ее глаза, суженные от привычки к полумраку, теперь метались по новоиспеченному ночному клубу, цепляясь за диско-шар, за стойки, за танцпол, где уже вовсю отплясывали новоприбывшие из соседних камер две сотни воскрешённых ими должников..

— Я… даже не знаю, злиться мне или присоединиться, — пробормотала она, но пальцы уже сами собой начали отстукивать ритм по льду.

Борис уже бегал на барной стойке, устроив охоту за зайчиками от шара. Его пушистый хвост мерцал в такт музыке, которой физически не существовало, но которую все теперь слышали — низкий, гулкий бит, пробивающийся сквозь кости.

— ВАСИЛИЙ! ТЫ ВЕДЬ УМЕЕШЬ НА БУТЫЛКАХ ИГРАТЬ? — завопил он, подбрасывая в воздух оливку (откуда она взялась?!) и ловя ее ртом.

Василий, который пять минут назад умирал от отчаяния, теперь стоял с бутылкой в каждой руке. Он покосился на них — стекло было холодным, с инеем по краям, хотя вокруг стояла жара.

— Ну… технически, эти бутылки не совсем подходят…

— ЗАТКНИСЬ И ИГРАЙ! — гаркнула Малина, швыряя в него лимонной долькой.

Он вздохнул — и прижался губами к горлышкам.

И зазвучал блюз.

Настоящий.

Грязный.

Тот самый, от которого по коже бегут мурашки, а в животе селится что-то тяжелое и горячее. Ноты вились, как дым, цеплялись за углы, падали в стаканы и снова взлетали — и вдруг все поняли, что это не просто музыка.

Это был голос самой темницы, которая, оказывается, всю вечность мечтала разорвать свои цепи.

Асмодей, до недавнего времени мрачно наблюдавший за всем, вдруг резко вскинул голову.

— Ох чёрт, — пробормотал он. — Мы же только что…

— Запустили обратный отсчет? — донеслось откуда-то из толпы, и голос был слишком знакомым.

Но никто уже не слушал.

Потому что Василий играл.

А Борис выл под бутылочный блюз, и это было так душераздирающе прекрасно, что даже ледяные стены начали плакать.

Асмодей стоял в эпицентре хаоса, его обычно насмешливый рот приоткрылся в немом изумлении.

Азариэль материализовалась рядом, как тень, протягивая ему бокал с дымящейся жидкостью, которая меняла цвет каждую секунду:

— Ты планировал это?

Он медленно повернул голову, его золотой зрачок отражал мелькающие огни диско-шара:

— Я… — голос сорвался, когда взгляд упал на шар, паривший в воздухе и рассыпавший радужные блики по стенам, — Нет. Но черт возьми, я бы хотел сказать, что да.

Серафима, все еще в своих «косплейных» доспехах, вдруг с яростью сорвала шлем. Ее серебристые волосы рассыпались по плечам, а глаза горели чем-то диким и незнакомым:

— К черту правила!

Она ринулась в толпу, сметая на своем пути столик с напитками. Стекло разбилось, добавив к музыке звонкий аккомпанемент.

Где-то высоко, в ледяных чертогах…

Марбаэль вдруг уронил кубок.

Драгоценное вино растеклось по идеальному полу…

И начало пузыриться в такт той самой музыке, которой не должно было существовать в его владениях.

Его совершенное, как ледяная скульптура, лицо наконец исказила эмоция.

Ярость?

Или… страх?

Темница больше не была таковой.

Она дышала.

Жила.

Танцевала.

Закон Греха трещал по швам, и с каждым ударом баса его осколки превращались в конфетти.

А двести душ, адвокаты дьявола и один очень странный кот…

Танцевали на его обломках под вой бутылочного блюза и звон разбитых обещаний.

Борис, теперь уже балансирующий на люстре (откуда она взялась?!) с бутылкой шампанского в лапах, проорал на весь ад:

— ЭЙ, МАРБАЭЛЬ! ТЫ ТОЖЕ МОГ ПРИЙТИ! МЫ ТЕБЕ ОСТАВИЛИ… Э… МЕСТО В УБОРНОЙ!

И где-то в вышине, в самом сердце ледяного дворца, что-то дрогнуло.

Темница Марбаэля больше не существовала.

На ее месте бушевал безумный, пылающий клуб, где ледяные стены капали синкопами, растворяясь в такт грохочущему биту. Пол пружинил под сотнями ног, оставляющих отпечатки раскаленных подков, копыт и босых ступней — все смешалось в едином ритме бунта.

Музыка, которой не должно было быть

Василий, прижав бутылки к губам, выдувал огненный блюз. Каждая нота прожигала воздух, оставляя после себя дымные завитки, складывающиеся в руны хаоса. Стекло в его руках трескалось от напряжения, но звук лишь набирал мощь, заставляя дрожать сами законы реальности.

Борис, взобравшись на плавающую барную стойку (которая теперь вращалась, как карусель), дирижировал невидимым оркестром своим хвостом:

— Громче! Еще громче! Пусть Марбаэль услышит, как падает его царство!

И его слышали.

Не Марбаэль.

Двести воскресших тел должников — бывшие воины, поэты, грешники и святые — слились в едином безумии:

Один, с лицом, изборожденным древними шрамами, колотил кулаками по бывшей ледяной колонне. Каждый удар оставлял кровавые отпечатки, но ритм лишь набирал ярость.

Другой, с глазами пророка, разорвал свою рубаху и затянул хриплый гимн. Его голос, годами не звучавший в аду, теперь рвал тиранию Марбаэля, как пергамент.

Третьи, сплетясь в танце, крушили остатки решеток. Металл звенел, ломался, превращался в ударные — адский оркестр рождался на глазах.

Асмодей, стоя на столе из сплавленных грехов, поднял бокал:

— За конец вечности!

— ЗА КОНЕЧНОСТЬ! — проревело в ответ двести глоток.

Где-то в вышине, в разрушающихся чертогах, упала первая ледяная глыба.

Малина, стоя за стойкой, превратилась в настоящего демона-бармена. Ее крылья вздымались в такт музыке, а руки мелькали, жонглируя бутылками с ядовито-зеленым абсентом и кроваво-красным вином. Она наливала коктейли, смешивая адское пламя со слезами грешников, добавляя щепотку бунтарства и львиную долю безумия.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Бесплатная выпивка для бунтовщиков! — проревела она и, крутанувшись на месте, швырнула пылающий шот прямо в толпу. Огненная струя прочертила в воздухе дугу, прежде чем кто-то поймал ртом стакан, не пролив ни капли. Толпа взревела от восторга.

Люцилла, которая поначалу сжалась, как кошка под дождем, теперь восседала на барной стойке, как королева этого безумия. Ее крылья распахнулись, а хвост бил такт по столешнице.

— Танцуй, черт возьми! — кричала она, шлепая по щекам каждого, кто недостаточно рьяно отплясывал. — Танцуй, как будто от этого зависит твоя душа!

(Что, впрочем, было недалеко от истины.)

Какой-то демон в потрепанном плаще отчаянно крутился в брейк-дансе, хотя явно не имел ни малейшего понятия, как это делается. Его рога цеплялись за соседей, но всем было плевать.

Две грешницы-должницы в разорванных платьях, теперь уже не помнящие, за какие именно долги их отправили в ад, танцевали на столе, выкрикивая слова давно забытого гимна свободы.

А в центре всего этого — Борис.

Теперь он балансировал на огромном бочонке с адским элем, который катился по танцполу, управляемый лишь его хвостом и чистой силой наглости.

— Эй, Малина! — завопил он. — Давай что-нибудь, от чего у вас, демонов, отваливаются рога!

Малина только усмехнулась и достала из-под стойки бутылку с черной жидкостью, в которой плавали какие-то подозрительные искорки.

— Это… — она сделала паузу для драматизма, — «Последний глоток перед раскаянием». Выдерживалось в душе лицемера триста лет.

Толпа ахнула.

Борис схватил бутылку, откусил горлышко (плеваться стеклом ему было явно не впервой) и заорал:

— Ну что, воскрешённые, КТО ЖИВОЙ?!

Ответом ему был оглушительный рев, от которого задрожали последние ледяные осколки на потолке.

Где-то вдалеке, в своих рушащихся чертогах, Марбаэль впервые за всю вечность закрыл лицо руками.

А в баре «У Падшего Ангела» вечеринка только начиналась.

Серафима, сбросившая доспехи до кожаного корсета, крутилась радостная в хаосе вечеринки. Ее опаленные крылья, обычно скрытые под одеждой, теперь распахнулись во всю ширь, перья мерцали в ритме музыки. Каждое движение оставляло за собой шлейф искр, рисующий в воздухе пылающие руны свободы.

— Ты же ангел! — орал ей Асмодей, который, вопреки собственному достоинству, уже подтанцовывал, делая вид, что просто поправляет манжеты. Но хвост его выдавал — он выбивал четкий ритм, а пальцы сами собой щелкали в такт.

— БЫЛА ангелом! — засмеялась Серафима, ее голос звенел, как разбитый хрусталь. Она рванула Асмодея за руку, втягивая в вихрь танца. Их тени сплелись на стене — рогатая и крылатая — в причудливом, яростном порыве.

Азариэль, цепи которой давно валялись растоптанными где-то под столом, парила над толпой. Ее длинные волосы дрожали в такт музыке, каждая прядь чувствоала свой собственный ритм. Глаза, обычно холодные, как лезвие, теперь горели дикой, первобытной радостью.

— Я уже и забыла... каково чувствовать счастье! — бросила она, и ее голос сорвался, будто ржавые ворота, которые наконец распахнулись после веков неподвижности.

Где-то в углу Василий все еще дул в бутылки, но теперь к нему присоединились еще трое — один дул в трубу из сломанных решеток, другой бил по уже пустой бочке адского пойла, а третий просто орал что-то нечленораздельное, но удивительно мелодичное.

Борис, тем временем, устроил конкурс на самый безумный танец. Приз — глоток из бутылки с надписью «Последнее раскаяние». Желающих было больше, чем грешников в аду.

А на потолке, который теперь был усыпан светящимися рунами (кто-то явно воспользовался моментом, чтобы переписать местные законы), появилась трещина.

Не просто трещина.

Пропасть.

И из нее, медленно, как падающее перо, начал сыпаться снег.

Настоящий.

Чистый.

Не адский.

Малина, задрала голову и расхохоталась:

— Смотрите-ка! Даже погода для нас меняется!

Снежинки таяли на раскаленной коже танцующих, смешиваясь с потом, золой и свободой.

А где-то там, в вышине, за пределами темницы закона Упадка рушился целый мир.

Здесь же, в баре «У Падшего Ангела», все только начиналось.

Василий, отбросив бутылки, вскочил на стол. Его тень, растянувшаяся по стене, внезапно обрела крылья — не ангельские, не демонические, а какие-то другие, сотканные из самого бунта.

— НЕТ СКУКЕ МАРБАЭЛЯ! — проревел он, и его голос ударил, как молот по наковальне.

Толпа взревела в ответ, и от этого гула задрожала сама реальность:

— НЕТ СКУКЕ!

— НЕТ ТЮРЬМЕ!

— НЕТ ЗАКОНАМ, КОТОРЫЕ ДУШАТ!

Ледяные стены треснули окончательно. Осколки не падали — они исчезали на лету, превращаясь в пар, который смешивался с дымом, потом и дыханием толпы.

Потолок рухнул — но вместо камней с неба посыпались искры, конфетти и огненные всполохи, будто сама темница решила присоединиться к вечеринке.

И тогда…

Раздался голос.

Тот самый.

Холодный.

Безупречный.

И чертовски злой.

— ЭТО… НЕВОЗМОЖНО.

Марбаэль стоял на границе тюрьмы своего закона.

Его тюрьмы.

Которой больше не было.

Его идеальные черты исказило нечто, что никто никогда не видел на его лице — растерянность.

Он поднял руку, и ледяные когти выросли из его пальцев, готовые разорвать этот бунт в клочья…

...

Одинокий Рыцарь Ада

Рыцарь Ада шагал по бесконечным коридорам бывшей тюрьмы, где некогда звенели кандалы, а теперь царил хаос вечного карнавала. Стены, испещренные трещинами, здесь еще дышали холодом, а под ногами хрустели осколки разбитых фонарей, словно кости забытых узников. Где-то вдалеке, за слоями каменных лабиринтов, гремела безумная музыка — гулкий бас, визгливые голоса, звон бокалов, наполненных чем-то гуще вина. Но здесь, в глубине ледяных катакомб, звуки приглушались, словно поглощенные самой тьмой. Лишь потрескивание мороза, сковывающего старые решетки, нарушало тишину.

Его доспехи, черные, как смола на дне адской бездны, впитывали свет, сливаясь с тенями. Каждый шаг оставлял на полу дымящийся след — раскаленный клинок в его руке плавил лед, капая огненными каплями, которые шипели, угасая в темноте.

Прошло время, из-за поворота выползло Нечто — сгорбленное, с кожей, покрытой язвами, будто грехи, в которых оно увязло, затвердели и проросли сквозь плоть. Глаза, мутные и желтые, как старый холст, слезились, а когтистые пальцы царапали камень, оставляя за собой борозды из слизи и крови.

—

Ты... ты тоже сбежал?

— прошипело оно, вытягивая конечности, дрожащие от голода или страха.

Рыцарь не ответил. Его меч взметнулся — быстрый, как вспышка молнии в кромешной тьме. Голова демона покатилась по полу, черная кровь брызнула на стены, расплываясь мерзкими узорами. Тело еще дергалось, пальцы судорожно сжимались, будто пытаясь вцепиться в жизнь, но он уже шагал дальше, оставляя его гнить в одиночестве.

Он вошел в зал рухнувших колонн. Казалось, когда-то здесь вершили суд. Теперь же обвалившиеся своды открывали вид на черное небо, усеянное мертвыми звездами. Посреди хаоса камней стояли двое — грешник, закованный в ржавые цепи, и тень, приросшая к его спине, как вторая кожа. Они рвали остатки чьей-то плоти, окровавленные пальцы скользили по костям, а голоса, хриплые и надтреснутые, перебивали друг друга:

—

Он мой!

—

Нет, мой!

Рыцарь прошел между ними. Два удара — точных, безжалостных. Тела рухнули, наконец свободные от споров.

Глубоко в сердце тюрьмы, где лед еще не растаял, его ждала она.

Сестра-палач.

Ее доспехи сверкали, как отполированные зеркала, и в каждом отражении кричали лица тех, кого она пытала. Ее плащ, сотканный из плоти, шевелился, будто живой, а в руке она держала клинок, тонкий, как игла, и такой же смертоносный.

—

Ты не должен был сюда вернуться

, — ее голос звенел, наполненный страхом.

Он не стал говорить.

Клинки скрестились — и лед вокруг взорвался, осыпаясь тысячами осколков. Она была быстрее, ее удары — точными, как укус змеи. Он — сильнее, каждый взмах его меча сотрясал стены.

Когда ее клинок вонзился ему в плечо, черная кровь брызнула на лед, но он даже не дрогнул. Вместо этого схватил ее за горло и прижал к стене.

—

Где выход?

— Отсюда нет выхода,

— она засмеялась, и алая струйка крови выступила на ее губах. —

Только Упадок.

Его меч пронзил ее грудь, разрывая доспехи, плоть, сердце.

Она упала, а он пошел дальше.

...

Рыцарь Ада замер, его доспехи, пропитанные копотью и кровью, тихо звенели в гнетущей тишине. Дверь перед ним создавалась ни льдом, ни камнем

—

она рождалась отсутствием, черной дырой, обрамленной дрожащими осколками реальности. Казалось, сама тьма пульсировала в такт далекой музыке, доносящейся с верхних уровней.

Его раскаленный клинок, испачканный вязкой чернотой поверженных стражей, теперь слабо светился в этом мраке. Воздух вокруг искривился от жара его ярости.

Тень зашевелилась у его ног, поднялась по его доспехам, обвила горло холодными пальцами. Она говорила его голосом, но слова были чужими:

— Ты забыл, что значит быть свободным. Ты носишь свои цепи даже без замков.

Рыцарь не дрогнул. Его дыхание, тяжелое и мерное, вырывалось клубами пара в ледяном воздухе. Он поднял руку, и тень отпрянула от жара его ладони.

— Свобода — это не место, — его голос звучал как скрежет металла. — Это действие.

Он шагнул вперед, и тьма сомкнулась вокруг него, как вода над головой утопающего. На мгновение показалось, что его силуэт растворился... затем резко выкристаллизовался вновь, уже по ту сторону.

...

Где-то между уровнями тюрьмы закона, в щелях реальности, чья-то тяжелая поступь нарушала тишину забвения. Черные доспехи сливались с мраком, только клинок оставлял за собой кровавый след в ином пространстве.

Он шел. Мимо застывших во времени камер, где тени бывших узников все еще повторяли свои последние мгновения. Мимо зеркальных коридоров, где его отражение иногда поворачивало голову, когда сам он этого не делал. Мимо дверей, которые вели в никуда.

Иногда он останавливался. Иногда поднимал меч. Иногда кто-то переставал существовать.

А музыка все играла где-то далеко-далеко, едва уловимым эхом в пустоте между мирами. То ли воспоминание. То ли обещание. То ли призрак той самой свободы, которую он теперь нес другим — по своему усмотрению, по своим правилам, по своей темной вере.

И где-то в глубине руин, если прислушаться, можно было уловить тихий звон доспехов... или может, это просто скрипели остатки ледяных стен, медленно умирая без своего хозяина.

Глава 17

Вечеринка выжгла закон Упадка Марбаэля, как кислота, капля за каплей уничтожив многовековой порядок.

Ледяные своды тюрьмы закона Упадка, некогда непоколебимые, перестали существовать. Жар живых тел расплавил их. Теперь каждый удар баса методично лишал его власти и сил. Даже доспехи Марбаэля из первородного льда медленно разрушались, трескаясь с тихим звоном, похожим на бьющееся стекло, и осыпаясь хлопьями инея, которые тут же таяли в обжигающем дыхании толпы.

Тени, обычно послушные ему, дрогнули — и отвернулись. Они сливались с безумным мерцанием танцпола, их очертания расплывались, растворялись в вихре огней, кружась в такт музыке, которая теперь правила здесь. Даже пол под ногами Марбаэля, некогда зеркально-гладкий, теперь покрылся шершавыми царапинами — следами сотен ног, топчущих некогда великий закон.

Теперь даже воздух вокруг него перестал замерзать — он дрожал, искривлялся, вибрировал, гнулся под напором хаоса. Звук, грубый и живой, бил в ребра, в виски, в самое сердце — и с каждым ударом последние остатки власти Марбаэля крошились, утекая как песок сквозь пальцы.

