Серебряная тень

Внезапно свет погас. Не было ясно: произошло это на самом деле или являлось очередной иллюзией, родившейся в его уставшем от постоянных тревог и переживаний сознании.

Единственное, в чем он был уверен, это то, что мгла, обступившая его со всех сторон, является “абсолютно черной” -  полностью поглощающей свет. А то есть, если бы ему посчастливилось иметь при себе фонарик (тут он внезапно вспомнил про телефон, все это время продолжающий лежать на столе перед ним), то… Мысленно прикинув, где стоит тарелка с салатом, где стоит бокал с вином, он почти сразу же обнаружил телефон.

Включив его, он сделал для себя два открытия: во-первых, свет, исходящий от экрана гаджета, делал его видимым, но как он и предполагал, не освещал ничего, кроме того крохотного участка, который слегка подсвечивал, лежа в его руке; во-вторых, виджеты и фотообои на экране были отзеркалены.

Для чистоты эксперимента он все же включил фонарик, встал со стула, на котором он все это время сидел, но не решившись сделать и одного шага, снова сел на стул, при этом чуть было не промахнулся. Как он и предполагал ранее, свет фонаря сразу же поглощался окружающим его мраком и был вовсе невидимым. Но почему тоже самое не происходит со светом, исходящим от экрана телефона? Это слабое свечение не освещало его лица и лиц тех, кто сидел рядом…

Внезапно он вспомнил, что он здесь не один. Несколько человек сидели с ним за одним столом, да и зал был полон. Он попытался окликнуть тех, кто был рядом, но как и следовало ожидать, не услышал своего голоса. В этой всепоглощающей тишине он с трудом слышал собственные мысли.

Чтобы хоть как-то отвлечься от нарастающей паники, он продолжил вглядываться в экран. Разблокировав телефон, он заметил, что меню, сообщения в мессенджерах, видео и фото - были отзеркалены. Причем те материалы, которые были отзеркалены ввиду особенностей фронтальной камеры стали воспроизводиться так, если бы были сняты на основную.

Тут он вспомнил про мессенджеры. Ну, конечно, если он не может ни с кем говорить, он может написать. Он был уверен, что окружающие его люди находятся в том же положении, что и он сам, но…

Не успел он сообразить, что собирается писать, как заметил несколько сообщений от людей, сидящих с ним за одним столом:

“Ты придешь сегодня”?

“Мы все собрались, ждем только тебя”.

“Мог бы сообщить, что не придешь, мы на тебя рассчитывали”.

“Жаль, что ты не смог пройти, тут довольно весело”.

Как это может быть, они же пару минут назад сидели за одним столом? Он ответил всем, но рядом с каждым его сообщением зависли “часики”, но приходить сообщения продолжали с завидной регулярностью, становясь с каждым разом все более и более агрессивными. Потом и вовсе стали приходить “кружочки” с исковерканными гневом лицами, обладатели которых, находясь сейчас рядом с ним, как минимум, бы его покалечили.

Он выключил телефон, тем самым погрузив себя в окружающее его ничто без света и звука. Но долго оставаться в одиночестве ему было не суждено.

Мало того, что телефон, даже в выключенном состоянии присылал уведомления, которые он ощущал лишь тактильно, так как звуки поглощались, он начал замечать, что обстановка вокруг него меняется.

Люди, сидящие в зале и сидящие с ним за одним столом становятся видимыми. Их подсвечивает так же как экран его телефона. Излучая слабое серебристо-голубое сияние, они, не обращая на него никакого внимания, продолжали сидеть за столами, разговаривать, есть, ходить по залу, оркестр продолжал беззвучно играть, посетители беззвучно делать заказы, а официанты беззвучно их принимать.

Люди, сидящие с ним за одним столом, ели, о чем-то оживленно беседуя. Они не смотрели на него, не смотрели друг на друга, но с каждой секундой (судя по выражениям их лиц) атмосфера между ними накалялась.

Его лучший друг, сидящий напротив него, резко вскочил на ноги, при этом опрокинув стул и в ярости бросил тарелку на пол, она беззвучно упала. После он схватился за скатерть и резко дернул ее на себя. Все что стояло на столе полетело вниз, так же не издав ни единого звука. При этом остальные четыре человека, сидящие за столом остались к этому безучастны, продолжая обсуждать то, что, возможно, и повлекло за собой его гнев.