Пальцы Марбаэля впились в ледяную кирасу, но в них уже не было прежней силы — только слабая дрожь, обнаженная и жалкая, которая давно им была забыта. Он чувствовал, как его собственное дыхание, обычно невесомое и тихое, теперь стало тяжелым, почти человеческим — горячим и прерывистым.

Он обвел взглядом бар «У Падшего Ангела» — место, где его порядок был растоптан, где каждая деталь кричала о хаосе: опрокинутые столы, лужи алкоголя, смешанного с грехами, зеркала, треснувшие от грохота музыки. Где лед превратился в пар, а тишина — в оглушительный, всепоглощающий грохот свободы.

Его колени подогнулись.

Впервые за вечность.

Впервые — перед теми, кого он считал пылью.

Асмодей шагнул вперед. Его тень, растянувшаяся по полу, казалось, смеялась.

Он поднял бокал — тот самый, с «Последним глотком перед раскаянием», его содержимое пульсировало темно-багровым светом, как живое.

— За падение королей.

И выпил.

Рот Марбаэля открылся — но больше не было приказов, не было ледяных угроз. Только тихий, бессильный хрип, похожий на звук ломающегося зеркала. Но его никто не заметил, будто само его существование здесь было лишним.

Азариэль шагнула вперед. Ее глаза горели ликованием победителя.

— За пышные похороны Князя! — Поддержала она.

— Хаос вечен! Скука мертва! — Хором раздалось в ответ.

Музыка гремела так, что дрожали даже остатки ледяных стен, а двести освобожденных душ отплясывали, забыв о столетиях страданий и отработок.

Василий, прислонившись к барной стойке, стоявшей на части бывшей тюремной решетки, пристально посмотрел на Бориса, который грациозно размахивал лапами, сидя на плече у Азариэль.

— Слушай, ты прямо пушистый комок с сюрпризами, — начал Василий, стараясь перекрыть шум вечеринки. — Если ты такой всесильный, что прыгаешь между измерениями и выходишь сухим из драк с трехглавыми тварями, почему ты с самого начала не разобрался со всем этим бардаком сам?

Борис остановился и посмотрел на Василия, его хитрые глаза сверкнули.

— Вась, — промурлыкал он, перебираясь на другое плечо Азариэль, — я кот. Рожден нежиться на солнышке, ловить мышей и получать наслаждение от жизни. Решать твои или чужие проблемы? Это выше моей кошачьей натуры.

Василий хотел ответить, но в этот момент пространство вокруг вдруг затрещало, будто тонкий лед под ногами на озере. Праздничная атмосфера мгновенно испарилась — музыка затихла, танцующие замерли на месте. Пространство закона Упадка стало ломаться, осколки реальности осыпались вниз, открывая над головами ранее ликующих бездну.

Именно тогда Марбаэль удостоился внимания. Но это был уже не тот надменный владыка — его некогда безупречные одежды были изорваны, золотые цепи потускнели, а лицо… Лицо теперь отражало не холодное безразличие, а нечто куда более опасное — ярость загнанного в угол зверя.

— Какая ядовитая смесь идиотизма и безумия, — прошипел он, и его голос, некогда звучавший ужасающе, теперь напоминал речь угасающего на смертном одре. — Ослабили мой закон Греха Упадка. Превратили темницу, дающую мне ману в… это. — Он с отвращением еще раз оглядел место вечеринки. — Только вот... вы забыли одну маленькую деталь.

Марбаэль вскинул руки, и небеса над ними снова затрещали. На этот раз пространство разломалось на огромные куски, словно разбитое витражное стекло. Бездна разрослась до самого горизонта. Изнутри нее стало изливаться бесконечное море золотых монет, каждая из которых была отчеканена из сжатой греховной души. Монеты сверкали блеском отчаянья, готовые в любую секунду обрушиться на всех присутствующих смертоносным ливнем.

— Весь ад построен на грехе, — провозгласил Марбаэль, и его фигура начала расти, заполняя собой едва существующее пространство закона Упадка. — А грех… всегда можно превратить в золото! Теперь узрите, мою настоящую силу и сгиньте!

Первые монеты уже начали со звоном падать на пол, оставляя после себя дымящиеся воронки. Одна из них прожгла плечо ближайшему воскресшему, заставив его закричать от боли.

Золотой дождь изливался, и каждая его «капля» несла не богатство, а гибель.

Остатки тюрьмы наполнились звоном падающих монет и криками умирающих. Любое касание к золоту каралось расплавленной плотью, последующее оставляло от тела лишь пепел. Двести освобожденных от отработок душ, только что ликующих в танце, теперь корчились в агонии, их тела рассыпались, как песочные замки под натиском прилива.

Асмодей, Люцилла и Малина стояли спиной к спине, их защитные барьеры трещали под градом проклятого золота. Магические щиты Серафимы мерцали, как последние свечи перед ураганом — с каждым ударом они становились слабее.

— Это… сколько же грешников ему задолжали?! — сквозь зубы процедил Асмодей, его руки дрожали от напряжения.

В этот момент Азариель расправила крылья. Темная энергия вихрем закрутилась вокруг нее. Она поднялась в воздух, встретившись взглядом с Марбаэлем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Довольно! — ее голос прозвучал громко и четко, перекрыв звон падающего золота. — Давай решим все между нами. Только ты и я.

Марбаэль замер, его искаженное яростью лицо на миг отразило что-то странное — то ли разочарование, то ли недовольство.

— Ты слишком слаба, Азариель. И все же... — Его рука описала дугу в воздухе, и золотые монеты замерли, образовав сверкающий кокон вокруг них, — ...я не стану отказывать себе в удовольствии сломать тебя ещё раз, прежде чем ты вновь станешь источником моих сил.

Азариель сжала кулаки, вокруг нее сгустилась тьма, принимая форму древних доспехов — тех самых, в которых она когда-то вела его армии. Марбаэль лишь поднял руку творя заклинание и холодно произнес:

— Десять тысяч лет ты будешь страдать, страдать испытывая боль каждой души, застывшей в золоте.

Но прежде чем заклинание было закончено, кокон пробили. Василий, превозмогая боль от ожогов, собирался встать на защиту Азариель, а его голос сорвался на крик, требуя справедливости:

— Марбаэль! Верни ей долг!

Владыка Первого Круга лишь успел поднять бровь, глядя на летящего Василия, перед тем, как вся масса проклятого золота обрушилась на них разом, погребая под сверкающим саваном. Последнее, что увидели остававшиеся внизу — это как Азариель обхватил Василий, пытаясь прикрыть своим телом, прежде чем золотой водопад накрыл их полностью.

...

Только звон монет нарушал гнетущее безмолвие. Где-то в глубине ледяной гробницы слабо мерцал последний отсвет магии — возможно, борьба, возможно, агония. Но с каждой секундой свет угасал.

Марбаэль медленно опустился на землю, его дыхание было тяжелым, но на губах играла победоносная улыбка. Он повернулся к выжившим, поднимая руку для последнего удара.

...

Когда-то Азариэль была не пленницей, а мечом в руках Марбаэля.

Она пришла к нему в эпоху Кровавых Рассветов, когда Первый Круг дрожал от войны с падшими ангелами. Ее крылья, тогда еще несли адское пламя, а глаза горели яростной преданностью.

— Ты не похож на других демонов — сказала она, стоя перед его ледяным троном. — Все сражаются ради власти. Ты — порядка.

Марбаэль, что тогда еще не был Князем, сначала изучал ее молча. Потом его пальцы скользнули по рукояти меча из первородного льда.

— Если порядок будет установлен, я все равно взойду на престол Первого Круга — ответил он наконец.

— Даже так, я верю, что власть в твоих руках принесет демонам нашего круга процветание...

В тот день Азариэль принесла клятву и стала сражаться в первых рядах его легионов. Когда другие демоны рвались к трону через горы трупов, Азариэль строила тюрьмы. Не для мучений — для сдерживания. Она верила, что хаос можно обуздать.

Но чем больше росла власть Марбаэля, тем меньше оставалось в нем того, кто искал порядок.

Азариэль видела, как он меняется:

В день, когда он призвал ее в чертоги и без слов указал на тело демона-соперника, растерзанного ледяными шипами.

В ночь, когда приказал замуровать в стены тюрьмы дюжину демонов-мятежников — живыми, чтобы их крики и боль питали его.

В тот миг, когда впервые назвал ее «инструментом» — и в его глазах не было ничего, кроме холодного расчета.

Она продолжала служить.

Даже когда он начал убивать демонов из высших родословных одного за другим. Даже когда его доспехи покрылись инеем от вечности, проведенной в одиночестве на троне. Даже когда поняла: он не хочет порядка.

Он хочет тишины, он хочет Упадка.

...

Час Молчания — тот странный промежуток между адскими сутками, когда кровавое небо Первого Круга тускнеет, а тени начинают жить собственной жизнью. Они вытягиваются неестественно длинными, змеящимися линиями, будто пытаясь сбежать от самих себя. Даже пламя в этот момент в светильниках замирает, не смея трещать, словно сам Ад затаивает дыхание в ожидании чего-то неотвратимого.

Именно тогда ее сестра — Лаэль, последний свет в ее кромешной тьме — пришла к ней без оружия, без доспехов, в простом одеянии из пепла смешанного с маной. Она сказала, что хочет выйти против Марбаэля не с мечом, не с заговором, не с армией мятежников.

С правдой.

С правдой, что для Марбаэля была страшнее любого клинка, ведь могла отнять его самое драгоценное оружие.

— Он больше не твой господин, Азариэль, — прошептала Лаэль, ее голос дрожал, как первый легкий ветер перед рассветом. Ее пальцы — тонкие, изящные, с едва заметными шрамами от войны — сжали запястья Азариэль. Их лбы почти соприкоснулись, и в этом прикосновении была заключена вся их общая вечность — от сияющих чертогов до кровавых полей Первого Круга. — Он — болен, как все, кто был для него. Он — чума, пожирающая нашу демоническую мощь, препятствие, что не дает нам накопить силы и ворваться в ангельские сады. Посмотри на стены его чертогов, сестра. Прислушайся. Они растут из костей наших сородичей, скреплены их слезами.

Азариэль знала.

Она знала, что в подземельях ледяного дворца, куда даже тени боялись спускаться, день и ночь кричат пленённые демоны. Те, кого Марбаэль милостиво называл "непокорными". Их конечности сковали ледяными глыбами, оставили в камерах где суждено прожить вечность, и их страдания становились фундаментом его власти.

Она знала, что лед его трона — не просто украшение. Каждая капля крови, упавшая на него, впитывалась навсегда, унося с собой кусочки памяти, личности, самой сути тех, кто осмеливался бросить вызов. Трон Марбаэля был живым архивом уничтоженных душ, и он сидел на этом склепе, как паук в центре паутины.

И все же Азариель чтила клятву, помнила приказ карать мятежников — четкий, не терпящий возражений — она взяла клинок.

И сделала свое дело.

Лаэль не сопротивлялась.

Когда лезвие вошло ей в горло — ровно, профессионально, между третьим и четвертым шейным позвонком — она улыбнулась. И эта улыбка останется с Азариэль навеки: ни счастья, ни боли, только странное облегчение и что-то еще... что-то, что выглядело подозрительно похожим на надежду.

— Ты обязательно вырвешься, — прошептала Лаэль, и ее последний выдох оставил иней на щеке Азариэль.

Кровь была теплой.

Невыносимо теплой для Первого Круга. Она текла по пальцам Азариэль, по клинку, по полу, оставляя ярко-алые узоры на идеально белом льду. Такая живая, такая недемоническая теплота в этом месте, где даже боль должна была быть холодной и совершенной.

А потом...

Тень скользнула по замерзшей крови на полу прежде, чем она успела поднять глаза. Холодный ветер внезапно заполнил помещение, заставив пламя в светильниках склониться в почтительном поклоне. И Он появился — не вошел, не пришел, а просто материализовался из самой тьмы, будто был ее неотъемлемой частью.

Его фигура, обычно такая величественная и незыблемая, сейчас казалась неестественно неподвижной. Ледяные доспехи не звенели, когда он сделал шаг вперед. Они были частью его — как кожа, как дыхание, как сама суть его власти. Его глаза — два бездонных озера золота посреди бездны — не отражали ничего. Ни гнева, ни разочарования. Только… любопытство. Холодное, расчетливое, бесчеловечное.

Он приблизился беззвучно, его босые ступни не оставляли следов на замерзшей крови. Его безупречные пальцы — длинные, изящные, белые как смерть — сжали ее подбородок с хирургической точностью, заставив посмотреть в глаза. Прикосновение обжигало холодом, оставляя на коже корки льда.

— Твои руки задрожали, моя тень? — Его голос был тише шелеста крыльев смерти, но каждое слово врезалось в сознание, как ледяная игла. Он не повышал тон. Не нужно. Каждый слог был совершенным, отточенным, как клинок палача.

Его дыхание пахло снежной бурей и чем-то еще — древним, забытым, тем, что существовало до времени. Он вдыхал ее страх, ее сомнения, ее тягу к предательству — и не моргнул. Просто наблюдал. Как ученый наблюдает за интересным экспериментом.

Той же ночью, когда кровавые звезды Первого Круга достигли зенита, ее призвали в Зал Очищения. Ни цепей, ни кляпов. Только ледяной стол и двенадцать молчаливых стражей в масках из застывших слез. Ее крылья — когда-то гордые, сильные, последний отголосок ее демонической природы — сломали у основания с хирургической точностью. Не одним ударом. Медленно. По суставу. Чтобы она запомнила звук ломающихся костей.

Цепи из первородного льда — того самого, что старше самого Ада — вплавили в плоть, в кость, казалось, в саму душу. Они не просто сковывали. Они жили внутри, пульсируя в такт ее сердцу, напоминая с каждым ударом: ты собственность. Тень. Инструмент. Каждый взмах, каждая попытка пошевелить крыльями отзывалась болью, острой и чистой, как первый грех.

А Лаэль…

Лаэль стала украшением.

Ее застывшее тело — еще теплое, еще хранящее следы улыбки — погрузили в ледяную ванну у тронного зала. Процесс занял ровно тридцать три минуты — Марбаэль любил симметрию. Сначала побелели кончики пальцев. Потом иней пополз по рукам, ногам, шее. Последним замерзло выражение глаз в странном сочетании покоя и… надежды? Надежды, который не могло быть. Ведь надежда в Первом Круге исчезала первой.

Ее повесили над троном — прекрасную, вечную, безупречную. Очередную статую в галерее его власти. Вечное напоминание. Урок для всех, кто осмелится пойти против.

Теперь даже мысль о свободе причиняла Азариель физическую боль.

Сомнения в Первом Круге карались хуже, чем измена. Потому что измена — это действие. А сомнение… сомнение это болезнь. Вирус. Оно расползается, заражает, разъедает основы власти. И лечится только абсолютным, беспрекословным послушанием. Или смертью. Но смерть — это милость. А Марбаэль не был милосерден.

Теперь, когда Азариель закрывает глаза — в редкие моменты, когда ей удаётся спать — она все еще видит:

Как кровь сестры — теплая, живая, невероятно красная на фоне безупречного льда — стекает по ее пальцам. Как каждая капля оставляет после себя ручейки, узоры, целые реки вины.

Как Марбаэль гладит ее волосы — медленно, методично, с отвратительной нежностью — словно утешая. Его пальцы холоднее льда, но от их прикосновения горит кожа. «Ты сделала правильный выбор», — шепчет он. И самое страшное — она хочет ему верить.

И как иней — нет, не просто иней, а живой, сознательный холод — медленно покрывает Лаэль. Как он ползет по ее ресницам, по губам, по последнему следу улыбки. Как он превращает жизнь в искусство. Страдание — в экспонат. Любовь — в предупреждение.

Это и есть настоящий Первый Круг.

Не ад — там хотя бы есть страсть, есть огонь, есть движение.

Не тюрьма — в тюрьме есть стены, а значит, есть то, что за ними.

Это музей его безумия. Галерея совершенного контроля. Каждая статуя — бывший союзник, друг, враг, любовник. Все одинаково прекрасны в своем ледяном безмолвии. Все одинаково мертвы при жизни.

И Азариэль — последний экспонат, который еще дышит. Живое доказательство его власти. Ее крылья сломлены, но не отрезаны. Ее воля подавлена, но не уничтожена. Потому что в музее должны быть и такие экспонаты — те, что еще помнят, каково это — быть свободным. Чтобы их боль напоминала остальным: сопротивление бесполезно.

Глава 18

Пространство треснуло с оглушительным звоном разбитого стекла — звук, от которого содрогнулись даже незыблемые законы мироздания. Набирающий силу закон греха Марбаэля заколебался, как вода в упавшей, но не опрокинутой чаше. И в дрожащих волнах проступили руны времени — древние, забытые, запретные. Они горели кровавым золотом, словно раскалённые крошечные звезды, втоптанные в саму плоть реальности, сплетаясь в узор, от которого трескался камень под ногами и крошились воспоминания. Каждая линия знаков заставляла ткань мироздания дрожать, как паутину, задетую взмахом крыла неведомой твари.

Василий и Азариель, ранее исчезнув на мгновение, материализовались перед Марбаэлем вновь.

Но это были уже не те, кого поглотил золотой ливень.

Василий — его глаза в человеческом обличье, прежде обычные, серые, словно пепел после пожара, теперь мерцали отблеском тысячелетней тоски. В их глубине плавали тени эпох, которых не помнил ни один живой. На запястье, там, где когда-то был простой ремешок, красовались золотые часы, циферблат которых покрывали трещины. Стрелки шли вспять, скрипели, будто сопротивляясь, но неумолимо отсчитывали секунды в никуда. Его пальцы, когда-то крепкие и уверенные, теперь казались закостеневшими, а в каждом движении читалась усталость, которой хватило бы на десять жизней.

Азариель — её доспехи, некогда отполированные до зеркального блеска, покрылись следами вечности, похожими на морозные узоры на стекле. Каждая пластина дышала памятью, каждый зазубренный край хранил следы битв, которые застали всего две души. В глазах, таких холодных, как ледяные озёра между мирами, теперь плясали отражения бесконечных временных петель — вспышки городов, рушащихся в пламени, лица, истаивающие в дыму, и чьи-то последние слова, застрявшие в горле навеки.

Вечность, застывшая в моменте

Они падали, разрывая слои пространства, вместе с множеством греховных душ. Каждая монета в этом золотом потоке была чьей-то болью, чьим-то пороком, чьим-то падением, чьим-то не выплаченным долгом. Они впивались в кожу, оставляя следы, которые не заживали, проникали в мысли, как черви, выгрызая куски из того, что когда-то называлось "личностью". Каждое касание — новое страдание, новый голос в хоре проклятых, новый виток в спирали отчаяния.

Их ждали десять тысяч лет.

Десять тысяч грехов.

Десять тысяч раз предстояло умереть и воскреснуть.

Тьма, сотканная из воспоминаний, сгущалась, как смола, обволакивая их со всех сторон. Вязкая, тяжёлая, она давила на рёбра, заставляя каждый вдох отдаваться болью. В этом бесконечном падении не было ни верха, ни низа — только не иссякающий поток золотых монет, звенящих, как проклятые колокола, и шепчущих про чужие грехи прямо в душу.

...

Ощущение вечного падения исчезло. Новый мир пустоты, двух душ и бесчисленного потока фрагментов воспоминаний стабилизировался, обернувшись бескрайней темной пустотой, что разрезали картины прошлого грешников.

Тогда Азариель сжалась посреди их нового мира. "Тюрьмы", за границами которой их "сознания" проживали чужие жизни, совершали чужие грехи и испытывали чужие страдания.

Голова Азариель была низко опущена, и только дрожь в плечах выдавала, что она ещё не превратилась в статую отчаяния.

— Зачем? — её голос был хриплым, словно слезы вот-вот хлынут из глаз. — Зачем ты подставился?

Василий, лицо которого уже носило следы бесчисленных мучений — глубокие тени под глазами, морщины, выгравированные временем, которого не должно было быть, — улыбнулся. Не той прежней, лёгкой ухмылкой, а чем-то усталым, почти невесомым, но настоящим.

— Я видел твой взгляд тогда.

— Что?

Она подняла глаза — и в них, среди хаоса плывущих воспоминаний грешников, мелькнуло что-то живое. Что-то человеческое.

— Ты смотрела на него не со страхом. Не с ненавистью. — Он протянул руку, игнорируя, как чужие воспоминания жгут его ладонь, и коснулся её щеки. Кожа под его пальцами была холодной, как мрамор надгробия. — С печалью. Как будто… он единственный, кто оставался в твоем мире... Мире, что сам и разрушил.

Азариель замерла.

Даже шепот греховных душ стих, будто затаив дыхание.

— Ты слишком долго была одна, — продолжил Василий, и его голос, тихий, но твёрдый, отгонял тьму отчаяния. — Слишком долго несла эту тяжесть. И если тебе суждено провести здесь десятки тысяч лет…

Он обнял её, прижал к груди, не обращая внимания на то, как воспоминания грешников прожигают плоть, оставляя кровавые ожоги.

— …то я проведу их с тобой. Развеивая твоё отчаяние. Твою скуку. Твою боль. Ведь я знаю, какого это.

И тогда Азариель заплакала. Слёзы, чистые, вопреки всему, покатились по её лицу.

Настоящие.

Их губы встретились в поцелуе, который сжег последние остатки сомнений. Азариель вцепилась пальцами в плечи Василия, будто боялась, что он исчезнет, как мираж в этом долгом аду. Ее крылья наполнились маной, что обволокла их темной вуалью, защищая от влияния воспоминаний, создавая интимный кокон, где время, казалось, остановилось.

— Я не помню, когда в последний раз… — ее голос сорвался, когда его ладонь скользнула по ее спине, ощущая шрамы — следы цепей, пыток, предательства.

Василий не ответил. Вместо этого его пальцы медленно коснулись основания ее рогов — места, священного и запретного, куда не смел дотронуться ни один демон за всю ее долгую жизнь.

Азариель вздрогнула.

Ее дыхание перехватило, тело напряглось, а затем — расслабилось, как будто какая-то древняя скованность, гнет одиночества, наконец отпустила ее.

— Ты… — она прошептала, но Василий уже притянул ее ближе, его губы скользнули по ее шее, ощущая пульсацию крови под тонкой кожей.

Она откинула голову, позволяя ему исследовать каждую линию своего тела, каждую забытую чувствительную точку.

Ее ногти впились в его плечи, но не от боли — от потребности ощутить, что это реально.

— Я не хочу ждать, — прошептала она, голос низкий, хриплый, лишенный прежней холодности. — Не хочу вспоминать прошлое… Только сейчас. Хочу чувствовать только нас.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Василий ответил действием — его руки обхватили ее бедра, поднимая, прижимая к себе, а ее ноги обвились вокруг его талии с естественностью, словно они всегда знали друг друга.

Их безбрежный пустой мир обернулся чьим-то воспоминанием. В нем они опустились на остатки давно забытого разрушенного трона — ирония, которая заставила Азариель тихо рассмеяться.

— Какой подходящий момент, — прошептала она, проводя ногтями по его груди, оставляя следы, которые он ощущал даже сквозь одежду.

Его губы нашли ее вновь, а руки бережно сняли остатки ее доспехов, обнажая кожу, бледную, как лунный свет, но горячую, как адское пламя.

Она ответила тем же — ее руки разорвали его рубаху, обнажая шрамы, оставленные течением греховных воспоминаний и тех, что уже успели появиться после первых лет страданий.

Они не говорили.

Не нужно было.

Каждое прикосновение, каждый вздох, каждый стон — все это было языком, на котором они понимали друг друга без слов.

Азариель закинула голову, когда его пальцы прошли ниже, исследуя, пробуждая, заставляя ее сжимать его плечи так, что кровь проступила под ногтями.

— Василий… — его имя на ее устах звучало как молитва, как заклинание, как единственная правда в этом мире лжи.

Он не заставил ее ждать.

Их тела слились — медленно, яростно, отчаянно — словно пытаясь наверстать все те тысячелетия, что они готовились провести в одиночестве.

Азариель вскрикнула, ее крылья расправились, тени сгустились вокруг них, а Василий прижал ее к себе, глубоко, без остатка, заставляя забыть о боли, о прошлом, о всем, кроме этого мгновения.

Они двигались в ритме, который знали лишь они, стирая границы между телами и душами, между болью и наслаждением, между адом и чем-то большим.

Азариель закусила губу, когда волна наслаждения накрыла ее, смывая последние остатки одиночества, а Василий последовал за ней, его тело напряглось, перед тем как погрузиться в блаженство.

Они остались лежать, сплетенные в объятиях, ее крылья укрывали их, а его руки держали ее так крепко, словно боялись, что она исчезнет.

— Теперь ты не одна, — наконец прошептал он, его губы коснулись ее лба.

Азариель не ответила.

Но в ее глазах, всегда таких холодных, теперь горел огонь, который уже никто не сможет погасить.

Они лежали, все ещё сплетенные в объятиях, в созданном крыльями Азариель коконе из теней. Где-то за его пределами звенели падающие золотые монеты, но здесь, в этом маленьком убежище, царила тишина. Тишина покоя, любви, и умиротворения.

Азариель провела пальцами по груди Василия, ощущая шрамы — и свои, и его.

— Ты почувствовал это? — ее голос был тихим, задумчивым.

— Что именно?

— Перед атакой… Она приподнялась, опираясь на локоть. Твоя душа — она все еще хранит отголоски Законов. Когда ты бросился между нами, что-то… исказилось.

Василий нахмурился, пытаясь вспомнить тот момент. Золото. Боль. Крик. И… что-то еще.

— Мы не просто исчезли, — продолжила Азариель. — Скорее всего, мы были вырваны из потока времени. Отделены от Ада. От всего.

Она села, ее крылья медленно расправились.

— Когда пройдут эти десять тысяч воспоминаний… мы вернемся ровно в тот момент, откуда нас стерли. Смесь законов и колебания маны должны это позволить.

Василий молчал, пытаясь осознать смысл ее слов.

"Никто даже не заметит их отсутствия."

Азариель повернулась к нему, ее глаза горели новой решимостью.

— Теперь у нас есть время.

— Для чего?

— Для всего.

Она встала, ее силуэт вырисовывался на фоне бесконечного золотого ливня за стенами их кокона.

— Десять тысяч лет страданий от грехов этих душ. — Она сжала кулаки. — Мы пройдем через это. Даже если время теперь измеряется количеством испытанной боли.

— Десять тысяч лет… любви. — Ее голос дрогнул, но лишь на мгновение. — Чтобы наверстать то, что я упустила.

— И десять тысяч лет тренировок. — Она посмотрела на него. — Ты должен стать сильнее. Чтобы твоя необычная душа окрепла, и ты научился сражаться.

Василий медленно поднялся, его тело еще ныло от недавней страсти, но в глазах уже читалась готовность.

— Ты так говоришь, будто это легко.

— Нет. Она шагнула к нему, прижала ладонь к его груди. Но теперь мы есть друг у друга. И это меняет все.

Где-то вдалеке, за пределами их убежища, золотые монеты продолжали падать, каждая — новый грех, новая боль, новое испытание.

Но теперь они знали — это не конец.

Это только начало.

...

Пространство треснуло.

Снова, как разбитое зеркало, сквозь которое хлынул свет иного мира, реальность разорвалась с хрустальным звоном, рассыпаясь на тысячи осколков. Каждый из них отражал искаженные лики прошлого, будущего, того, что могло бы быть — и того, что уже никогда не случится. И из этой раны в самой ткани бытия вышли две фигуры — Азариель и Василий.

Они вместе прошли через боль и страдания, не поддавшись Упадку и став намного сильнее.

Азариель парила в воздухе, ее крылья, некогда сломанные, теперь горели черным пламенем — живым, пульсирующим, как сердце ночи. Каждое перо источало дым, стекающий вниз тяжелыми клубами, оседая на землю пеплом былых грехов. В руках она сжимала меч из сгустившейся тьмы — оружие, выкованное не в кузнице, а в самой глубине ее ярости, за десять тысяч лет немого отчаяния. Лезвие, чернее самой бездны, поглощало свет, оставляя после себя лишь дрожащий след, будто пространство боялось его касаться.

Василий стоял позади, его тень растянулась по земле, неестественно длинная, будто пытаясь сбежать от него самого. Глаза светились странным золотистым мерцанием — не теплым, как солнце, а холодным, как отблеск на лезвии ножа. Вокруг его тела вихрилась энергия, искривляющая само пространство, заставляя воздух дрожать, как над раскаленными камнями. Каждый его вдох был медленным, размеренным — дыхание того, кто уже не боится ничего.

Марбаэль, готовившийся добить оставшихся адвокатов, замер. Его рука, занесенная для удара, дрогнула. В глазах, всегда таких уверенных, впервые мелькнуло нечто, похожее на страх.

— Невозможно… — прошептал он, и его голос, обычно звучный и полный презрения, теперь звучал хрипло, почти сдавленно.

Азариель улыбнулась.

Это не была улыбка триумфа. Не была она и улыбкой милосердия.

Это была улыбка правосудия.

— Возможно.

И она ринулась в атаку.

Ее первый удар рассек воздух с звуком, будто сама тьма завыла от ярости. Марбаэль едва успел отпрыгнуть, но лезвие все же задело его плащ, превратив ткань в прах. Он отступил, лицо исказилось в гримасе — не боли, но осознания.

Они вернулись.

И они пришли за ним.

Ее меч вновь рассек воздух с гулом разрываемой реальности — звуком, напоминающим треск ледника, ломающегося под тяжестью веков. Лезвие оставляло за собой черный шлейф, будто разрезая саму ткань мироздания, обнажая на мгновение пульсирующую пустоту между мирами.

Марбаэль едва успел поднять руку — щит из ледяных душ материализовался перед ним, сложенный из тысячи застывших в вечном крике лиц. Их рты раскрывались в беззвучном вопле, глаза расширялись от ужаса, образуя призрачную стену защиты…

Но он не выдержал.

Лезвие прошло сквозь защиту, как горячий нож сквозь воск, вонзилось в грудь князя Первого Круга — и с силой отбросило его прочь. Удар был настолько силен, что пространство вокруг точки попадания на мгновение искривилось, создав гравитационную воронку, втянувшую в себя обломки разрушенной темницы Упадка.

Марбаэль вылетел за пределы разрушенной темницы, его тело пробивало стену за стеной, оставляя за собой след из раскаленного камня и расплавленного металла. Каждое столкновение рождало ударную волну, сметающую все на своем пути, пока он не врезался в руины своего замка, превратив их в пылающий кратер. Земля вокруг мгновенно остекленела от жара удара.

Взрыв.

Кратер разверзся, выпуская горы первородного льда, и из его эпицентра поднялся Марбаэль. Его одежды горели синим адским пламенем, обнажая кожу, покрытую трещинами, сквозь которые сочился жидкий кровавый свет. Лицо, всегда сохранявшее холодное величие, теперь исказила первобытная ярость.

— Ты…

Он вскинул руки, готовясь к ответному удару, и мана сгустилась вокруг него, образуя вихрь из льда и костяных шипов.

Но тут —

Василий появился у него за спиной без звука, без предупреждения, будто всегда там находился.

— Привет, князёк.

Его кулак, окутанный золотистой энергией, вспыхнул, как миниатюрное солнце, и врезался Марбаэлю в спину с такой силой, что ледяные пластины доспеха рассыпались в пыль еще до контакта. Князь тьмы снова полетел — на этот раз прямо в остатки своего трона, которые рассыпались в труху от удара, оставив после себя лишь тлеющий ореол.

Василий завис в воздухе, руки скрещены на груди, глаза холодны, как глубины космоса. Энергия вокруг него пульсировала, создавая искажающие реальность волны.

— Ну как тебе моя новая способность? — он усмехнулся, и в этой улыбке не было ни капли прежнего легкомыслия. — «Не падший, не вознесённый».

Марбаэль, выбираясь из обломков, поднял на него взгляд. Его глаза, обычно сияющие холодным интеллектом, теперь отражали нечто новое — растерянность.

— Что… это…

— Энергия души, — Василий развел руки, и пространство вокруг него дрогнуло, как поверхность воды под порывом ветра. — Я научился нарушать ваши законы.

Он щелкнул пальцами — и раны на его теле исчезли, словно их и не было, оставив после себя лишь золотистый след, медленно тающий в воздухе. Стрелки часов на его запястье с невероятной скоростью побежали вспять.

— Откат.

Еще шаг — и он оказался прямо перед Марбаэлем, хотя тот даже не успел сдвинуться с места. Пространство сжалось, подчиняясь его воле, создавая эффект телепортации.

— Пространство.

Марбаэль впервые за всю свою бесконечную жизнь почувствовал…

Страх.

Настоящий, животный, сжимающий горло страх. Его пальцы, обычно такие уверенные, слегка дрожали. Губы приоткрылись, но слова застряли в горле. Даже его тень, всегда такая послушная, отпрянула от него, будто пытаясь скрыться.

Глава 19

Пока Марбаэль в страхе пытался понять принцип работы новых способностей Василия, Азариель молниеносно приземлилась рядом, ее крылья сложились за спиной с тихим шелестом горящего шелка.

Меч из сгущенной тьмы уперся в горло испуганного князя, лезвие слегка зашипело, будто жаждало окончательно перерезать эту нить.

— Ты пал.

Голос ее звучал не как триумф, а как приговор, вынесенный после долгих тысячелетий ожидания.

Марбаэль закрыл глаза.

Его дыхание было тяжелым, прерывистым — не от боли, а от осознания. От того, что его бесконечность, его власть, его Упадок внезапно подходит к концу.

— Ты думаешь… это я так просто сдамся? Сдамся в аду, где пасть ниже невозможно?

Губы его искривились в подобии улыбки, но в ней не было ни насмешки, ни надежды. Только странная, почти человеческая воля к борьбе.

Василий склонился над ним.

Тень от его фигуры легла на лицо Марбаэля, и в ней мерцали отблески чего-то большего — не просто тьмы, а бездны, которая теперь смотрела на князя своими беззвучными глазами.

— За всех невиновных, преданных тобой и несправедливо заточенных...

Василий положил руку ему на лоб. Пальцы его засветились необыкновенным сиянием, будто подчиняя себе законы пространства.

— Это твоя расплата.

Свет вспыхнул.

Марбаэль вскрикнул — не от боли, а от изменения. Его тело начало рассыпаться, не в пепел, не в прах, а в миллионы мерцающих частиц, каждая из которых светилась, как крошечная звезда.

Князя ждала не смерть.

А нечто иное.

Марбаэль не исчезал. Он трансформировался. Его сущность, его дух, сама его природа — все это теперь перетекало в иную форму, в состояние, которое даже он, древний и всезнающий, не мог осознать.

В то, что ему еще предстоит понять. Понять, что теперь бесчисленное множество фрагментов его сознания обречено угаснуть в муках.

Азариель и Василий смотрели, как последние частицы Марбаэля растворяются в воздухе, оставляя после себя лишь тихий звон, будто далекий колокол, отмеряющий конец одной эпохи…

И начало чего-то нового.

Воздух задрожал, будто натянутая струна, когда Василий медленно разжал ладонь. Над ней вспыхнули три символа, вращающихся в странном танце:

Песочные часы, чьи пересыпающиеся зерна то ускоряются, то застывают — искажение самого потока времени, не подчиняющееся ничьей воле, кроме его собственной.

Сломанные цепи, звенья которых рассыпаются в прах прежде, чем успевают упасть — преодоление любых ограничений, будь то законы физики или божественные запреты.

Пустой трон, от которого расходятся трещины по самой реальности — потенциал, превосходящий саму концепцию власти, делающий бессмысленными любые иерархии.

Азариель заметила, как его аура пульсирует странным, непостижимым ритмом — не адским мерцанием и не ангельским сиянием, а чем-то принципиально иным, будто сама пустота между мирами обрела голос.

— Ты не просто научился нарушать законы… — зашептала она, и в ее обычно ледяных глазах мелькнула тень трепета. Внезапное осознание ударило ее, как молния: он не бунтует против системы. Он перерос ее.

Василий сжал кулак — символы взорвались золотым светом, оставляя после себя лишь дрожащие в воздухе силуэты рун:

— Я нашел третий путь. Не Закон, не Хаос. Не Падение и не Вознесение.

Он сделал шаг вперед — и пространство среагировало, не разорвавшись в муках, а гармонично подстроившись под его волю, как преданный слуга. Камни под ногами сами образовали дорогу, время замедлилось ровно настолько, чтобы хватило слегка подчеркнуть его новое величие.

— Когда десять тысяч раз проживаешь каждую ошибку… Десять тысяч раз чувствуешь каждую рану… — Его серые глаза вспыхнули тысячами прожитых жизней, похожих на звезды, что светится в глубинах космоса. — Перестаешь видеть границы между "возможно" и "невозможно".

В этот момент Борис, наблюдавший издалека, внезапно выгнул спину. Его шерсть встала дыбом, когти непроизвольно впились в землю — он почувствовал то, что остальные пока не видят: Василий — живой парадокс.

Его и без того сильная душа преобразилась, став:

Якорем в потоке времени — там, где другие плывут по течению, он стоит посреди реки, и сама реальность обволакивает его.

Ключом к любым замкам реальности — не взламывающим, а подходящим, будто все запреты создавались именно под него.