Другие посетители ресторана в этот момент встали со своих мест и начали скапливаться вокруг его стола. Казалось бы, они не видели его, но подозревали, что он есть, так как все смотрели в ту самую точку, где он сидел. Его друзья, наконец, оторвали взгляды от тарелок и также уставились на него своими слепыми взглядами. Разбушевавшийся лучший друг и вовсе кинулся на него, но пройдя сквозь, рассеялся в воздухе, а после вновь материализовался на своем месте, но он всем телом чувствовал, что совсем рядом с ним находится еще кто-то - незримый.

Он чувствовал тонкий аромат. Темнота и тишина не смогли забрать у него обоняние и осязание, а напротив усилили их. Он протянул руку, его пальцы дрожали. Рука исчезла во мгле, но он тут же убрал ее, почувствовав легкое пожатие. Даже нет, не так… касание… легкое касание…

Судя по флеру аромата она ходила вокруг него. И каждый раз, когда кто-то из толпы мерцающих фигур собирался броситься на него, появлялось нечто вроде экрана, преграждающего путь к нему. Разъяренные, они бились в этот экран, становясь все более и более агрессивными.

Собравшись с силами, он снова протянул руку. На этот раз он коснулся складок ее юбки. Холодная ткань скользнула по ребру его ладони.

Смотря на людей, которые его окружают (если их можно было так назвать), он не видел ничего в их лицах, кроме ярости, направленной на него. Они бросали стулья, посуду, царапали ногтями, били кулаками, вгрызались зубами в ограждающий его щит.

Он поднял руку выше и между его пальцев проскользнула прядь ее волос. Круг за кругом, щит становился прочнее и плотнее. От тех, кто был в его поле зрения остались лишь мерцающие размытые силуэты.

Чем плотнее был экран, тем спокойнее ему становилось. В следующий раз, когда она проходила мимо, он смог сжать ее ладонь. В этот момент она остановилась. Он не знал, сколько прошло времени с того момента, как он взял ее за руку. Ему показалось, что целая вечность, но страх того, что если она перестанет ходить, щит ослабнет, заставил его ее отпустить, но щит не потерял прочности, и она не ушла.

Напротив, она села к нему на колени, положив руки ему на затылок, зафиксировала его голову так, чтобы не мог оглядываться по сторонам, но заметив, что он и так не желает смотреть никуда, кроме как туда, где предположительно могло находиться ее лицо, отпустила его.

Он закрыл глаза, предположив, что сможет увидеть ее хотя бы внутренним зрением. Разъяренные посетители ресторана продолжали свои попытки разрушить ее защиту, но ему было уже все равно. Казалось что, он про них вовсе забыл.

Закрыв глаза - он увидел серебряную тень. Она будто бы состояла из помех с экрана старого телевизора. Нуарные фильмы, старые фотопленки, помехи при радиовещании, белые шумы. Ее аромат писал ее силуэт. А ускользающая тень ее касаний будоражила сознание. Его сводило с ума это немое кино и он не мог думать ни о чем, кроме нее.

Несмотря на то, что она была скроена из помех, он четко видел ее лицо. Продолжая держать глаза закрытыми, он взял ее лицо в руки и слегка коснулся губами ее губ. Она ответила на поцелуй. Ее нижняя губа была между его губ, когда его лучший друг схватил осколок фарфоровой тарелки и со всей силы вонзил его в щит, желая сделать в нем брешь, но щит оставался цел. Впрочем, он не обратил на это внимания.

Он был слеп, глух. У него остались лишь обоняние и осязание. Под покровом закрытых век он хранил ее образ. Кончики его пальцев, нежно соскользнув по ее позвоночнику вниз, остановились в районе крестца. После именно туда и легли его ладони.

Он чувствовал как ее пальцы взъерошивают его волосы. Ужас сменился полным спокойствием. Они обменивались легкими поцелуями, в тот момент как его глаза открылись. Щит был настолько плотным, что погасил сияние, исходящее от посетителей ресторана. Он ее не видел, но он ее чувствовал, и он не знал, что ему нравится больше.