Пустотой, вмещающей бесконечность — в нем есть глубина, куда можно сбросить целые миры, и они не оставят и ряби.

Борис понимал, что самое страшное — Василий еще не раскрыл и половины того, что освоил за эти века… Потому что настоящая сила не в демонстрации, а в осознании, что демонстрировать уже нечего.

И где-то в глубине глаз Василия присутствовала тень — не угроза, не предупреждение, а приглашение… для тех, кто осмелится шагнуть за пределы.

За каждым ярким триумфом, за каждой оглушительной победой, несущими перемены, скрывается картина мира, принимающего новый порядок.

Закон греха Упадка был полностью уничтожен, тюрьмы Марбаэля больше не существовало.

Покой на первом круге обернулся хаосом. Остатки ледяных стен дворца князя, некогда сверкавшие холодным величием, теперь оползали кровавыми потеками, словно сам ад истекал ранами. По их поверхности ползли черные жилы, пульсирующие, как вены на шее повешенного, а из трещин сочился густой, липкий мрак, в котором копошились тени забытых грехов. Осколки черного мрамора плавали в лужах расплавленного золота, превращая пол в зловещее зеркало, отражающее рушащиеся своды. Гигантские трещины расходились по полу, зияя, как рваные раны, обнажая пустоту между мирами — там, в глубине, мерцали отнятые Марбаэлем жизни, даже освобожденные — холодные и равнодушные.

Черти и уцелевшие демоны из окрестностей дворца разбегались в панике, их вопли сливались в единый гул, похожий на вой ветра в трубах обреченного города.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Демоны-искусители — те, что еще вчера дрожали при одном имени Марбаэля, — теперь метались меж руин, сбивая друг друга с ног в слепой ярости.

Младшие бесы, покрытые шелушащейся кожей и вечно голодные, ныряли в трещины, предпочитая неизвестность гневу поверженного владыки. Их когтистые лапы скребли по краям разломов, оставляя кровавые следы, прежде чем они исчезали в бездне, унося с собой лишь визг и запах гнилого мяса. Некоторые, самые отчаянные, набрасывались на раненых сородичей — не из злобы, а просто потому, что голод оказывался сильнее страха.

Демоны-чиновники, еще минуту назад важные и надменные, рвали на себе одежды, их пергаменты с долговыми расписками вспыхивали в воздухе синим адским пламенем. Чернила, которыми были записаны долги, теперь текли по их пальцам, оставляя ожоги, а печати лопались, выпуская на свободу запертые в них стоны.

Даже тени — те, что всегда были лишь безмолвными слугами, — отползали в углы, сжимаясь от страха. Они теряли форму, расплываясь в черные лужи, будто пытаясь стать незаметными, раствориться в этом хаосе. Но хаос не отпускал даже их – из трещин в полу вырывались багровые щупальца и хватали беглецов, втягивая обратно в кипящую бездну.

Первый Круг Ада, веками пребывавший в идеальном порядке Упадка, теперь погружался в хаос.

Башни из греховных душ, аккуратно сложенные, как кирпичи в стене проклятого собора, рассыпались, освобожденные духи метались между мирами, их лица, искаженные то ли ужасом, то ли надеждой, мелькали в разломах реальности.

Законы, высеченные в вечности на плитах из окаменевшего страдания, трескались и исчезали, словно их пожирала невидимая чума. Буквы расползались, как тающие черви, а каменные скрижали падали, разбиваясь о землю с гулом похоронного колокола.

Воздух гудел от невыплаченных долгов, неисполненных клятв и проклятий, наконец вырвавшихся на свободу. Их голоса сливались в один протяжный стон — звук лопнувшей петли, в которой веками держали этот мир.

И тогда — вновь раздался его голос.

Он прозвучал не как крик, а как треск ломающихся костей мироздания. Голос, вырвавшийся из самой глубины падшего величия, из той тьмы, где даже эхо боится повторяться.

Марбаэль поднялся из руин.

Его тело было изуродовано, но не сломлено. Плоть, разорванная ударом на множество частиц, затягивалась черными прожилками, словно трещины на старом пергаменте, скрепляемом демонической волей. Клочья мантии, некогда тяжелые от вышитых проклятий, теперь развевались вокруг него, как крылья мертвой птицы — обугленные, рваные, но все еще способные заслонить свет. Волосы из золотых цепей, теперь сплетенные из оков грешников, звенели, формируя новую корону — не символ власти, а оружие, каждый звон которого отзывался болью в костях наблюдателей.

— Я! ВЛАСТИТЕЛЬ ПЕРВОГО КРУГА АДА! — его крик разорвал реальность, заставив руины содрогнуться. Каменные глыбы, зависшие в воздухе, рассыпались в пыль, а трещины в полу разверзлись шире, обнажая пульсирующую бездну. — И Я НЕ ПОЗВОЛЮ ЖАЛКОМУ ЧЕЛОВЕКУ С БЫВШЕЙ СЛУГОЙ ОТНЯТЬ МОЮ ВЛАСТЬ!

Он вскинул руки, и тьма сгустилась вокруг него — не просто отсутствие света, а живая, дышащая материя, впитывающая в себя все надежды.

— Высшая демоническая магия Властителя Первого Круга.

Все долги — будут выплачены.

Все души — возвращены.

Все клятвы — исполнены.

Со всех уголков Первого Круга потянулись души должников — грешники, демоны, даже падшие ангелы, когда-то заложившие свои души. Они вопили, цеплялись за реальность, но неумолимая сила втягивала их в черный вихрь, крутящийся вокруг Марбаэля.

Там был и Купец, продавший душу за богатство — его тучные пальцы, привыкшие пересчитывать монеты, судорожно сжимали воздух, но тьма обвила его, как удав, и он растворился в ней, оставив после себя лишь мгновенный и отчаянный крик.

И воин, променявший честь на победу — его доспехи, покрытые ржавыми зазубринами, треснули, а тело разорвалось на части, как магический свиток, разрываемый невидимыми руками мага. Его последний крик был не страхом, а яростью — но и она не спасла его.

И поэт, отдавший вдохновение за славу — его губы, когда-то шептавшие строки, теперь исказились в беззвучном рыдании. Чернила, которыми он подписал договор, вытекли из его глаз, прежде чем он исчез, как последний стих, стертый с памяти мира.

И демоны-должники, что когда-то пресмыкались перед Марбаэлем в надежде на отсрочку, теперь метались в панике, словно крысы в тонущем корабле.

Один, с кожей, покрытой трещинами, как высохшая глина, рвал на себе когтистыми пальцами собственное тело, будто пытаясь вырвать из груди долговую печать — но она уже пожирала его изнутри, превращая в черный пепел, развеиваемый адским ветром.

Другой, с рогами, обвитыми цепями, бился в конвульсиях, его зрачки сузились в тонкие щели от ужаса. Его плоть начала рассыпаться, как гнилое дерево, и через мгновение от него осталась лишь кучка костей, обугленных по краям.

А души…

Те, что веками тлели в его услужении, заложенные, проданные, обманутые — они вспыхнули, как факелы, и устремились ввысь, прорезая кроваво-багровое небо. Их вопли смешались в один протяжный стон — то ли освобождение, то ли проклятие.

Каждая душа усиливала Марбаэля. Его раны затягивались, покрываясь новой кожей — темной, где-то обугленной. Сила росла, наполняя его до краев, а глаза стали абсолютно черными — без света, без надежды, без жалости.

Только власть.

Только месть.

Только Упадок, который вновь поднимался, чтобы снова править.

— Ты думал, что жалкие десять тысяч лет сделают тебя равным мне?!

Голос Марбаэля гремел, как грохот обрушивающихся миров, сотканный из стонов тысяч проклятых душ. Каждое слово прожигало воздух, оставляя после себя дымящиеся руны древних клятв.

— Я — ЗАКОН.

Пол под его ногами покрылся ледяными узорами, сковывающими саму реальность.

— Я — ДОЛГ.

Цепи из черного металла вырвались из пустоты, звон их звеньев звучал как счет погибших надежд.

— Я — ВЕЧНОСТЬ УПАДКА.

Тьма за его спиной сгустилась в гигантскую тень с десятками пустых глазниц — взгляд каждой впивался в душу, напоминая о всех невыполненных обещаниях.

Василий и Азариель стояли рядом, их силуэты четко вырисовывались на фоне бушующего хаоса. Она — с мечом из сгущенной тьмы, дрожащим в новом предвкушении последнего удара. Он — с руками, сжатыми в кулаки, в которых пульсировало сияние, подчиняющееся только его воле.

— Нет, — тихо сказал Василий.

И это тихое слово перекрыло грохот рушащегося ада.

— Ты просто так и не понял.

Он поднял руку — и все остановилось.

Долги, тянущиеся к Марбаэлю черными нитями, замерли в воздухе.

Души, вырывающиеся с криками из бездны, застыли как в толще янтаря.

Сам Марбаэль, с лицом, искаженным яростью, оказался скован невидимыми путами — даже тень за его спиной перестала шевелиться.

На мгновение.

Но этого хватило.

Потому что Василий — больше не играл по правилам.

— Мне не нужно быть равным тебе.

Его глаза вспыхнули — не тем холодным мерцанием, что было раньше, а живым, яростным, не знающим границ светом.

— Я — свобода.

И это было страшнее любой силы в аду.

Страшнее законов.

Страшнее вечности.

Страшнее самого падения.

Потому что свобода не подчиняется.

Она — разрушает.

Василий не дал ему закончить.

Его кулак, окутанный сиянием, врезался в челюсть Марбаэля с такой силой, что воздух взорвался ударной волной. Князь Первого Круга не успел даже вскрикнуть — его тело, только что наполненное украденными душами, рухнуло вниз, пробив пол, разрушив остатки руин дворца и врезавшись в самую глубь ада, как молот, вбивающий гвоздь в гроб.

Земля содрогнулась.

Трещины разошлись по всему Первому Кругу, огненная магма прорвалась сквозь ледяные плиты, а небо — то самое, что веками было затянуто серой пеленой Упадка — впервые за долгие тысячелетия дрогнуло, обнажив кровавые звезды.

Василий спустился в кратер, его тело — мускулистое, покрытое шрамами, блестящее от пота и крови — дышало тяжело, но не от усталости, а от ярости, что наконец вырвалась наружу.

Марбаэль лежал в пыли.

Его безупречные черты были искажены, золотые цепи в волосах — разорваны, а одежды, некогда сиявшие холодным величием, теперь обуглились.

Но самое страшное — его глаза.

В них не было страха.

Только холодное осознание.

Что он проиграл.

Василий наклонился над ним.

— Ты собираешь долги… — его голос звучал хрипло, но каждое слово било сильнее любого удара. — …в то время как свой еще не отдал.

Удар.

Челюсть Марбаэля хрустнула, кровь брызнула на ледяные осколки.

— Ты отнял у Азариель три тысячи лет. Потом обрек на десять.

Удар.

Ребра сломались, князь ада ахнул, но не закричал.

— Отнял ее силы.

Удар.

Грудь вмялась, кожа почернела, но демон все еще дышал.

— Отнял у нее надежду.

Последний удар.

Но не в тело.

В камень рядом с головой Марбаэля, разбивая последний оплот его власти.

Василий остановился.

Тишина.

Только треск огня, далекие крики демонов и…

Тихие шаги.

Люцилла стояла на краю кратера, ее глаза — обычно такие холодные — были полны слез.

Она смотрела на сцену, что будто сошла со страниц ее романов — где герой, наконец, добивается справедливости.

Но это была не книга.

Это было реально.

Василий выпрямился, провел рукой по лицу, смахивая пот и кровь, и обернулся к Азариель, которая стояла чуть поодаль, ее меч все еще горел черным пламенем.

— Ты… — он вздохнул, внезапно смутившись. — Блин, из-за тебя мне впервые пришлось выбивать из кого-то долги.

Он провел руками по лицу, словно не веря своим собственным словам, а потом рассмеялся — резко, грубо, по-человечески.

Азариель не ответила.

Она просто подошла, взяла его за руку и крепко сжала.

Этого было достаточно.

Долг ей был выплачен.

Глава 20

— Вась? — Азариель сделала шаг вперед, но ее пальцы лишь скользнули по воздуху, когда его колени ослабли.

Василий рухнул как подкошенный – не героически, не эффектно, а по-настоящему. Как мешок с костями, в котором внезапно закончилась магия. Голова его стукнулась о лед, но он даже не моргнул. Просто... закрыл глаза и отключился.

Тьма Первого Круга содрогнулась, будто после слишком крепкого похмелья. Руины замка Марбаэля дымились, обломки черного мрамора медленно оседали, а в воздухе витал стойкий запах серы, сожженных договоров и… чего-то подозрительно напоминающего шашлык.

Азариель стояла среди развалин, ее крылья, еще недавно пылающие черным огнем, теперь сложились за спиной, как дорогой плащ после бурной вечеринки. Она вздохнула, глядя на бесчувственное тело Василия, теперь лежащее у ее ног.

— Хотела бы я разделить с тобой момент этой победы чуть дольше... и все же у нас и так была целая вечность. Здесь, наши пути разойдутся. — Она провела пальцами по его виску, и последние следы их общей истории растворились в бесцветной дымке. — Я стану новым князем, а ты продолжишь свое путешествие как человек. Так, будто мы не знали друг друга несколько тысяч лет.

Тут из-под груды обломков раздался возмущенный рык.

— Клянусь всеми чертями, если это еще один обвалившийся потолок, я лично найду архитектора и засуну ему его чертежи…

Асмодей вылез из-под каменных плит, отряхивая пыль с дорогого костюма. Его галстук болтался набок, а в глазах читалось явное недовольство происходящим.

— О, Азариель! — Он резко замолчал, оглядевшись. — Где Марбаэль? Где… о. Его взгляд упал на дымящуюся воронку в центре руин. — Понял. Можно поздравлять с повышением?

— Не стоит, — сухо ответила Азариель. — Мне предстоит проделать огромную работу... И в первую очередь стоит начать с порядка.

— Порядок? В аду? — раздался новый голос.

Малина выбралась из-под обломков, поправляя порванную юбку. Ее одежда едва была цела и держалась на ниточках, но лицо демоницы, как ни странно, осталось безупречным.

— Азариель, — с укором произнесла Малина, — ты же не забыла за время, проведенное в темнице, что слово "порядок" здесь вызывает аллергическую реакцию даже у демонов среднего звена? Помню историю, когда кто-то заикнулся о реформах, так беднягу потом нашли в котле с кипящей смолой с табличкой "Бюрократический террорист".

— Тем не менее, — Азариель скрестила пальцы рук, — Первый Круг ждут перемены. Например, больше никаких неожиданных дополнительных условий в договорах мелким шрифтом.

— Что?! — Асмодей схватился за сердце, делая шаг назад. — Но это же священная традиция! "Не обманешь — не поешь" — наше негласное кредо! Хотя... — он задумался, потирая подбородок, — в последний раз именно я на это и попался. Чёртов Василий со своим хитроумным котом... Так что, возможно, оно и к лучшему.

— И никаких бесконечных процентов при просрочках, — продолжила она, игнорируя его реплику.

— О, это уже перебор! — Малина закатила глаза, поправляя новое платье из маны. — Совсем недавно "эти космические проценты" помогли нам спустить с небес Асмодея обратно в пустоши ада.

Из-под груды камней с достоинством выбрался Борис, отряхивая лапы.

— Если уж на то пошло, — заявил кот, бросая многозначительный взгляд на Асмодея, — то теперь с ним куда приятнее дела вести.

— Ага, и я с ним полностью согласен, — сказал Асмодей, кивая, но тут же спохватился. — То есть... в каком-то смысле потеря почти всего состояния сделала меня лучше. Но! Новый капитал их греховных душ мне не помешает, да пара работничков на подхвате с подписанным "особым" трудовым договором.

Азариель вздохнула.

— Вы все еще не поняли. Марбаэль пал. Теперь я решаю, как будет устроен Первый Круг. А вам... — Она окинула адвокатов холодным взглядом. — Вам вряд ли теперь найдётся здесь место.

— Чего? — удивилась Малина. — Ты хочешь сказать...

— Второй Круг, — кивнула Азариель. — А почему бы и нет? Там весьма... интересные возможности для таких талантливых адвокатов.

— О, великолепно! — Асмодей потер руки, и в его глазах вспыхнул азарт. — Намечается карьерный рост! Так и до Аримана дойдем, моргнуть не успеем. Хотя... — он понизил голос, — Второй Круг куда страшнее местных безжизненных пустошей.

Борис насторожил уши, его хвост нервно дёрнулся.

— Так, а что будем делать с нашим героем? — он кивнул в сторону бесчувственного Василия. — Нести его с собой на Второй Круг в таком состоянии — не лучшая идея.

Малина, задумчиво произнесла:

— Технически, он же спас Азариель, разве она не должна взять ответственность и поставить его...

— Нет. — Прозвучал ледяной голос Азариель. — Я только что получила контроль над Первым Кругом. Мне нужно наводить порядок, а не нянчиться с беспомощным человеком.

Из тени неожиданно выступила Люцилла, её голос прозвучал с характерными нотками коварства:

— Я... могла бы взять его к себе. Мой замок хоть и недостроен, но крыша над головой есть. И кровать. — Она запнулась, затем добавила поспешно, — Для восстановления сил, не более того!

Асмодей захохотал:

— О-о-о, какая неожиданная щедрость! Неужто наша Люцилла растаяла?

— Тебе лучше держать язык за зубами, Асмодей, — бросила она, даже не посмотрев на него. — Просто у меня самое подходящее место. И... скорее всего, единственное. Напомни, что случилось с вашим офисом и по совместительству чертогом Малины после визита Марбаэля?

Асмодей молча потупил взгляд.

— Ты же не собираешься использовать его для каких-то своих тёмных ритуалов, да? Я за него в ответе, понимаешь ли. — уточнил Борис.

— Только если считать тёмным ритуалом чай с мёдом и постельный режим, — с ехидством ответила Люцилла. — Хотя учитывая, что это ад, возможно, так оно и есть.

Малина рассмеялась:

— Ну что ж, решение принято. Люцилла берёт Василия на реабилитацию. А мы... — она обвела взглядом компанию, — ...отправляемся на сборы перед покорением новых юридических высот!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Борис прыгнул на плечо Люциллы:

— Не, я иду с ними. Кто-то же должен следить, чтобы она его не закормила до смерти или ещё чего.

Люцилла закатила глаза, но не стала возражать. Она аккуратно подняла Василия, его голова бессильно упала ей на плечо.

Азариель, стоявшая чуть поодаль, неожиданно сделала шаг вперед.

— Постойте, — её голос прозвучал неожиданно мягко. Она протянула руку, и ледяной узор сложился в небольшой кулон. — Пусть он возьмёт это. На случай... если проснётся раньше времени.

Люцилла нахмурилась, и все же взяла кулон.

— Ты уверена? После всего, что было?

— Я уверена, — Азариель повернулась, её новые крылья взметнулись, осыпая всех инеем. — Но помни — когда он очнётся, ты скажешь, что нашла это на развалинах. Ни слова обо мне.

Борис, сидя на плече Люциллы, многозначительно свел брови:

— Ох уж эти ваши сердечные дела.

Азариель уже отворачивалась, но на мгновение её взгляд скользнул по бледному лицу Василия.

— Просто... позаботьтесь о нём.

И прежде чем кто-то успел что-то сказать, она растворилась в вихре снежных кристаллов, оставив после себя лишь холодное молчание.

Асмодей и Малина переглянулись, но благоразумно промолчали.

Затем, Люцилла с Борисом и бесчувственным Василием тоже исчезали в тумане, унося с собой ледяной кулон и невысказанные признания.

...

Сила льда, которую Марбаэль использовал для создания Упадка, вернулась полностью к Азариель. Она в мгновение ока взошла на трон князя ради установления Порядка.

И Первый Круг ада преобразился до неузнаваемости. Там, где раньше были бесконечные пустоши, завывающие ветрами отчаяния, теперь простирались белоснежные ледяные равнины, сверкающие под кроваво-багровым небом. Воздух стал кристально чистым, морозным и обжигающе свежим — если, конечно, не считать едкого серного послевкусия, которое никуда не делось. Это был адский вариант зимней сказки — красиво, но с подвохом.

Ледяные шпили вздымались к небу, как застывшие слезы грешников, превращенные в архитектуру.

Замороженные реки из слез и пота текли между скал, но теперь их поверхность была зеркально гладкой, отражая лица тех, кто осмеливался заглянуть вглубь.

Бывшие канцелярии долговых обязательств превратились в ледяные дворцы, где демоны-чиновники теперь сидели, закутанные в шкуры, и с недоумением разглядывали пустые книги учета.

Грешники, привыкшие к вечному страданию от финансовых пыток, теперь бродили по льду, потирая руки и перешептываясь:

— Что, и правда больше не надо платить? А что теперь делать?

...

Демоны Первого Круга, лишившись возможности мучить должников бумажной волокитой, пребывали в легкой прострации.

Младшие бесы катались на льду, используя в качестве коньков заточенные когти.

Демоны-кредиторы сидели на замерзших скамейках и с тоской смотрели на объявление Азариель, высеченное ледяными буквами в центре круга:

«Долги списаны. Кредитные истории обнулены. Новые займы запрещены на 1000 лет. Нарушители будут заморожены. Любые вопросы? Нет? Отлично.»

Бывшие сборщики долгов переквалифицировались в гидов по ледяным пещерам, но их экскурсии звучали так:

— А вот здесь раньше был кабинет пыток процентными ставками… О, смотрите, в этом сугробе до сих пор торчит перо, которым подписывали договора о вечном рабстве!

Грешники, освобожденные от долгового гнета, сначала не знали, что делать со своей свободой.

Некоторые радостно прыгали по льду, пока не поскальзывались и не падали — но даже это было веселее, чем заполнять бесконечные формы.

Другие организовали ледяные турниры, где соревновались, кто дольше простоит на одном месте, не превратившись в сосульку.

Третьи сбивались в кучки и шептались, строя теории заговора:

— Это все ловушка! Скоро Азариель объявит, что лед — это новая валюта, и мы опять будем должны!

Реакция других князей на перемены тоже не заставила себя долго ждать:

"Она что, вообще не понимает, что долги — это основа нашей экономики?!»

"Если все грешники перестанут бояться долгов… Чего они тогда будут бояться? Ее?!»

"Интересный эксперимент. Посмотрим, как долго продержится ее ледяная утопия."

...

Первый Круг ада медленно приходил в себя после грандиозного разгрома. Если раньше здесь царил строгий, почти бюрократический упадок, то теперь воцарился… хаотично-творческий порядок по версии Азариель.

Демоны-чиновники с опаской выглядывали из-за уцелевших колонн, наблюдая, как их новая владычица раздает указания:

— Нет, мы не будем заставлять грешников подписывать договора в десять копиях. Одного вполне достаточно.

— И да, отныне запрещено добавлять в пункты договора "мелким шрифтом" условия о вечной службе в обмен на стакан воды.

— И нет, "но это же традиция!" — не аргумент.

...

В дальнем углу разрушенного чертога адвокаты дьявола пытались привести в порядок то, что осталось от офиса Малины.

— Так, окна выбиты, стены в трещинах, архив сгорел… — Асмодей сокрушенно разглядывал руины. — Знаешь, Малина, я начинаю думать, что нам стоило оформить страховку.

— От чего? От стихийного бедствия в виде Василия? — Малина фыркнула, магическим жестом возвращая на место упавший шкаф.

А где-то вдалеке…

…Азариель смотрела на хаос Первого Круга и улыбалась.

...

Прошло всего несколько дней, а новый Ледяной замок Азариель уже возвышался над Первым Кругом, его шпили пронзали кровавое небо, как обнаженные клинки. Здесь не было пышных демонических залов с пыточными камерами — лишь бесконечные зеркальные коридоры, где отражались тысячи ее лиц: воина, узницы, правительницы.

Она стояла на балконе, а пальцы в белых перчатках сжимали край ледяного подоконника.

Три тысячи лет.

Столько прошло с тех пор, как Марбаэль заточил ее, с помощью клятвы, что она принесла. Использовал одолженные ею силы, а после вытягивал все... капля за каплей. Она была его оружием, его сокровищем, его ошибкой.

И тогда появился он.

Человек. Всего лишь человек.

Василий.

Его имя до сих пор обжигало, как раскаленный металл.

Азариель закрыла глаза, и перед ней всплыли воспоминания:

Темнота. Бесконечная, густая, как смола.

Его голос, первый, что нарушил тишину за столетия.

А после она вновь увидела мир.

Заново познала веселье.

Успела завести друзей.

Чтобы снова все потерять...

Ее вновь ждали десять тысяч попыток сбежать. Десять тысяч провалов.

Десять тысяч раз, когда он протягивал руку, даже когда она отталкивала.

Она открыла глаза.

Ледяные стены отражали ее силуэт — высокий, прямой, лишенный слабости. Но только она знала, что под доспехами из вечного инея скрывались шрамы, которые не зажили.

Марбаэль думал, что сломает ее.

Но он лишь научил ее ненавидеть по-настоящему.

Не яростно, не истерично — холодно, расчетливо.

Именно поэтому она заняла его трон.

Не для власти.

Не для мести.

Для исправления.

Каждый списанный долг — это пощечина его памяти.

Каждый освобожденный грешник — капля расплавленного свинца в его пустую корону.

Она повернулась к столу, где лежали отчеты.

Души, освобожденные от вечных мук. Демоны, лишенные права истязать слабых. Лед, сковавший пламя страданий.

Это было ее искупление.

Не перед адом.

Не перед небом.

Перед собой.

Перед той Азариель, которая когда-то поверила, что он может быть чем-то большим.

Она подошла к зеркалу — огромному, идеально гладкому, вмерзшему в стену.

— Ты проиграл, — прошептала она, глядя на отражение, в котором чудились черты Марбаэля. — Но я — нет.

Где-то в глубине замка завыл ветер.

Он звучал почти как чей-то смех.

Ее смех.

Той, что помнила тепло человеческих рук в кромешной тьме.

Той, что больше не боялась быть слабой.

Хотя никогда в этом не признается.

Даже себе.

Особенно — себе.

...

Василий открыл глаза.

Потолок.

Белый.

И трещиной в форме улыбающегося черепа.

— Ну конечно, — хрипло пробормотал он. — Опять ад. Как же я соскучился.

— А вот и наш герой очнулся! — раздался голос справа. — Я уже начал думать, что ты решил проспать очередной апокалипсис.

Василий медленно повернул голову. На бархатной подушке рядом восседал Борис, его пушистый черный кот с глазами, в которых читалась вся мудрость (и цинизм) вселенной.

— Борис… — Василий приподнялся на локтях. — Где мы?

— В гостях у Люциллы. Точнее, в ее "скромном" недостроенном замке. — Кот лениво облизнул лапу. — Хотя, если честно, я ожидал большего. Половина башен заброшена, гаргулий нет, даже классических стонов страдающих душ не слышно. Прямо позор для Владычицы Скорби.

Василий сел, оглядывая комнату.

Просторные покои. Высокие окна с витражами (один почему-то был заменен фанерой). Роскошная кровать с балдахином (если не считать, что одна его сторона провисала, будто ее вешал демон-недоучка).

И никакой Люциллы.

— Где хозяйка?

— А кто его знает, — Борис зевнул. — Исчезла, как твои шансы на спокойную жизнь. Зато оставила нас в этом… "уютном" недострое.

Василий встал, слегка пошатываясь. Голова гудела, будто в ней провели турнир по боям на арматуре.

— Ладно, давай осмотримся.

Они вышли в коридор.

Длинный.

Очень длинный.

С десятками одинаковых дверей.

— О, классика, — пробормотал Борис. — Лабиринт. Потому что просто выпустить нас — это слишком скучно.

Василий потянул первую попавшуюся ручку.

За дверью оказался гардероб, забитый черными платьями.

— Ну хоть выбор одежды есть, — пошутил он.

— Только если ты хочешь выглядеть, как ее траурная коллекция «Весна-Скорбь», — фыркнул Борис.

Следующая дверь вела в ванную.

Огромная купель из черного мрамора.

Пустая.

— Ни воды, ни шампуня, ни даже жутких духов из слез грешников, — вздохнул кот. — Какое разочарование.

Третья дверь оказалась заперта.

Четвертая — тоже.

Пятая…

— Знаешь, мне начинает казаться, что нас водят за нос, — сказал Василий.

— О, поздравляю, ты только сейчас это понял? — Борис присел. — Я ставлю на то, что где-то здесь есть комната с надписью "Выход", которая ведет прямиком в жерло вулкана.

Василий лишь вздохнул и потянул шестую дверь.

За ней оказался…

Еще один коридор.

Тот же бесконечный ряд дверей.

Тот же узор на ковре.

Тот же легкий запах серы и строительной пыли.

— О, сюрприз, — сухо сказал Борис. — Лабиринт внутри лабиринта. Как оригинально.

Василий почесал затылок.

— Ладно, план такой: идем прямо, не открываем больше дверей, ищем лестницу вниз.

— А если лестница окажется иллюзией?

— Тогда придётся ломать стены.

— Наконец-то адекватный план, — одобрительно мурлыкнул Борис.

Они двинулись вперед.

Кто-то явно над ними издевался.

Глава 21

Коридор, который, казалось, должен был когда-нибудь закончиться, упорно не заканчивался.

Стены, украшенные гобеленами сомнительного содержания, представляли собой настоящую энциклопедию демонического хулиганства. На одном полотнище пышнотелая суккуб в позе лотоса демонстрировала асаны, которые не значились ни в одном йога-трактате — разве что в запретном разделе «Камасутры для особо гибких». Рядом висел гобелен с трогательной сценой: юный бесёнок, прикрываясь хвостом, краснел, читая любовную записку, в то время как его рогатая бабушка с укоризной качала головой — судя по всему, недовольная не содержанием послания, а разве что орфографическими ошибками.

Особого внимания заслуживала композиция «Охота на единорога», где вместо традиционных копий и луков демоницы использовали… несколько иные методы поимки мифического зверя. Василий на секунду задержал взгляд на сцене, где розовогривый скакун с глуповатой улыбкой позволял надеть на себя уздечку из кружев, и поспешно перевёл глаза на следующий экспонат.

— А это что за…?

— О, классика! — оживился Борис — Суд Париса, демоническая версия. Только вместо яблока раздора тут…

— Я понял, я понял! — поспешно перебил Василий, наблюдая как три фигуры на гобелене ожесточённо боролись за какой-то фаллический предмет.

— Ну ты хотя бы обрати внимание на детализацию! — не унимался кот, тыкая лапой в вытканные золотом узоры — Видишь, как искусно передана фактура рогов у судьи? И перья на…

— Мне кажется, мы должны сосредоточиться на поисках выхода, — твёрдо заявил Василий.

Еще один гобелен приковывал взгляд неестественной живостью изображения. На нем Люцилла восседала на ложе из сплетенных тел, но в отличие от своего тронного зала — эти тела явно наслаждались происходящим. Ее серебристые волосы обвивали фигуры придворных, как змеи, то лаская, то слегка душа. В одной руке она держала бокал с вином, цветом напоминающим загустевшую кровь, в другой — свиток с поэмой, чьи строчки буквально плавали в воздухе, обвиваясь вокруг ее запястий.

— О, это же Бал в Версале! — фыркнул Борис, — Только вместо Людовика XIV — наша дорогая хозяйка. Обрати внимание на детали.

Василий нехотя рассмотрел, что «придворные» на гобелене — это запечатленные в момент экстаза души, чьи лица отражали странную смесь блаженства и муки. А в углу картины маленький демон-художник с мольбертом старательно зарисовывал сцену, периодически облизывая кисть с явным удовольствием.

— Это… автопортрет? — догадался Василий.

— Ну конечно! — Борис мурлыкнул, — Люцилла, наверное, обожает, когда ее изображают. Особенно вот так… детально.

Действительно, ткань мастерски передавала перламутровый блеск ее кожи, а золотые нити создавали иллюзию, что ее глаза вот-вот оживут и удержат взгляд смотрящего. Но самое пугающее — это выражение ее лица: мягкая улыбка, полная нежности, но с тенью такой глубинной, первобытной жестокости, что становилось ясно — эта демоница может разорвать тебя на части, цитируя при этом сонеты Петрарки.

Василий поспешил отвести взгляд, но было поздно — образ уже въелся в сознание. Теперь он точно знал: если Люцилла и устраивает «романтические ужины», то главным блюдом там явно будет не жаркое.

— Откуда у тебя вдруг появились такие глубокие познания в искусстве? — решил отвлечься от гобеленов Василий.

— Искусство — это просто, Василий. Вот смотри: если картина вызывает вопросы — это "глубокомысленно". Если хочется сжечь её и забыть — "провокационно". А если демоница изображена в неестественной позе с тремя бесёнками на голове — это "аллегория".

— Тогда тебе стоит с такой же легкостью найти выход, — заявил Василий, потирая поясницу (последствия недавнего боя с князем давали о себе знать), — или я действительно начну ломать стены.

— Ты это уже говорил.

— И я не шутил.

— Ага, только вот в твоём нынешнем состоянии ты и от подушки отбиться не сможешь, — зевнул кот, умывая лапой усы.

— Спасибо, что напомнил, — буркнул Василий, сжимая кулаки. Он не мог вспомнить, как сражался, но чувствовал, что раньше был способен на многое.

В этот момент пол под ними внезапно разошёлся с театральным скрипом, будто ждал идеальной реплики для своего появления.

— А вот и первая ловушка! — обрадовался Борис, падая в темноту. — Наконец-то что-то интересное!

Они приземлились на что-то мягкое. Очень мягкое.

— Это… подушки? — Василий осмотрелся, выплевывая перо.

Да, огромная яма была устлана десятками пуховых подушек с вышитыми на них угрожающими надписями: «Смерть нежна», «Умри с комфортом» и «Акция: вторая смерть бесплатно».

— А что, похоже на копья? — поинтересовался Борис, утопая в перине и растягиваясь, будто на курорте.

— Похоже, их заменили на ортопедические матрасы, а сверху накидали подушек, — Василий нажал на пружинящую поверхность. — Или… это какая-то извращенная демоническая шутка?

— Как мило, — проворчал кот, переворачиваясь на спину. — Даже умереть не дадут по-настоящему.

— Может, это не ловушка, а гостеприимство?

— Тогда где мини-бар?

— Действительно.

Выбраться оказалось просто — Василий подбросил Бориса вверх, кот ухватился за край ямы, а затем вытянул хозяина с помощью одного из гобеленов, не забыв про комментарий:

— Ладно, теперь я официально твой спаситель. Напоминаю, что мой гонорар — две рыбки в час.

— А если я не знаю, где взять рыбу?

— Тогда отрабатывать будешь почёсываниями за ухом.

Василий вздохнул, но промолчал. В конце концов, если у него и оставалось хоть что-то, кроме потерянной памяти, так это кот с непомерными аппетитами.

Коридор наконец привел их к массивной дубовой двери, украшенной бронзовыми шипами в форме вопящих лиц. Василий уже собирался толкнуть ее плечом, когда дверь сама распахнулась с жутким скрипом, открывая круглую комнату, напоминающую тренировочную арену для особенно кровожадных гладиаторов.

Стены были испещрены глубокими царапинами от когтей и заляпаны чем-то темным, что Василий предпочел не идентифицировать. В центре, на грубо сколоченном пне (видимо, вместо трона), восседал огромный рогатый демон с топором размером с дверь. Его глаза пылали адским огнем, а из ноздрей вырывались клубы серного дыма.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— КТО ПОСМЕЛ НАРУШИТЬ ПОКОЙ СВЯЩЕННОГО… — начал он громоподобным голосом, но вдруг замолк, заметив Бориса.

Кот уставился на демона с невозмутимым видом, будто оценивая его на предмет удобства для лежания. Демон замер, его горящие глаза вдруг наполнились теплым сиянием, а топор с грохотом упал на пол.

— …Котик? — его голос внезапно стал на две октавы выше.

— Мур, — Борис вильнул хвостом, делая вид, что случайно трется о копыто демона.

Через минуту грозный страж уже сидел на полу, умильно чесал Борису за ухом и бормотал:

— А кто у нас самый пушистый? Кто самый мурчательный?

Василий только покачал головой, наблюдая, как некогда грозный демон тычется мордой в кошачий живот.

— Ты просто унижаешь всех демонов одним своим существованием, — заметил он.

— Это не моя вина, что даже среди демонов есть кошатники в душе, — флегматично ответил Борис, переворачиваясь на спину, чтобы демон почесал и там.

В итоге охранник сам проводил их к потайной двери, сунул Борису медальон с гравировкой «Самый лучший демонский друг» и даже махнул вслед платочком, смоченным в чем-то подозрительно похожем на слезы.

Новый коридор привел их к узкому подвесному мосту, перекинутому над зияющей пропастью, откуда доносились душераздирающие стоны. На другом конце виднелась массивная дверь с криво прибитой табличкой «Выход (возможно)».

— О, классика! — Василий шагнул на скрипучие доски.

Тут же из темноты вылетели десятки окровавленных кинжалов, свистя смертоносной мелодией. Борис ловко увернулся от первого лезвия, и они бросились вперед, петляя между летящими клинками, как герои дешевого боевика. Василий поскользнулся на луже чего-то липкого и инстинктивно схватился за один из кинжалов, вонзившихся в перила. Дерево треснуло, мост затрясся и с жутким скрипом рухнул в пропасть.