Целуя ее запястья, он вдыхал аромат ее кожи. Топя пальцы в ее волосах, он всем телом ощущал гладкую прохладу шелка. Мурашки ужаса, сменились мурашками предвкушения. Ему захотелось своими же руками вынуть всю нежность, что скапливалась в его сердце годами и отдать ей. Все эти люди желали ему зла, а она оберегала.

Повернувшись к нему лицом, она расставила ноги в стороны. Носочки ее ступней не дотягивались до пола. Он снова ощутил прохладу ее ладони у себя на затылке. Другая рука легла на его грудь. Его руки легли на ее бедра и медленно поползли под юбку, остановившись на самой границе того места, где кожа прикрыта тончайшим кружевом. Кончиками пальцев он описывал на ощупь рисунок кружева. Маленькие цветочки, листья и тонкие хрупкие стволики.

Его ладони поднялись выше, где рисунок казался ему более рельефным. Ему хотелось чувствовать, как ее кожа теплеет. Хотелось чувствовать жар ее желания, но она была лишь совокупностью помех.

Раздвинув ноги шире, она подвинулась к нему еще ближе. Мягкая упругая грудь коснулась его груди, руки обвили его шею. Ее плоть касалась его плоти, казалось бы, игнорируя ткань одежды и нижнего белья.

Его руки легли на ее талию, но после снова соскользнули вниз к шелковой кромке ее трусиков. А оттуда нырнули под ее платье и потекли по животу к груди, которую облегало такое же кружево. Ему представлялось, если весь ее образ нуарный, бело-серый, то и белье на ней белое. Тонкое белое кружево, которого было так приятно касаться. Но ее кожа… Какова на ощупь кожа этой серой тени?

Легким движением руки он проник под чашечку бюстгальтера и замер. Он пытался прислушаться к ее ощущениям, но никакого пожара под кожей не ощущалось. Ее тело не было мертвенно холодным, но и не было и таким, каким оно могло бы быть, если бы она реагировала на его прикосновения.

Тем временем ее руки легли на спинку стула, а озлобленные мерцающие силуэты за щитом теперь уже все до единого предпринимали попытки сделать в нем брешь. Он же наслаждался, вычерчивая плавность ее силуэта, лаская ее безответное к его ласкам тело.

Лишь ее губы блуждали по его лицу, шее и запястьям, поджигая его кожу. Лишь ее руки скользили по его плечам, ключицам, груди и животу.

Он снова закрыл глаза, ему просто необходимо было видеть ее лицо, чтобы знать, что она испытывает хоть малую долю того, что испытывает он. Ее серо-белый образ, дрожащий от помех, казался ему наполненным той чувственностью, которая рождается в женщинах в моменты полного погружения в те ощущения, что дарит им осязание, но то, что он видел могло быть лишь его фантазией, ведь он не мог видеть ее на самом деле. Прикосновения позволили ему составить общее представление, но он не мог видеть самого главного - деталей.

Он снова открыл глаза. Стянул с нее платье, оставив на ней лишь легкое кружево нижнего белья, трогать которое было особым удовольствием. Не таким, как касаться ее обнаженной кожи, но добавляющим к его чарующим ощущениям еще один приятный акцент. Ему нравилось проникать под ткань и чувствовать ее тыльной стороной ладони.

Щит оставался неприступен, но тишина отступила. На них обрушился шквал голосов. Они орали, бранились, крушили все на своем пути, желая добраться до него, они бросались друг на друга, раздирая друг друга на кусочки.

Но ни на что, из вышеперечисленного, он не обращал внимания. Спокойствие переливалось из ее тела в его, а из его тела - в ее. Они словно соединились в нечто подобное пресловутой нирване, и когда он почувствовал, как ее плоть касается ее плоти, как он медленно погружается в ее манящее тепло, все закончилось.

Он сидел на кожаном кресле в кабинете психолога и, еще не до конца придя в себя, ошарашено смотрел на нее.

-Что со мной не так? - Спросил он, продолжая суетно оглядываться по сторонам.

-Вас беспокоит то, что ваше окружение не принимает ваш выбор, но вы его сделали. И единственный совет, который я могу вам дать - это поменять окружение, если  вы не хотите лишиться любимой женщины.