Но вместо ожидаемого падения они мягко опустились на огромный батут, натянутый внизу. По периметру красовалась неоновая вывеска: «Прыгай веселее! Смерть подождет!»

— Серьезно? — Василий отряхнулся, выныривая из батутного покрытия.

— Может, это тренировочная зона для демонов-новичков? — предположил Борис, подпрыгивая. — Типа, «курс молодого палача».

— Кто знает, Боря... кто знает...

Дверь за батутом привела их в небольшую комнату, целиком выложенную черными зеркалами. В центре стояло одно — огромное, в резной раме, испещренной демоническими рунами. Василий скептически разглядывал надпись:

«Только тот, кто признает свое истинное желание, пройдет дальше».

— Опять эти дешевые демонические психологические тесты, — фыркнул Борис. — Надеюсь, там хотя бы нет навязчивой рекламы.

Но стоило им приблизиться, как зеркало затянулось дымкой, а затем в нем проступили образы. Василий с недоумением рассматривал свое отражение — он стоял на складе, заваленном банками с надписью «Лакомство для повелителей тьмы».

— Что за бред?! — возмутился он. — Я вообще-то адвокат!

В его голове прозвучал спокойный голос:

— Истинное желание не связано с имиджем.

Тем временем Борис с интересом разглядывал свое отражение — он восседал на троне из тысяч демонов, которые чесали ему живот и хором мурлыкали гимны, в то время как один особенно рьяный бесенок подавал ему виноград, как античному императору.

— Ну, это более-менее правдоподобно, — заметил Василий.

Внезапно зеркало треснуло с громким звоном, пропуская их дальше.

— Почему оно сломалось? — удивился Борис.

— Наверное, не выдержало твоего самомнения, — вздохнул Василий, шагая в образовавшийся проход.

— Или просто осознало, что мои желания слишком велики для этой вселенной, — важно заключил кот, следуя за ним.

Последняя дверь распахнулась перед ними, открывая величественный готический зал с витражами, на которых вместо святых были изображены грешники в весьма компрометирующих позах. Высокие своды украшали живые (или не очень) люстры из сплетенных тел, а в центре зала, подвешенная на цепях, болталась сама Люцилла. Ее серебристые волосы беспорядочно свисали, а роскошное платье выглядело так, будто через него проехался отряд особенно буйных беснят.

— Ну вот, — вздохнул Борис, осматривая сцену. — И кто теперь будет достраивать замок? Эти строители вечно бросают работу на этапе «повесить хозяйку на цепи».

В этот момент из тени вышел Лапулус — высокий, худой дворецкий с лицом, напоминавшим недовольную мумию, которую только что разбудили среди ночи. Его истрёпанный фрак когда-то, видимо, был черным, но теперь больше походил на цвет разочарования.

— Потрясающе, — произнес он, разглядывая их сквозь монокль, который тут же выпал у него из глазницы. — Вы прошли все ловушки и остались живы. Как?

— А они что, действительно угрожали нашей жизни? — удивился Василий, смахивая с плеча перо от одной из "смертельных" подушек.

Лапулус замер, его высохшие губы подрагивали.

— …Вы шутите?

— Ну, давай посчитаем, — начал выпускать когти Борис. — Яма с ортопедическими подушками… демон-охранник, который оказался фанатом котиков… батут вместо смертельной пропасти… зеркало, которое сломалось от обаяния…

Дворецкий побледнел.

— О нет.

— О да, — кивнул Василий. — Кто-то явно напортачил с настройками этих чертовски "смертельных" ловушек. Случаем, не подрядчик?

Лапулус схватился за голову так сильно, что чуть не оторвал себе ухо.

— Я убью этого идиота! Нет, сначала заставлю переделать все ловушки! Нет, сначала заморю голодом! Нет…

А в это время Люцилла, всё ещё висящая на цепях, слабо пошевелила пальцами ног.

— Эй, а может, сначала её снимете? — предложил Борис, указывая хвостом на демоницу.

— О, точно! — Лапулус хлопнул себя по лбу, отчего поднялось небольшое облачко пыли. — Я совсем забыл!

Затем он вдруг выпрямился, эффектно распахнул свой фрак и принял позу, которая, видимо, должна была выглядеть зловещей, но больше напоминала статую «Дворецкий с радикулитом».

— Да, вы раскрыли мою ужасную тайну! — провозгласил он, неестественно закатывая глаза. — Я предал свою госпожу и пленил её, чтобы самому стать новым Владыкой Скорби! Му-ха-ха-ха! — Его смех больше походил на приступ астмы.

Василий и Борис переглянулись.

— Ты это видел? — шёпотом спросил Борис.

— Видел, — кивнул Василий. — Он даже бровью повёл для драматичности. Только переиграл.

— Прямо как в тех дешёвых спектаклях, где злодей смеётся «Му-ха-ха» и потирает руки, но забывает, что в руках у него бутерброд с колбасой.

Лапулус нахмурился.

— Я… э-э… слышу вас!

— Ой, простите, — Василий сделал наигранно испуганное лицо. — Мы просто в ужасе от твоего… э-э… коварного плана. Особенно от той части, где ты заковал свою госпожу в цепи.

— Да, прямо мурашки по спине, — добавил Борис, демонстративно почесав за ухом. — А может, ты сначала её снимешь, а потом продолжишь свой злодейский монолог? А то она уже начала раскачиваться, как маятник. Гипнотизирует.

Лапулус зарычал (или попытался — получилось скорее как у обиженного мопса).

— ХВАТИТ! — он резко выпрямился, отчего что-то хрустнуло у него в спине. — Раз уж вы здесь, мне придётся вас устранить! Чтобы никто не узнал правды!

— О нет, только не это, — вздохнул Василий. — Ладно, Борис, давай удирать.

— А почему бы тебе не использовать свои способности? — зашипел кот.

— КАКИЕ СПОСОБНОСТИ?!

В этот момент в голове Василия что-то дрогнуло. Вспышка. Золотые часы… Руны… Пространство, подчиняющееся его воле…

— А-а-а-аргх! — он схватился за голову, споткнулся о собственную ногу и…

ХРУСТ.

Лапулус, не успев затормозить, врезался в него на полном ходу, и что-то твёрдое и тёплое осталось у него в руках.

Наступила мёртвая тишина. Даже Люцилла перестала раскачиваться.

Борис замер, его хвост взъерошился.

Лапулус медленно посмотрел вниз.

В его руках была… рука Василия. Настоящая. Ещё дёргающаяся.

— Ой.

Все разом повернулись к противоположной стене, где Василий, теперь уже без одной конечности, мирно торчал в камнях, без сознания, но, кажется, всё ещё дыша. Его оставшаяся рука судорожно подёргивалась, будто пытаясь что-то написать в воздухе.

— Ну… — Борис почесал нос. — Поздравляю, ты только что установил новый рекорд по скорости увольнения.

Лапулус осторожно потрогал руку, затем посмотрел на Бориса.

— Она… она отрастёт, да?

— О, конечно, — кивнул кот. — Примерно через… ммм… никогда.

Лапулус побледнел так, что его кожа приобрела оттенок выцветшего пергамента. Дрожащими руками он осторожно потрогал оторванную конечность, будто надеясь, что это окажется розыгрышем.

В этот момент цепи, удерживающие Люциллу, натянулись как струны, а затем лопнули с звуком рвущейся ткани мироздания. Все взгляды резко поднялись вверх, где демоница уже парила в воздухе, её серебристые волосы колыхались, будто живые, образуя нимб из жидкого металла.

— Лапулус… — её голос звучал тише шелеста крыльев мотылька, но от этого становился только страшнее. Каждое слово обжигало, как капля расплавленного свинца. — Ты… ОТОРВАЛ ЕМУ РУКУ?!

— Госпожа, я клянусь родовым склепом! — его голос сорвался на визгливую ноту. — Это был несчастный случай! Он сам бросился под меня!

— НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ?! — её смех прозвучал, как звон разбивающихся зеркал.

Борис грациозно отпрыгнул в безопасный угол, прихватив по пути оторванную руку.

— Знаешь, Лапулус, — прошептал он, пока Люцилла медленно опускалась, словно падающий лист. — Я бы на твоём месте уже бежал. Причём не в сторону выхода, а прямо сквозь стены. Желательно в несколько измерений сразу.

Дворецкий метнул взгляд на разъярённую владычицу, затем на торчащего из стены Василия и в его глазах вспыхнуло озарение отчаявшегося.

— …Я увольняюсь! — он швырнул на пол свой монокль (который, к удивлению, не разбился) и бросился к ближайшему витражу, покрытому изображением грешников.

Люцилла даже не шелохнулась, наблюдая, как её бывший дворецкий врезается в стекло и… проваливается сквозь него. Она лишь вздохнула и жестом заставила тени аккуратно извлечь Василия из стены. Его тело безвольно повисло в воздухе, а рука… рука всё ещё сжималась в кулак, будто даже в бессознательном состоянии он готов был драться.

— И как теперь его чинить… — демоница провела пальцами по культе, заставляя плоть временно перестать кровоточить. Её брови сдвинулись в редком выражении растерянности.

Борис подсунул ей оторванную конечность:

— А в старых демонических гримуарах не пишут, что, например, можно пришить золотыми нитями при лунном свете. Или… — он задумался, — на крайний случай, залатать скотчем? У вас же магический наверняка есть?

Люцилла посмотрела на кота так, будто пересматривала своё решение не превращать его в коврик для ног.

— …Иногда я забываю, почему решила терпеть тебя, — пробормотала она, создавая из тьмы подобие носилок для Василия.

...

Перед Василием возник… он сам. Но не нынешний, растерянный и однорукий, а тот, что помнил. Версия из прошлого — с тем же саркастичным прищуром, но с глазами, в которых читалась усталость десяти тысяч лет. Его двойник носил плащ, сотканный из теней, а на руке мерцал странный артефакт — не то часы, не то компас.

— Проснись, — сказал двойник голосом, который звучал как эхо в пустом соборе. — Ты же знаешь, как это делается.

Его рука (целая, невредимая) протянулась вперёд, и пространство вокруг затрепетало, как страницы книги на ветру…

Глава 22

Всего мгновение и вот, двойник Василия восседает в бархатном кресле, которого секунду назад здесь точно не было, попивая что-то дымящееся из хрустального бокала. Золотые часы на его запястье тикали с необычной мелодичностью, словно отсчитывали ритм самой реальности.

— Итак, я — ты, только не такой идиот, — произнёс прошлый-Василий, ставя бокал на появившийся из ниоткуда столик из чёрного дерева. — А это голографическая инструкция на случай, если мои воспоминания исказятся или кто-то сотрет всё важное. — Он демонстративно осмотрел бесформенное облако сознания, в котором пребывал нынешний Василий. — Кажется, сработало как надо.

— Где я… — попытался спросить Василий, но понял, что у него нет даже рта, чтобы говорить. Мысли просто вибрировали в пустоте.

— В своём подсознании. Или в буфере обмена. Не суть. — Двойник щёлкнул пальцами, и часы вспыхнули золотистым светом. — Видишь этот механизм? Это не просто безделушка для понтов. Это твой пропуск в те слои реальности, куда другим вход воспрещён. Хочешь пройти сквозь стену? Дерзай. Нужно заглянуть на пять минут вперёд? Без проблем. Главное — не пытайся понять как. Просто сделай, все отточено и заложено в самой твоей природе.

— А более бесполезной инструкции ты не мог придумать. — мысленно бросил Василий. — Это все равно, что сказать: жми на любую кнопку и оно заработает.

— Лучше способа все равно нет, — прошлая версия широко улыбнулась, обнажив неестественно белую эмаль зубов. — А теперь просыпайся, а то одна демоница уже, наверное, подбирает тебе мраморный памятник с надписью «Худший адвокат».

Тень прошлого растаяла, оставив после себя лишь тихий шепот: «Помни — ты сильнее, чем думаешь». Сознание метнулось в темноте, пытаясь ухватиться за обрывки мыслей, но пустота не оставляла опоры.

Василий открыл глаза.

Перед ним проплывали размытые пятна: малиновый бархат балдахина, мерцающие блики на позолоте, перламутровое сияние… Постепенно картина обрела четкость. Люцилла склонилась над ним, её серебристые волосы свисали жидким каскадом, почти касаясь его лица. В её золотых глазах читалось странное сочетание раздражения и… было ли это беспокойство?

— О, жив, — её голос звучал привычно язвительно, но в нём проскользнула едва уловимая нота облегчения. — Осталось теперь вернуть все на место.

Он медленно опустил взгляд. Правая рука… Вернее, её отсутствие. Культя выглядела неестественно чистой — ни крови, ни обожженной плоти, будто руку аккуратно сняли на операционном столе. И что самое странное — никакой боли. Лишь легкое покалывание, словно конечность просто «затекла».

— Странно, — его собственный голос прозвучал хрипло. — Я должен орать от боли, да?

— Должен, — Люцилла провела пальцами по краю раны, и её прикосновение вызвало странное тепло. — Но твоё тело, похоже, решило, что потеря руки — это не повод для паники. Полезная особенность.

— А где… — Василий попытался приподняться, но Люцилла легко прижала его плечо к ложу.

— Лапулус? — её губы искривились в подобии улыбки. — Бежит. Очень быстро. Прямо сейчас, наверное, пытается выбраться из построенного им же лабиринта вокруг замка. — Она наклонилась ближе, и её дыхание пахло гранатом. — Но вопрос не в нём. Его я достану. Почему ты подставился? Ты же победил Марбаэля в одиночку, а тут… — её ноготь легонько щёлкнул по его лбу, — …дворецкий.

Её пальцы сжали его подбородок, но в этом жесте было больше тревоги, чем гнева. Золотые глаза изучали его лицо, будто пытаясь найти там следы того Василия, который когда-то заставил трепетать весь Первый Круг Ада. Того, кого она…

Борис, до этого молча наблюдавший с подоконника, вдруг громко чихнул.

— Простите, что прерываю этот трогательный момент, — пробурчал он, — но может, сначала руку? А потом уже выяснение отношений? А то она там начинает… ммм… покрываться синим налётом.

— Я не понимаю, — честно признался Василий, сжимая единственной рукой край простыни. — Последнее, что я четко помню — это как мы с Азариель падали в эту золотую хрень. А потом… очнулся здесь, шел с Борисом по коридору с ловушками, а после... инструкция.

— Какая еще инструкция? — Люцилла приподняла бровь, её перламутровые ногти постукивали по ручке кресла.

— Та, которую я себе оставил. Типа «нажми кнопку, получишь результат».

— И?

— Сейчас попробую.

Василий закрыл глаза, сосредоточившись на образе: часы, золото, восстановление. Он мысленно представил, как рука отрастает заново — кость за костью, мышцы, кожа…

Раздался хлюпающий звук, напоминающий что-то среднее между всплеском воды и отклеиванием липучки.

— Ну как? — спросил он, не открывая глаз.

— Э-э… — Люцилла замерла.

— Что «э-э»?

— Ну… технически, рост есть, — сказал Борис, явно стараясь не смеяться. — Но не там, где ты ожидал.

Василий открыл глаза.

Посмотрел вниз.

…О.

— ЧТО ЭТО ЗА ХЕРНЯ?!

Место, где должна была быть правая рука, оставалось пустым. Зато чуть ниже…

— Поздравляю, — Люцилла скрестила руки, её губы дрожали от сдерживаемого смеха. — Ты только что изобрел новый вид магии: «целевой рост полового органа».

— Это не смешно!

— Очень даже смешно, — возразил Борис, утирая слезы лапой. — Особенно твое лицо. Оно сейчас напоминает помидор, который забыли вовремя сорвать с куста.

Василий попытался снова сосредоточиться, но теперь только краснел и мысленно проклинал свою «инструкцию».

— Ладно, хватит экспериментов, — Люцилла встала, её тень лениво потянулась за ней. — Я приделаю твою руку обратно. Обычным способом.

Борис фыркнул:

— Жаль. А то я уже представлял, как Василий ходит с третьей ногой вместо руки.

Василий просто закрыл лицо единственной оставшейся рукой, мысленно проклиная всё на свете.

Инструкция была дерьмовой.

Но он точно знал одно:

Ему нужно было срочно вспомнить, как это работает.

Потому что следующий «побочный эффект» мог быть еще хуже.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

…

Василий сидел на краю каменного стола, разглядывая свою «новую» руку. Швы, светящиеся фиолетовым, пульсировали в такт его сердцебиению, а кожа от запястья до кончиков пальцев была окрашена в глубокий синий цвет, будто его конечность окунули в чернила.

— Ну что, как новенькая, — пробормотал он, экспериментально сжимая кулак. Пальцы двигались, но ощущались… чужими. — Только вот… она вроде как синяя. И… холодная.

— Это временный эффект, — Люцилла небрежно махнула рукой, перебирая пузырьки с зельями на полке. Один из флаконов содержал что-то явно живое, что стучало в стенки. — Через пару часов пройдет. Или нет. В любом случае, лучше, чем скотч.

— Скотч вам тоже кажется не менее хорошей альтернативой, да? — произнес Василий.

— В аду нет скотча, Василий, — демоница повернулась к нему, и её золотые глаза сузились. — У нас есть клей из костей младенцев, нити из сухожилий грешников и…

— Как вообще в аду нет скотча?! — возмущённо перебил Борис, свернувшись калачиком на соседнем стуле. Его хвост нервно подёргивался. — Это же универсальное средство! Им можно чинить всё: от душ грешников до разбитых сердец! Я лично видел, как один бесёнок им крыло ангелу приклеил!

Люцилла проигнорировала кота и подошла к Василию:

— Тебе больно?

— Нет. И это меня пугает, — он повертел рукой перед лицом. — Я чувствую пальцы, но… это как носить перчатку изо льда.

— Значит, магия сработала, — её губы дрогнули в подобии улыбки. — Холод — это хорошо. Это значит, нервы пока не восстановились, и ты не заорешь, когда они начнут прорастать.

Василий тяжело вздохнул и посмотрел ей прямо в глаза:

— Ладно, объясни. Что это вообще было? Лапулус, лабиринт, фальшивое пленение… — он сделал паузу. — Ты что, проверяла меня?

Люцилла замерла. Её пальцы, сжимавшие пузырёк с зельем, слегка дрогнули, и стекло треснуло, выпуская наружу клубящийся розовый дым.

— …Да.

— Зачем?

Она отвернулась, её серебристые волосы упали на лицо, скрывая выражение.

— Ты спас Азариель. Рискнул всем. Прошел через десять тысяч лет кошмара ради неё.

Тишина повисла между ними, густая и тяжёлая.

— И я подумала… что было бы, если бы…

Её голос, обычно такой уверенный, дрогнул.

— …Но всё пошло не так. Лапулус переиграл. Ловушки не сработали. Ты даже не вспомнил о своих способностях.

Василий смотрел на её ссутулившуюся спину, и вдруг его лицо смягчилось. Он медленно поднялся со стола и, осторожно ступая, подошёл к ней.

— Люци… — он положил свою здоровую руку ей на плечо. — Если кем-то дорожишь, не обязательно устраивать адские квесты, чтобы проверить чувства.

Люцилла не ответила, но её плечи под его ладонью были напряжены, как струны.

— Эй.

Он мягко развернул её к себе — и обнял. Её тело на мгновение окаменело, затем дрогнуло. Василий почувствовал, как что-то тёплое и мокрое капнуло ему на шею.

Тишина.

Затем…

— …Ты идиот, — прошептала Люцилла, уткнувшись лицом ему в плечо.

Но она не отстранилась.

И её щёки, когда она наконец подняла голову, были явственно розовыми — нежный оттенок, который странно контрастировал с её демонической сущностью.

Борис, наблюдавший за этой сценой, прикрыл лапой глаза.

— О боже, теперь у нас тут романтическая линия? — он драматично вздохнул. — Я пойду поищу где-нибудь скотч. Не верю я в его отсутствие. Явно ведь храниться где-нибудь в кладовке с пытками…

Но его никто не слушал. Люцилла и Василий стояли, обнявшись, а фиолетовые швы на его руке медленно начинали светлеть, принимая телесный оттенок. Где-то вдали, за стенами замка, раздался отдалённый грохот — возможно, падал очередной несчастный грешник, а может быть, это Лапулус наконец нашёл выход из лабиринта замка.

Но в этот момент это не имело никакого значения.

...

Люцилла стояла у витража, скрестив руки. Бордовые блики играли на её перламутровой коже, создавая иллюзию свежих ран.

— Итак, — её голос звучал слишком ровно, будто заученный монолог. — Теперь, когда Азариель правит Первым Кругом… ты можешь вернуться.

Она так и не повернулась, глядя в окно, где внизу простирались ледяные пустоши нового ада.

— На землю. К своей прежней жизни.

Повисла тишина. Даже Борис, обычно не стеснявшийся в комментариях, лишь молча наблюдал.

— Моя жизнь… — бросил Василий. — Интересно, что там вообще осталось?

— Ну, — Борис отряхнулся, — если так прикинуть, то твою квартиру продали за долги сразу после отделения твоей души от тела.

Василий замер.

— …Что?

— Ага. И мой стратегический запас вяленой камсы в шкафу — тоже.

— СУКИ! — Василий вскочил, едва не опрокинув стол. — ТАМ БЫЛА ИДЕАЛЬНАЯ ВЕНТИЛЯЦИЯ, ЧТОБЫ НА ВСЮ ХАТУ НЕ ПАСЛО!

Люцилла наконец обернулась. Уголки её губ дрогнули — не то от смеха, не то от чего-то более сложного.

— Значит, идея возвращения не так уж привлекательна?

— О, ещё как привлекательна! — Борис подскочил. — Особенно когда вспоминаешь, что на земле нас ждёт Лимб со своими коллекторами. Помнишь ту женщину с папкой, которой ты хотел предложить свои услуги?

Василий потер переносицу.

— Да… у них, кажется, теперь моё фото на доске позора висит. С подписью «Безнадёжен».

Люцилла вдруг рассмеялась — тихо, но искренне. Звук был неожиданно тёплым для Владычицы Скорби.

— Я не хочу терять тебя, — вырвалось у неё, и она тут же пожалела о сказанном. Её взгляд метнулся к тени, будто ища там спасения. — Профессионально. Ты… неплохой адвокат.

Василий посмотрел на неё. Потом на Бориса. Потом снова на свою руку.

— Знаешь что? — он вдруг оскалился. — Я так-то не первый день официально адвокат дьявола...

Борис насторожил уши.

— «Официально» — громко сказано. Нас скорее пока просто терпят.

— Неважно. — Василий махнул здоровой рукой. — Раз уж мы начали эту революцию… то спокойно идём дальше.

Люцилла смотрела на него, и вдруг её губы растянулись в улыбке, которой не было в арсенале ни одной Владычицы Скорби.

— Это…

— Безумие?

— Я хотела сказать «прекрасно», ведь все адвокаты едины во мнении двигаться дальше.

Борис вздохнул и потянулся.

— Ну что ж… Придётся мне снова спасать ад от справедливости.

Люцилла сделала шаг вперёд — и неожиданно обняла их обоих.

— Тогда дайте время мне собраться. Через час — вниз.

...

Люцилла стояла перед тем, что ещё минуту назад было её неприступной цитаделью, и подняла руку. Фиолетовые молнии заплясали у её пальцев, заставляя последние уцелевшие стены трещать по швам.

— Госпожа! — донесся сверху тонкий голос. Лапулус болтался на единственной уцелевшей башне, цепляясь за балку, как мокрый кот за занавеску. — Я же просто выполнял ваш приказ!

— И сделал это ужасно, — крикнула в ответ Люцилла, поправляя перчатку. — Но не переживай! Ты идеально подойдёшь для новой роли!

— ДЛЯ КАКОЙ?!

— Учебного пособия!

Она щёлкнула пальцами.

БА-БАХ!

Замок рухнул в облаке пыли и магических искр, а из глубины развалин донесся последний отчаянный вопль Лапулуса:

— Я НЕНАВИЖУ СВОЮ РАБОТУУУ!

Борис, удобно устроившись на плече Василия, задумчиво почесал ухо.

— Жаль, не успел вытащить оттуда пару подушек. Там были отличные. «Умри с комфортом» — моя любимая.

— Не переживай, — Василий похлопал кота по голове, осторожно придерживая свою ещё не до конца прижившуюся руку. — На Втором Круге должны быть шикарные лежаки. Для… э-э… созерцания своей гордыни?

— Так вы еще не в курсе?

Из-за поворота появилась необычная процессия. Асмодей шел впереди, безупречный в своем смокинге, если не считать дымящегося рукава, из которого периодически выпадали искры. За ним следовала Малина — её новое платье, сшитое из алых и черных нитей маны, обнажало ее бедра при каждом шаге. А Серафина… как всегда серой мышкой плелась позади.

— Второй Круг... — Асмодей потер руки. — ...это мир демонических академий, бесконечных дебатов и…

— …Греха Гордыни, — закончила Малина, придерживая на себе «платье», которое внезапно чуть не улетело от порыва ветра, вызванного разрушением замка.

— Правит этим бардаком князь Кальварис, — добавила Люцилла.

— Кальмарис, — многозначительно поправил Борис.

Все повернулись к коту.

— Что?

— Ну, знаешь, — кот сделал паузу, — кальмары, щупальца… Он же типа душный интеллектуал, да? Таким всегда нужна кличка.

Асмодей вздохнул:

— Он архивариус всех грехов. И да… — демон нервно поправил галстук, — у него действительно есть щупальца.

— У студентов разве бывают долги? — Василий нахмурился. — Мы адвокаты по финансовым вопросам, а списывать долги по учебе это как-то...

Борис спрыгнул с плеча Василия и принял ораторскую позу.

— Дорогой мой наивный человек, отсутствие силы в мире гордыни — это и есть отсутствие средств к существованию. Там каждый мнит себя центром вселенной, но без реальной власти…

— …Это просто пустой звук, — закончила Малина, наконец усмирив свое платье.

— То есть…

— То есть мы будем спорить с самовлюбленными демонами о том, что они не так уж велики, — ухмыльнулась Серафина. — Кулаками или словами...

Люцилла скрестила руки, и её тень вдруг вытянулась на несколько метров, приняв угрожающие очертания.

— Звучит… весело.

— Это будет абсолютный кошмар, — пробормотал Асмодей, но в его глазах вспыхнул тот самый азарт, который обычно предвещал масштабные неприятности.

— Значит, решено! Адвокаты дьявола отправляются на Второй Круг!

Василий оглядел свою странную компанию:

Демона, демоницу, бывшего ангела, кота и Владычицу Скорби, которая только что разрушила собственный замок ради драматического эффекта

— Знаете что? — он рассмеялся. — Если бы год назад мне сказали, что я буду участвовать в этом безумии…

— Ты бы убежал, — закончил Борис. — К счастью, теперь тебе некуда бежать.

— Тогда чего мы ждём? — Люцилла щёлкнула пальцами, и перед ними разверзся портал, из которого повалил дым и послышались звуки яростных дебатов.

Борис первым шагнул к дымящейся бездне:

— Вперёд! К новым безумным клиентам, абсурдным законам и…

— …И щупальцам! — поддержал Василий, шагая следом.

И так, под аккомпанемент грома (который Люцилла устроила исключительно ради атмосферы), Адвокаты Дьявола двинулись вниз — туда, где их ждали новые безумные приключения, горделивые демоны и, конечно же, море проблем.

Глава 23

Темнота между Кругами оказалась неожиданно… уютной. Василий шагал по узкому мосту из спрессованных тщеславий, где под ногами вместо досок лежали старые диссертации, переплетенные с разорванными дипломами. Борис шел рядом, его лапы бесшумно ступали по корешкам книг с золотым тиснением.

— Знаешь, Борис, — Василий внезапно остановился, глядя в бездну, где внизу мерцали огоньки забытых амбиций. — Если, по вашим словам, Азариель решила стереть мои воспоминания — значит, так надо. Я не буду копаться в прошлом, как студент-недоучка в чужих конспектах.

Кот замедлил шаг, его зеленые глаза сузились.

— Ты уверен? Это же твоя жизнь.

— Моя жизнь — это то, что происходит сейчас. — Василий потрогал свою пришитую руку, которая уже начала приобретать нормальный цвет. — А прошлое… Пусть остается там, где ему место.

Борис хмыкнул, но ничего не ответил. Впереди мост начал расширяться, превращаясь в огромные мраморные ворота с выгравированными именами всех, кто когда-либо считал себя гением.

Второй Круг встретил их тишиной библиотеки перед экзаменами. Повсюду возвышались здания из белого камня, каждое — точная копия знаменитых университетов мира, только с готическими шпилями и витражами, на которых вместо святых были изображены профессора, читающие лекции скелетам. Между зданиями сновали демоны в академических мантиях, на ходу что-то доказывая самим себе.

У ворот их уже ждал высокий мужчина в серебристых одеждах, которые переливались, словно сотканы из лунного света. Его длинные белоснежные волосы были замысловато уложены в сложную конструкцию, напоминающую одновременно корону и морской узел, а лицо — слишком гладкое, почти фарфоровое — казалось неестественно бесстрастным. Бледные, почти прозрачные веки медленно опускались и поднимались, открывая глаза без зрачков — два молочных озера, в которых пульсировал холодный свет.

— Проходите, проходите, — произнес он, и его голос, напоминающий шелест древних страниц, странным образом звучал одновременно и рядом, и где-то в глубине сознания. — Новые студенты? Или просто заблудившиеся грешники? — уголки его гроздьевидных губ слегка дрогнули в подобии улыбки.

Борис с пренебрежением бросил, выгибая спину:

— Мы тут по делу. И вообще, кто вы такой, чтобы… — его голос внезапно прервался, когда фигура перед ними сделала плавный шаг вперед.

В этот момент воздух вокруг странного существа заколебался, и из-за его спины, будто из ниоткуда, поднялись полупрозрачные щупальца чистого света. Они извивались в воздухе, оставляя за собой серебристые следы, похожие на строки невидимого текста.

Малина резко схватила Василия за рукав, ее пальцы впились в ткань:

— Охренеть… Это же… — ее голос сорвался на шепот.

— Князь Кальварис, — закончила за нее Люцилла. — Повелитель Второго Круга.

В воздухе повисло напряженное молчание, нарушаемое лишь едва слышным шуршанием — то ли страниц невидимой книги, то ли шевелением тех самых световых щупалец.

Василий медленно отвел взгляд к выходу, его глаза быстро оценивали расстояние до арки, через которую они вошли. Мышцы напряглись, готовые к рывку.

— Бежим? — прошептал Борис, его хвост взъерошился, а уши прижались к голове. Вся его поза выражала готовность к немедленному отступлению.

Но прежде чем они успели сделать шаг, щупальца Кальвариса плавно, почти небрежно окружили группу, образуя мерцающую клетку из света. Они не касались пленников, но каждый инстинкт кричал, что попытка прорваться будет иметь ужасные последствия.

— Как грубо, — вздохнул князь, и его дыхание пахло старыми фолиантами и чем-то металлическим. — Я ведь даже не успел предложить вам… поступить в мою академию. — Последние слова он произнес с такой сладкой интонацией, что по спине у всех пробежали мурашки.

— В какую еще академию? — нахмурился Василий, но его голос звучал менее уверенно, чем обычно. Он невольно потер свою пришитую руку, которая вдруг начала ныть.

Кальварис улыбнулся — его губы растянулись неестественно широко, обнажая идеально ровные жемчужные зубы, на которых играли блики от световых щупалец:

— В единственное учебное заведение Ада, где учат по-настоящему важным вещам. Искусству власти. Науке подчинения. И… — его взгляд, тяжелый как свинец, скользнул по каждому, заставляя невольно съежиться, — как выжить, когда весь Ад против вас.

Борис нервно облизнулся, его кошачьи зрачки расширились:

— А…, а столовая там есть? — его голос дрогнул, выдавая страх, который он пытался скрыть за привычной бравадой.

— Борис! — шикнула Малина.

— Что? Это важный вопрос! — попытался оправдаться кот, но его хвост все так же нервно подергивался.

Кальварис рассмеялся и медленно провел пальцем по воздуху, а там, где прошел его длинный ноготь, вспыхнули серебристые искры, складывающиеся в изящные буквы: «Эгоэон» — название его академии.

— Вы ожидали сражения? — его губы искривились в утонченной усмешке, в которой не было ни капли тепла. — Как предсказуемо. Но я предлагаю нечто более… изощренное. — Он сделал паузу, наслаждаясь их замешательством.

Один из его световых щупалец плавно протянулся к Василию, но не для атаки — оно изящно развернулось в воздухе, превращаясь в сверкающий свиток, опечатанный черным перламутром. Печать пульсировала, как живая, а по поверхности свитка бежали серебристые буквы, складывающиеся в слова, которые тут же исчезали, не дав себя прочесть.

— Весь второй круг — моя академия. И либо вы здесь на правах учеников, либо должны доказать, что ваши убеждения — не просто детский лепет перед истинным величием. — Его белые глаза вспыхнули, как раскаленное серебро. — Либо так, либо дальше вы не пройдете.

Медальон на его груди дрогнул, и из него донесся слабый стон.

— Вы станете лишь пылью на вечных пересдачах.

Борис фыркнул:

— Звучит как ловушка.

— Нет, — Кальварис мягко покачал головой. — Это шанс. Гордыня — не грех, если она оправдана. Докажите, что ваша правда заслуживает существования в моем мире.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он сделал шаг в сторону, и за его спиной открылся вид на гигантский амфитеатр, где демоны в мантиях спорили, не повышая голоса, но каждое их слово заставляло воздух дрожать. На стенах висели портреты бывших студентов — некоторые сияли золотом, другие были покрыты черной тканью.

— Вы боретесь за справедливость? Прекрасно. Здесь вы научитесь делать это изящно. — Его щупальца обвили свиток, протягивая его Василию. — Что скажете, адвокат? Готовы ли вы играть по правилам истинной власти?

В глазах Кальвариса читался не вызов, а любопытство — словно он уже видел миллион исходов этой игры и теперь просто наблюдал, какой выберут они.

Где-то в глубине академии прозвучал колокол, и его звон разлился по округе, заставляя книги на полках сами собой раскрываться, а чернила в перьях — закипать.

— Время делать выбор, — прошептал князь, и его голос вдруг стал таким же звонким, как этот колокол. — Будете ли вы менять систему изнутри… или умрете как все ничтожные бунтари?

Он указал на статую у входа — изваяние демона с разбитыми крыльями, на постаменте которого красовалась надпись:

«Он думал, что правда сильнее красноречия.»

Колокол Эгоэона ещё вибрировал в воздухе, когда Малина, разглядывая свою маникюр, первая нарушила тишину:

— Сколько? Год обучения?

Асмодей, до этого молча ковырявший пальцем дыру в своём смокинге, вдруг оживился:

— Подождите-ка. Если мы поступаем… — Он повернулся к Кальварису, — Это значит, будут экзамены? Лекции? — Его глаза загорелись. — А балльная система оценок?!

Князь Гордыни медленно моргнул своими белесыми глазами:

— Конечно. С еженедельными испытаниями и возможностью… исключения. — Его щупальце еще раз небрежно указало на статую разбитого демона.

— Отлично! — Асмодей потирал руки. — Я всегда мечтал получить красный диплом! Хотя, — он осекся, — здесь он наверное… чёрный?

— Золотой, — поправил Кальварис. — Из чистого самомнения.

— Мы согласны. — Ответил Василий. — Но готовы ли ты к тому, что твоя идеальная система даст трещину?

Князь рассмеялся:

— Я слишком горд для того, чтобы даже допустить возможность вашего превосходства. Пройдете ли вы второй круг или останетесь здесь на веки, меня не волнует, ведь ничего не измениться. Я здесь лишь встречаю новых студентов.

Кальварис щёлкнул пальцами, и перед ними появилась огромная книга с кожаным переплётом:

— Подписывайте контракт. Мелочь, но… — Его глаза сверкнули. — Без возможности расторжения.

Когда последняя подпись была поставлена, стены академии дрогнули.

— Добро пожаловать в Эгоэон, — прошептал Кальварис, исчезая в облаке серебристого дыма. — Ваши кельи ждут.

…

Общежитие оказалось роскошным — если не считать того, что все надписи на дверях были зеркальными, а кровати представляли собой каменные плиты с выгравированными списками прошлых неудачников.

Малина, оказавшаяся в одной комнате с Василием, уже развешивала платья в шкафу, который шипел на неё латинскими цитатами.

— Год, — пробормотал Василий, разглядывая учебный план, где первым пунктом значилось «Основы самолюбования». — Всего год.

Борис устроился на подушке с вышивкой «Ты недостоин»:

— Главное — не забыть, зачем мы здесь.

— Мы даже не осмотрелись толком, — пробормотал Василий, швыряя пергамент на пол. Тот тут же сам вернулся на место, обиженно шурша. — Год обучения, а мы даже не знаем, где тут туалет.

Малина, разбирающая свой гардероб, замерла.

— Ты действительно думаешь, что проблема в туалетах? — она повернулась к нему, скрестив руки. — Весь Второй Круг — это закон греха Гордыни Кальвариса. Мы уже дышим им. Если не найдём способ противостоять, даже не заметим, как он нас поглотит.

Василий задумался, потирая подбородок. Внезапно его лицо озарилось улыбкой.

— Ты гений.

— Я знаю, — автоматически ответила Малина, затем нахмурилась. — Почему?

— Закон греха подпитывается гордыней, да? — Василий вскочил, начав расхаживать по комнате. — Значит, нам нужно… УНИЗИТЬ ДРУГ ДРУГА!

Малина застыла на секунду, затем рассмеялась так, что даже её шкаф перестал ворчать.

— Ты… ты серьёзно? — она схватилась за лицо, но смех не утихал. — Это самый идиотский план за всю историю идиотских планов!

Темнота в келье стала плотнее, словно сама тьма затаила дыхание, наблюдая за происходящим. Василий стоял перед Малиной, его тень, удлиненная мерцающим светом адских факелов, полностью накрыла ее. В воздухе витал густой аромат — смесь пота, кожи и чего-то неуловимого, чисто адского.

— Я абсолютно серьезен. — Каждое слово было обжигающе четким, как удар хлыста.

Малина сделала шаг назад.

— Подожди… ты же не собираешься… — ее голос дрогнул, когда Василий начал расстегивать ремень. Металлическая пряжка звякнула, звук эхом разнесся по каменным стенам.

— Соси.

Его голос прозвучал низко и густо, как мед, стекающий с лезвия. Не приказ — констатация факта.

Малина медленно подняла взгляд, и в ее глазах заплясали огоньки. Губы, алые, растянулись в сладострастной усмешке.

— Ох, Василий… — Она провела языком по верхней губе, оставляя влажный блеск. — Ты правда думаешь, что ты здесь будешь унижать меня?

Его пальцы впились в ее волосы — густые, пахнущие гарью и запретными травами — резко запрокидывая голову назад.

— А разве нет? — Он наклонился, и его дыхание, горячее, обожгло ее кожу. — Ты на коленях. Ты дрожишь. Ты сделаешь то, что я скажу.

— Дрожу? — Малина вновь рассмеялась. Ее пальцы, с острыми черными ногтями, скользнули по его бедрам, оставляя на коже едва заметные царапины. — Это не страх, милый. Это предвкушение.

Она потянулась к нему, намеренно медленно, заставляя его ждать. Ее дыхание, прохладное, как подземный склеп, обдало его кожу мурашками.

— Ты хочешь моей покорности? — Ее губы, мягкие и смертельно опасные, почти касались его кожи, лишь чувствуя, как он напрягается от этого мучительного ожидания. — Но что, если это ты станешь моей игрушкой?

Василий резко выдохнул, его пальцы сильнее впились в ее волосы.

— Попробуй.

Малина улыбнулась — и действительно попробовала.

Он дёрнулся, когда ее язык, шершавый и невероятно гибкий, скользнул вдоль него, ловя каждый его вздох, каждый подавленный стон. Ее слюна, густая и чуть горьковатая, оставляла на его коже мерцающий след.

— Ну что, Василий… — Она оторвалась на секунду, и капля прозрачной жидкости повисла на ее подбородке, сверкая в тусклом свете. — Кто здесь беспомощен?

Его рука дрогнула в ее волосах.

— Ты… играешь с огнём.

— Я дьяволица, дорогой. — Ее пальцы сжали его уже без намёка на нежность, ногти впились в плоть. — Огонь — это моя стихия.

И снова ее рот закрылся вокруг него, уже без игры, без намёков — только власть, только контроль. Ее щеки втянулись, создавая вакуум, от которого у Василия потемнело в глазах.

Василий зарычал, его тело напряглось, мышцы пресса дрожали от напряжения. Но она чувствовала — он уже не командует. Он отдаётся.

— Вот видишь… — Малина приподнялась, оставляя его мокрым, дрожащим, на грани. Ее губы блестели, а на языке еще дрожала капля слюны. — Ты хотел унизить меня?

Ее пальцы медленно прошлись по его животу, чувствуя, как его мышцы вздрагивают под прикосновением.

— Но это ты сейчас едва стоишь.

Он схватил ее за подбородок, его глаза пылали адским огнем.

— Это ещё не конец.

— О, я на это и надеюсь. — Она снова улыбнулась, уже зная, что победила. — Потому что если ты думаешь, что этим всё закончится… То ты сильно недооцениваешь меня.

Ее губы снова скользнули вниз, и на этот раз она взяла его полностью, до самого горла, заставляя его выгнуться в немом крике.

Тьма в келье сгустилась, стала плотной, как черный шелк, обволакивающий их тела. Воздух наполнился густым ароматом — жаром кожи, привкусом адреналина и чем-то еще, неуловимо демоническим: запахом серы, смешанным с дорогими духами, что Малина украла когда-то.

Она замерла на коленях, ее пальцы — изящные, с ногтями, черными, как ночь в Бездне — обхватили его. Кожа под ее ладонями пульсировала, горячая, как лава, а каждый ее вдох заставлял платье трепетать, обнажая то бледное плечо, то изгиб груди.

— Ты… чертовски вкусный для адвоката, — прошептала она. Язык скользнул вдоль него, медленно, словно пробуя на вкус каждый сантиметр.

Василий резко вдохнул, его пальцы дрожали, будто пытаясь удержать контроль.

— Снова... Возьми глубже.

Она послушалась. Опустилась ниже, пока его естество не коснулось самого горла. Его стон прорвался сквозь сжатые зубы, низкий, животный, и Малина почувствовала, как ее собственная плоть откликается — горячая волна прокатилась по животу, заставив сжаться бедра.

Платье Малины, сотканное из маны, сползло с плеча, обнажив ее грудь. Но этого никто из них не заметил, им было не до этого.

Василий наклонился, его дыхание обожгло ее лоб.

— Ты… такая красивая, когда унижаешься.

Слова ударили, как плеть, но вместо боли — только жар, разливающийся по всему телу. Она застонала, губы сжимаясь вокруг него туже, язык скользя по тому самому чувствительному месту, что заставило его выгнуться дугой.

— Да… вот так…

Его рука опустилась на затылок, направляя ритм. Контроль — жесткий, но не жестокий. Ровно настолько, чтобы она чувствовала.

И ей это нравилось.

Жар пульсировал внизу живота, влага стекала по внутренней стороне бедер, смешиваясь с тенью, что клубилась у ее ног.

— Я… не думала… что это будет так… — она оторвалась на секунду, губы блестели, как мокрый рубин.

— Грязно? — он усмехнулся, но в глазах уже не было насмешки — только темный, ненасытный голод.

— Возбуждающе.

И снова ее рот сомкнулся вокруг него, теперь быстрее, увереннее. Каждый ее движениe вырывал у него стон, каждый вздох — проклятие.

Тьма вокруг них ожила. Тени на стенах извивались, шептали, смеялись — насыщались.

А где-то далеко, за толстыми стенами, Борис орал что-то про печенья и грозился поджечь библиотеку.

Но здесь, сейчас, в этой келье — существовали только они.

И трещина в мироздании, что расходилась все шире.

— Теперь твоя очередь, — выдохнула она, отрываясь от него. Ее губы блестели, а в глазах плясали адские искры.

Василий не заставил себя ждать. Его руки, сильные и уверенные, впились в ее талию, переворачивая, прижимая к каменной плите кровати. Камень был холодным, но ее тело — пылало.

— Ты права. Это унизительно, — прошептал он, проводя ладонью по изгибу ее спины, медленно, как будто изучая каждый позвонок. Его пальцы скользнули ниже, к бедрам, сжимая их с властной нежностью. — Но черт возьми, как это приятно.

Малина подалась вперед, ее ягодицы приподнялись в немом приглашении. Кожа там была горячей, почти обжигающей, а между ног — уже мокрой от желания. Она чувствовала, как его пальцы скользят по ее внутренней поверхности бедер, проверяя, насколько она готова.

— Василий… — ее голос дрогнул, но не от страха. От предвкушения.

— Молчи, — он наклонился к ее уху, его губы коснулись кожи, зубы слегка сжали мочку. — Просто прими это.

И в тот момент, когда он вошел в нее, мир вздрогнул.

Не просто физически — магически.

Стены кельи содрогнулись, с полок посыпались древние фолианты. Где-то в коридорах академии потухли светильники, окутав все в густую тьму. А в своем кабинете Кальварис вдруг уронил перо, его щупальца беспомощно повисли в воздухе.

— Что это было? — прошептал он, но ответа не последовало.

В келье не осталось места для мыслей.

Только жар, разливающийся по жилам, как расплавленный металл.

Только ритм — жесткий, неумолимый, заставляющий Малину впиваться пальцами в камень.

Он двигался внутри нее с властной силой, каждый толчок заставлял ее тело выгибаться, каждый уход — стонать от нехватки.

— Да… вот так… — его голос был хриплым, губы прижались к ее плечу, оставляя следы, которые завтра станут синяками.

Малина повернула голову, их взгляды встретились, и в этот момент что-то щелкнуло.

Не в комнате.

В них.

Ее ногти впились в его предплечья, оставляя кровавые полосы, но он только зарычал в ответ, ускоряясь.

— Ты… ты чувствуешь это? — она едва могла говорить, ее голос срывался на высоких нотах.

Он не ответил. Ответом был лишь новый, еще более глубокий толчок, от которого ее сознание помутнело.

И когда волна накрыла ее, Малина закричала, ее тело напряглось, выгнулось, а потом — обмякло, дрожа в последних судорогах удовольствия.

Василий не останавливался. Он пригвоздил ее к кровати последним, отчаянным движением, его собственное тело содрогнулось в кульминации.

Тишина.

Только тяжелое дыхание, смешанное с недоумением.

— Что… что это было? — прошептала Малина, все еще дрожа.

Василий медленно отстранился, его глаза горели новым пониманием.

— Это, — он провел пальцем по ее губам, — начало нашего обучения в демонической академии.

Эпилог

Кабинет Отдела Особых Взысканий представлял собой странный гибрид современного офиса и старинной канцелярии. Потолок с осыпающейся штукатуркой украшали трещины, причудливо напоминавшие параграфы Уголовного кодекса. Стены были завешаны пожелтевшими исполнительными листами разных эпох — от пергаментных свитков XVIII века до факсовых сообщений 90-х. В углу булькал старенький кофеварный аппарат, от которого тянуло дешевым растворимым кофе с примесью сигаретного дыма.

На массивном дубовом столе, испещренном царапинами и чернильными пятнами, лежало досье Василия Морковкина. Папка с красной пометкой «Дело № 666» выглядела обычной, если не считать странного тепла, исходившего от переплета. На титульном листе аккуратным канцелярским почерком было выведено: «Долг: 1 (один) объект нематериальной собственности (душа) + пеня в виде домашнего животного (кот, не кастрированный)».

Алиса Волкова, известная в отделе под кличкой «Молния», развалилась в кресле временно отсутствующего начальника. Ее стройные ноги в дорогих кожаных сапогах были небрежно закинуты на стол, едва не задевая стакан с остывшим кофе. Темно-русые волосы, собранные в тугой хвост, подчеркивали острые черты лица.

— Ну и типок… — протянула она, вертя в пальцах служебную фотографию Василия. На руках — аккуратный маникюр глубокого бордового оттенка. — Как думаете, заплачет, когда мы его душу вновь изымем? Или будет строить из себя крутого?

Ее голубые глаза, холодные и оценивающие, скользнули по коллегам. В воздухе витал тонкий аромат дорогих духов с нотками бергамота и кожи — фирменный запах Алисы, который сводил с ума половину мужского коллектива отдела.

Марго Седова, развалившаяся на подоконнике, с хрустом разминала пальцы. Ее спортивное телосложение и короткая стрижка «под мальчика» не оставляли сомнений — перед вами профессионал. Свежая царапина на смуглой руке красноречиво свидетельствовала о недавнем «разговоре» с очередным неплательщиком.

— Если не заплачет — заставим, — её низкий голос звучал спокойно, но в нем явственно читалась стальная хватка.

Лика Зайцева, кокетливо поправлявшая перед зеркалом огненно-рыжие локоны, сладко улыбнулась своему отражению:

— Ой, да вы зря так… — её голосок звенел, как хрусталь. — Посмотрите, какие у него ямочки… — палец с идеальным маникюром нежно коснулся фотографии. — Мне нравятся мужчины с… характером. Особенно с таким впечатляющим досье.

Алиса и Марго синхронно подняли взгляды от документов, обменявшись красноречивым молчанием. В воздухе повисло то самое напряжение, которое обычно предшествовало грандиозному разбору.

— Лика… — Алиса медленно опустила ноги со стола, а в её голосе появились опасные нотки.

— М-м? — Лика невинно обернулась, поправляя дорогой шёлковый шарфик. При этом движении чуть приоткрылась изящная брошь в виде ключика — фирменный знак отдела.

— Ты опять собираешься играть в «доброго следователя»? — Марго скрестила руки на груди. Её карие глаза сверкнули, как два лезвия.

— Нуу… — Лика закусила нижнюю губу, оставив на ней лёгкий след помады. — А разве это не наш коронный номер?

Дверь кабинета с грохотом распахнулась, оставив вмятину на штукатурке. С полки посыпались хрустальные награды «За безупречную службу», звонко разбиваясь о линолеум. В проеме стоял начальник отдела — сутулый мужчина лет шестидесяти с лицом, изборожденным глубокими морщинами.

— Девочки, — он поправил очки с толстыми линзами, за которыми блестели хитрые глазки-щелки. — Самолет в пятнадцать ноль-ноль. — Три билета с пентаграммами шлепнулись на стол. — Задание простое: найти, изъять, не забыть про кота. Особые указания: — он тяжело вздохнул, — никаких скандалов, как с тем олигархом в Сочи. И ради всего святого, не трогайте местных чиновников.

Марго, не отрывая холодного взгляда от начальника, достала из кармана пачку сигарет и принялась нервно постукивать ею по колену. Алиса потянулась за кожаной папкой, проверяя наличие всех документов. Лика же, грациозно поднявшись, принялась поправлять прядь рыжих волос, выбившуюся из строгой служебной прически.

…

В Пламенном Царстве Жадности воздух внезапно стал густым, как расплавленный металл. Алмазные люстры во дворце Аварии закачались, когда Ариман Златозубый в ярости ударил кулаком по трону, превратив подлокотник из векселей в золотой песок.

— Марбаэль… побеждён? — Его голос, обычно звучавший как шелест купюр, теперь ревел как обрушивающаяся финансовая пирамида. — Эти… чернильные крысы осмелились низвергнуть Князя Упадка?

Дворецкий, чья кожа уже начала отслаиваться от страха, как плохая инвестиция, упал на колени.

— Не просто низвергли, ваша алчность… Они списали все долги демонов первого круга. Теперь должники там свободны от обязательств!

Ариман поднялся, и его тело начало менять форму — золотые слитки проступали сквозь ртутную кожу, образуя доспехи, способные вызвать экономическую катастрофу.

— СВОБОДНЫ?! — Из его рта вырвалось пламя, в котором замелькали лица обанкротившихся королей. — В МОЁМ АДУ НИКТО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ СВОБОДЕН ОТ ДОЛГОВ!

Стены дворца содрогнулись, выстреливая в воздух фонтанами монет. Каждая монета звенела как колокол, возвещающий финансовый апокалипсис.

— Эти… адвокаты, — он внезапно понизил голос до опасного шёпота, от которого на сундуках с сокровищами сами собой захлопывались крышки, — они думают, что могут переписать основы адского мироздания? Что их слова и действия сильнее золота?

В зеркале из застывших слёз ростовщиков начали мелькать образы — Василий, подписывающий документы, которые растворяли цепи должников; Борис, играющий с печатями князей как с мячиками; Люцилла, чья тень становилась всё бледнее…

Ариман повернулся к трону, который теперь напоминал гигантский сейф.

— Приготовить мой… особый счёт. Если эти паразиты любят разрушать законы, я дам им такой... Такое древнее правило, которое даже Люцифер побоится трогать.

Дворецкий побледнел.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Неужели вы имеете в виду… Золотой Эдикт?

Ариман улыбнулся, и его зубы отразились в тысячах поверхностей дворца, создавая слепящую иллюзию бесконечного богатства.

— Когда на кону стоит сама система, даже я готов… инвестировать.

Он щёлкнул пальцами, и с потолка начали падать капли чистого золота, каждая из которых при ударе о пол превращалась в крошечного демона-коллектора.

— Пусть они празднуют победу над Марбаэлем. Скоро они узнают — нельзя отменить долг, который стал частью моего мироздания.

Его глаза вспыхнули, как биржевые графики перед крахом.

— Совсем скоро, я сделаю их души… своими активами.

Где-то в глубине дворца заскрипело перо, подписывающее древний договор. Воздух наполнился запахом горящих облигаций и страха. Ад только что получил нового игрока в войне против адвокатов — и этот игрок никогда не проигрывал.

…

Азариель стояла у узкого окна, за которым бушевал хаос. Ад после падения Князя Упадка больше не был прежним — теперь он напоминал раненого зверя, мечущегося в предсмертной агонии.

— Ты долго молчал, Рыцарь Ада, — сказала она, не оборачиваясь. — И теперь явился, когда всё уже кончено?

За её спиной, в тени, застыла фигура в чёрных латах. Доспехи, изъеденные временем и битвами, скрипели при каждом движении. Глазницы шлема скрывали взгляд, но в них угадывалось что-то нечеловеческое — не демон, не ангел, а нечто другое.

— Кончено? — его голос прозвучал глухо, будто доносился из глубины склепа. — Для тебя — может быть. Для меня всё только начинается.

Азариель медленно повернулась.

— Что ты хочешь?

Рыцарь Ада поднял руку к шлему. Раздался скрежет металла — и забрало откинулось.

Азариель замерла.

Перед ней было лицо, которое она не видела веками. Лицо изгнанника.

Высокие скулы, резкие черты, бледная кожа с мертвенным отливом. Но глаза…

Левый — золотой, как у князя Ада.

Правый — ледяной, как у падшего серафима.

— Ты… — её голос дрогнул.

— Тот, кого отвергли оба мира, — закончил он.

Тишина повисла между ними, густая, как смрад преисподней.

— Марбаэль отказался выполнить приказ Люцифера, потому что его передал я, — прошипел Рыцарь. — Потому что я — ошибка. Пятно на репутации. И когда я вернулся с отказом… меня стёрли.

Азариель сжала кулаки.

— Тебя предали, и я понимаю каково это...

— Нет! — Рыцарь ударил кулаком в стену, и камень треснул. — Люцифер думает, что контролирует все. Он ошибается.

Он снова надел шлем, и его голос стал металлическим, лишённым жалости.

— Я спущусь туда, где правят настоящие чудовища. И когда он вновь обратит на меня внимание…

Он шагнул назад, растворяясь в тени.

— …Я напомню ему, что есть вещи страшнее, чем падшие ангелы.

Конец